Неточные совпадения
«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был
слепой, совершенно
слепой от
природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской
природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к
слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
Я знаю, что страдания и неудачи, описанные в сейчас приведенном примере, настолько малозначительны, что не могут считаться особенно убедительными. Но ведь дело не в силе страданий, а в том, что они падают на голову неожиданно, что творцом их является
слепой случай, не признающий никакой надобности вникать в
природу воспитываемого и не встречающий со стороны последнего ни малейшего противодействия.
По временам, в жаркий полдень, когда вокруг все смолкало, когда затихало людское движение и в
природе устанавливалась та особенная тишина, под которой чуется только непрерывный, бесшумный бег жизненной силы, на лице
слепого мальчика являлось характерное выражение.
Эти толчки
природы, ее даровые откровения, казалось, доставляли ребенку такие представления, которые не могли быть приобретены личным опытом
слепого, и Максим угадывал здесь неразрывную связь жизненных явлений, которая проходит, дробясь в тысяче процессов, через последовательный ряд отдельных жизней.
Великая и могучая
природа не оставалась для
слепого совершенно закрытою.
Живое чувство родной
природы, чуткая оригинальная связь с непосредственными источниками народной мелодии сказывались в импровизации, которая лилась из-под рук
слепого музыканта.
Природа раскинулась кругом, точно великий храм, приготовленный к празднику. Но для
слепого это была только необъятная тьма, которая необычно волновалась вокруг, шевелилась, рокотала и звенела, протягиваясь к нему, прикасаясь к его душе со всех сторон не изведанными еще, необычными впечатлениями, от наплыва которых болезненно билось детское сердце.
И теперь трудно было иностранному пришельцу бороться с простою местною дудкой, потому что она явилась
слепому мальчику в тихий час дремоты, среди таинственного вечернего шороха, под шелест засыпавших буков, в сопровождении всей родственной украинской
природы.
Ясноглазые красавцы и уроды, злобно исковерканные
природой, глухонемые,
слепые, безносые, с дряблыми, отвислыми телами, с зловонным дыханием, плешивые, трясущиеся, покрытые паразитами — брюхатые, геморроидальные обезьяны.
Лишенный от
природы твердой воли, воспитанный в
слепом повиновении к семейству, а к отцу — в страхе, он не знал, что ему делать.
Не желая утрировать аналогию, мы все-таки сравним бурлаков с отдельными музыкальными нотами, из которых здесь слагается живая мелодия бесконечной борьбы человека с
слепыми силами мертвой
природы.
Первая форма его та, когда субъект является не фактически, а только в возможности виновным и когда поэтому сила, его губящая, является
слепою силою
природы, которая на отдельном субъекте, более отличающемся внешним блеском богатства и т. п., нежели внутренними достоинствами, показывает пример, что индивидуальное должно погибнуть потому, что оно индивидуальное.
Неясные голоса перекликались в воздухе: казалось,
природа потеряла рассудок,
слепое возмущение ее переходило в припадок рыдания, и вопли сменялись долгим, бурным ревом помешанного.
Но вот в том-то и заслуга художника: он открывает, что слепой-то не совсем слеп; он находит в глупом-то человеке проблески самого ясного здравого смысла; в забитом, потерянном, обезличенном человеке он отыскивает и показывает нам живые, никогда незаглушимые стремления и потребности человеческой
природы, вынимает в самой глубине души запрятанный протест личности против внешнего, насильственного давления и представляет его на наш суд и сочувствие.
Павла Артемьевна, властная и гордая от
природы, любила беспрекословное подчинение и
слепое послушание себе во всем.