Неточные совпадения
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь, из раны
кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела
кровь;
Теперь, как в доме опустелом,
Всё в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, Бог весть. Пропал и
след.
Так, стало быть, и в кармане тоже должна быть
кровь, потому что я еще мокрый кошелек тогда в карман сунул!» Мигом выворотил он карман, и — так и есть — на подкладке кармана есть
следы, пятна!
Но не было ничего, кажется, никаких
следов; только на том месте, где панталоны внизу осеклись и висели бахромой, на бахроме этой оставались густые
следы запекшейся
крови.
Пока Половодов шел до спальни, Антонида Ивановна успела уничтожить все
следы присутствия постороннего человека в комнате и сделала вид, что спит. Привалов очутился в самом скверном положении, какое только можно себе представить. Он попал на какое-то кресло и сидел на нем, затаив дыхание;
кровь прилила в голову, и колени дрожали от волнения. Он слышал, как Половодов нетвердой походкой вошел в спальню, поставил свечу на ночной столик и, не желая тревожить спавшей жены, осторожно начал раздеваться.
Не найдя
крови на
следах, я решил их преследовать.
Жена искала его несколько дней подряд и по
следам нашла, обессиленного от потери
крови.
Безличность математики, внечеловеческая объективность природы не вызывают этих сторон духа, не будят их; но как только мы касаемся вопросов жизненных, художественных, нравственных, где человек не только наблюдатель и следователь, а вместе с тем и участник, там мы находим физиологический предел, который очень трудно перейти с прежней
кровью и прежним мозгом, не исключив из них
следы колыбельных песен, родных полей и гор, обычаев и всего окружавшего строя.
— Что такое наша полиция, я на себе могу указать вам пример… Вот перед этим поваром был у меня другой, старик, пьяница, по прозванью Поликарп Битое Рыло, но, как бы то ни было, его находят в городе мертвым вблизи кабака, всего окровавленного… В самом кабаке я, через неделю приехавши, нашел
следы человеческой
крови — явно ведь, что убит там?.. Да?
Хорошо растет правда, когда наша
кровь кропит землю частым дождем, а их, гнилая, пропадает без
следа, я это знаю!
— Я в нем уверен, — говорил старик Люберцев, — в нем наша, люберцевская
кровь. Батюшка у меня умер на службе, я — на службе умру, и он пойдет по нашим
следам. Старайся, мой друг, воздерживаться от теорий, а паче всего от поэзии… ну ее! Держись фактов — это в нашем деле главное. А пуще всего пекись об здоровье. Береги себя, друг мой, не искушайся! Ведь ты здоров?
Говоря о колдовстве, она понижала голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий
след и наговорами на нём сушат
кровь человека, как пускают по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
Анна Васильевна стала его расспрашивать о курсе лечения — он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович — он взглянул на него и сказал: «Ба!» С Уваром Ивановичем он вообще обходился холодно и свысока, хотя признавал в нем «
следы настоящей стаховской
крови».
Однако, как ни велика была всеобщая симпатия, Надежда Петровна не могла не припоминать. Прошедшее вставало перед нею, осязательное, живое и ясное; оно шло за ней по пятам, жгло ее щеки, теснило грудь, закипало в
крови. Она не могла взглянуть на себя в зеркало без того, чтобы везде… везде не увидеть
следов помпадура!
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили
след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В
крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не сядет на коня лихого!..
Если даже согласимся, что в Виттории были совершенны все основные формы, то
кровь, теплота, процесс жизни с искажающими красоту подробностями,
следы которых остаются на коже, — все эти подробности были бы достаточны, чтобы поставить живое существо, о котором говорит Румор, несравненно ниже тех высоких произведений искусства, которые имеют только воображаемую
кровь, теплоту, процесс жизни на коже и т. д.
Прежде всего мне бросилась в глаза длинная фигура Никиты Зайца, растянутая по траве; руки были скручены назади, на лице виднелись
следы свежей
крови. Около него сидели два мужика: один с черной окладистой бородой, другой — лысый; они тоже были связаны по рукам и все порывались освободиться. Около Никиты, припав головой к плечу сына, тихо рыдала Зайчиха.
— Хоша и пух ветром пустишь, а где шелудивый конь валялся, там не
след чистой негой наступать: лишай сядет. Извини, дорогой гость, и не прими за остуду, а от нашей
крови тебе жены не будет, — заключила ему с поклоном, вставши из-за стола, Байцурова.
Место происшествия, как водится, окружала густая толпа; я едва мог пробраться к небольшой площадке перед кабаком, на которой, посредине, лежал вверх лицом убитый Пузич, с почерневшим, как утопленник, лицом, с
следами пены и
крови на губах.
Теперь он увидит
кровь мою и не покажет слез своих, иногда с горестию будет воспоминать меня, но происшествия новые скоро займут всю душу его, и только слабые, хладные
следы бытия моего останутся в преданиях суетного любопытства!..
Вокруг ее шли, потупив глаза в землю — с горестию, но без стыда — люди житые и воины чужеземные;
кровь запеклась на их оружии; обломанные щиты, обрубленные шлемы показывали
следы бесчисленных ударов неприятельских.
По измятой траве, по широкому
следу в песке и глине можно было заключить, что несчастного лейтенанта волоком волокли на дно оврага и только там нанесли ему удар в голову, не топором, а саблей, вероятно, его же кортиком: вдоль всего
следа от самой дороги не замечалось ни капли
крови, а вокруг головы стояла целая лужа.
А Устинья
следом за ним. Мерными шагами, ходко спешит она к перелеску, огнем пышет лицо, искрами брызжут глаза, губы от гнева и ревности так и подергивает. «Коль не мне, никому за тобой не быть!..
Крови твоей напьюсь, а другой не отдам!.. А эту разлучницу, эту змею подколодную!.. Корнями ее обвести, зельем опоить, ножом зарезать!..»
Была пора, и в сердце молодом
Кипела страсть, не знавшая преград;
На каждый бой с бестрепетным челом
Я гордо шел, весенним грозам рад.
Была пора, огонь горел в
крови,
И думал я, что песнь моя сильна,
Что правды луч, что луч святой любви
Зажжет в сердцах озлобленных она.
Где ж силы те, отвага прежних лет?
Сгубила все неравная борьба.
И пустота — бесплодной жизни
след —
Ждет неизбежная, как древняя судьба.
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По
следу мы увидели, что из медвежьей головы идет
кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в город к доктору.
Минут через двадцать Маха вернулся взволнованный и сообщил, что тигр попал на стрелу. Удэхеец не задерживался около мертвой собаки, не рассматривал как следует
следов. Он видел только спущенную тетиву самострела и
кровь на снегу. Сообщение это сразу подняло наше настроение. Если тигр ранен серьезно, то он далеко не уйдет и заляжет где-нибудь поблизости.
Мы с Крыловым подошли к нему и тут на снегу увидели капли
крови и свежие
следы тигра. Теперь все стало ясно. Полосатый хищник задавил и унес собаку. Все стрелки сбежались к Маруничу, а я взял ружье и пошел на ближайшую разведку.
Разжегши его, мы пошли посмотреть, нет ли
крови на оленьих
следах.
Белые рубахи этих несчастных были сплошь залиты
кровью и в нескольких местах тела зияли страшные
следы сабельных ударов.
Следом за Батьяновым шли другие. Начальник тыла, генерал Надаров, в своих речах к солдатам тоже старался выставить виновниками всех их бед революционеров и стачечные комитеты, говорил о понятности и законности желания залить
кровью творящиеся безобразия. «Недалек, быть может, тот день, когда я всех вас позову за собою, — заявлял генерал. — И тогда никого не пощадим! Я пойду во главе вас и первый буду резать стариков, женщин и детей».
Он отвратительно намазывал себе руку красной краской, чтобы показать, что на ней
кровь —
следы совершенного им убийства.
— Как же не он, ваша милось, когда
след его точка в точку, пуля к пуле пришлась, как родная сестра, пыжи также,
кровь на рубахе… и на одежде… а он одно заладил — не виноват… Заседатель его и так, и эдак, уламывал, шпынял; его, сердечного, в пот ударило — так ничего и не поделал. Нет, уж по моему, коли грех попутал, бух в ноги начальству и на чистую, хотя и не миновать наказания, да душе-то все легче — покаяться. А то вдруг закоренелость эдакая и откуда? Парень был — душа нараспашку…
Вижу, народ зыблется в Кремле; слышу, кричат: „Подавайте царевну!..” Вот палач, намотав ее длинные волосы на свою поганую руку, волочит царевну по ступеням Красного крыльца, чертит ею по праху широкий
след… готова плаха… топор занесен… брызжет
кровь… голова ее выставлена на позор черни… кричат: „Любо! любо!..”
Кровь стынет в жилах моих, сердце замирает, в ушах раздается знакомый голос: „Отмсти, отмсти за меня!..” Смотрю вперед: вижу сияющую главу Ивана Великого и, прилепясь к ней, сыплю удары на бедное животное, которое мчит меня, как ветер.
Там все было, как и ночью: лужа
крови, кровавый
след, ведущий к лесу,
следов других колес, видимо, не было, значит, еще никто не проезжал по этой дороге.
Мужчина, если он не артист, — артисты в сущности все аристократы по рождению или же по отдаленным родственным связям с Юпитером, — всегда оставляет в себе
след своего низкого происхождения и мужицкой
крови, текущей в его венах.
— Тогда гуляй мечи на смертном раздолье! Весь Новгород затопим вражеской
кровью, всех неприязненных нам людей — наповал, а если захватим Назария, да живьем еще, я выдавлю из него жизнь по капле. Мало ли мешал он мне, да и тебе; бывало, ни на вече, ни на встрече шапки не ломал. А Захария посадим верхом на кол, да и занесем в его притон — Москву. Нужды нет, что этот жирный бык не бодается, терпеть нам его не
след.
— Тогда гуляй мечи на смертном раздолье! Весь Новгород затопим вражеской
кровью, всех неприязненных нам людей — наповал, а если захватим Назария, да живьем еще, я выдавлю из него жизнь по капле. Мало ли мешал он мне, да и тебе, ни на вече, ни на встрече шапки не ломал. А Захария посадим верхом на кол, да и занесем в его притон — Москву. Нужды нет, что этот жирный бык не бодается, терпеть нам его не
след.
Культурное человечество уже высоко поднялось над этими творениями доктора Моро — но еще выше, еще выше должно стремиться оно! Пусть ваша любовь будет так же чиста, как и ваши речи о ней, — перестаньте травить человека и немилосердно травите зверя. Путь впереди намечен людьми-героями. По их
следам, орошенным их мученической
кровью, их слезами, их потом, должны идти люди — и тогда не страшен будет зверь.