Неточные совпадения
Он сам чувствовал всю важность этого вопроса и в письме к"известному другу"(не скрывается ли под этим
именем Сперанский?)
следующим образом описывает свои колебания по этому случаю.
И Базаров и Аркадий ответили ей безмолвным поклоном, сели в экипаж и, уже нигде не останавливаясь, отправились домой, в Марьино, куда и прибыли благополучно на
следующий день вечером. В продолжение всей дороги ни тот, ни другой не упомянул даже
имени Одинцовой; Базаров в особенности почти не раскрывал рта и все глядел в сторону, прочь от дороги, с каким-то ожесточенным напряжением.
Больница эта состояла из бывшего господского флигеля; устроила ее сама помещица, то есть велела прибить над дверью голубую доску с надписью белыми буквами: «Красногорская больница», и сама вручила Капитону красивый альбом для записывания
имен больных. На первом листке этого альбома один из лизоблюдов и прислужников благодетельной помещицы начертал
следующие стишки...
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста
имен, то есть река, на которой живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей начало из озера Ханка в точке, имеющей
следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро на высоте 86 м над уровнем моря.
В нижнем течении Тайцзибери имеет
следующие притоки: с правой стороны Цологоузу [Цао-ло-гоу-цзы — долина с завядшей травой.] (12 км), Чанцзуйзу [Чан-цзун-цзы — длинный клюв.], с горой того же
имени, и Сибичу [Си-бэй-ча — северо-западная развилина.]; потом следуют: Ханихеза [Хань-хэ-цзы — пересыхающая река...
4-я и 5-я породы — черные дрозды, величиною будут немного поменьше большого рябинника; они различаются между собою тем, что у одной породы перья темнее, почти черные, около глаз находятся желтые ободочки, и нос желто-розового цвета, а у другой породы перья темно-кофейного, чистого цвета, нос беловатый к концу, и никаких ободочков около глаз нет; эта порода, кажется, несколько помельче первой [Тот же почтенный профессор, о котором я говорил на стр. 31, сделал мне
следующие замечания: 1] что описанные мною черные дрозды, как две породы, есть не что иное, как самец и самка одной породы, и 2) что птица, описанная мною под
именем водяного дрозда, не принадлежит к роду дроздов и называется водяная оляпка.
Вдобавок ко всему в судебном акте ей дали
имя «Сергеевской пустоши», а деревушку, которую хотели немедленно поселить там в
следующую весну, заранее назвали «Сергеевкой».
В тундре были страшные бураны. Только на
следующее лето Мельвиль, перезимовавший в Якутске, отправился с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела товарищей близ той самой землянки, откуда матросы ушли на разведку. Тела были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении в тундре. На кургане был воздвигнут большой деревянный крест с
именами погибших.
Так как пароход должен был прийти только на
следующий день, то мы и решились посвятить предстоящий вечер выполнению той части нашей программы, в которой говорится о составлении подложных векселей. Очищенный без труда написал задним числом на свое
имя десять векселей, каждый в двадцать пять тысяч рублей, от
имени временной с. — петербургской 2-й гильдии купчихи из дворяин Матрены Ивановны Очищенной. Один из этих векселей почтенный старичок тут же пожертвовал на заравшанский университет.
«Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от яикского войскового атамана Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий, был также войсковым атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году и слышал в молодости от столетней же бабки своей, что она, будучи лет двадцати от роду, знала очень старую татарку, по
имени Гугниху, рассказывавшую ей
следующее: «Во время Тамерлана один донской казак, по
имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей из казаков же и одним татарином, удалился с Дона для грабежей на восток, сделал лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала и, найдя окрестности оного необитаемыми, поселился в них.
Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил
имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.
В приложенной к письму бумаге на
имя неведомого «Председателя» (вероятно, какой-нибудь крамольной управы) я прочитал
следующее...
И мы дали слово не метать больше крестиков, и не метали, а рядом с тем, в
следующее же воскресенье, архимандрит по окончании обедни сказал в присутствии Демидова проповедь «о предрассудках и пустосвятстве», где только не называл Демидова по
имени, а перечислял все его ханжеские глупости и даже упомянул о крестиках.
Сверх того сестрицы обязывались: 1) являться на всех судах в бедной и даже рваной одежде, лгать, как будет указано, а в случае надобности и плакать; 2) дозволить магазину голландских и билефельдских полотен Гершки Зальцфиша (он же и антрепренер моего процесса, обязывавшийся действовать от
имени сестриц) напечатать во всех газетах
следующее объявление...
Давно ли мы в своих учебниках твердили, — а подрастающее поколение и теперь еще твердит, — фразы вроде
следующей: «История всемирная должна говорить о Петре как об исполине среди всех мужей, признанных ею великими; история русская должна вписать
имя Петра в свои скрижали с благоговением».
На
следующее утро афишка цирка не возвещала упражнений «гуттаперчевого мальчика».
Имя его и потом не упоминалось; да и нельзя было: гуттаперчевого мальчика уже не было на свете.
Другие авторы, участвовавшие в «Собеседнике» и подписывавшие свои
имена, были
следующие: А. Мейер, напечатавший «Исторические надписи в стихах государям российским» (ч. I, ст. XXX) и «Ответ» на критику их (ч. X, ст. XIV); В. Жуков, поместивший здесь «Сонет творцу оды к Фелице» (ч. III, ст. VII); Павел Икосов, напечатавший оду на рождение великой княгини Александры Павловны (ч. IV, ст. XI) и идиллию на тот же случай (ч. V, ст. VI); Д. Левицкий, поместивший свое письмо в «Собеседнике» (ч. VI, ст. III...
А когда на
следующий год, привлеченная молвою, приезжала в Рыбное образцовая труппа с европейскими
именами, с прекрасной конюшней, с блестящим реквизитом, то, не выдержав и месяца, она принуждена бывала бежать из города — прогоревшая, разорившаяся, прожившая все прежние сбережения.
Входим, а брат подает нам открытое письмо, полученное на их
имя рано по городской почте, и в письме читаем
следующее...
Я показал свое
имя в числе весьма немногих подписчиков и, развернув «Младшего Костиса», остановился на первом попавшемся мне месте, и просил объяснения
следующих строк: «Цель есть блаженство целого.
Через полчаса дядя кончил свою работу и отделал альбом на славу: все
имена и фамилии русских были зачеркнуты старательно, широко, крепко, неопрятно — и написаны по-русски, а сверх того на первой белой странице явились
следующие стихи...
Но мысли его приняли другой оборот, когда на
следующее утро, за завтраком, явились к нему двое господ, весьма похожих на мосье Лебёфа, только помоложе (все французские пехотные офицеры на одно лицо), и, объявив свои
имена (одного звали m-r Lecoq, другого m-r Pinochet — оба служили лейтенантами «au 83-me de ligne»), отрекомендовали себя Борису Андреичу в качестве секундантов «de notre ami, m-r Lebo euf», [«Нашего друга, господина Лебёфа» (фр.).] присланных им для принятия нужных мер, так как их приятель, мосье Лебёф, никаких извинений не допустит.
Писарж (между тем показывает ему подорожную и тихо говорит). Позвольте только расспросить о
имени вашем: мы никак не разберем. (Читает.) «
Следующему из Санкт-Петербурга в Варшаву…»
Ну-с, и побеседовали мы на утрие — а только от этого от самого ладану я чуть не задохнулся. И дал мне старик наставление такого свойства: что, приехавши в Белев, пойти мне на площадь и во второй лавке направо спросить некоего Прохорыча; а отыскавши Прохорыча, вручить ему грамотку. И вся-то грамотка заключалась в клочке бумаги, на которой стояло
следующее: «Во
имя отца и сына и святаго духа. Аминь. Сергию Прохоровичу Первушину. Сему верь. Феодулий Иванович». А внизу: «Капустки пришли, бога для».
В 1682 г. в Англии доктор Лейтон, почтенный человек, написавший книгу против епископства, был судим и приговорен к
следующим совершенным над ним наказаниям: его жестоко высекли, потом отрезали одно ухо и распороли одну сторону носа, потом горячим железом выжгли на щеке буквы SS: сеятель смут. После семи дней его опять высекли, несмотря на то, что рубцы на спине еще не зажили, и распороли другую сторону носа, и отрезали другое ухо, и выжгли клеймо на другой щеке. Всё это было сделано во
имя христианства.
Через неделю Костомаров объявил, что его лекции вновь открываются в зале Руадзе. Сонм противников уже совсем было приготовился к новому великому скандалу «во
имя свободы», как вдруг на
следующий день в «Северной Почте» появилось
следующее объявление.
Каждая часть его вселенского организма соответствует определенной сефире, по образу его сотворен организм и земного человека, его тело [В одной из позднекаббалистических схем установляется
следующее соответствие а)
имен Божиих, б) чинов ангельских, в) небесных сфер, г) частей тела, д) заповедей: 1.
Задавание уроков к
следующему дню не практиковалось в приюте. На выучивание их не хватало времени, так как уборка, стирка, глажение, а больше всего рукодельные работы занимали все время воспитанниц. Заучивалось все с «голоса» преподавателя, тут же в классной. Молитвы, стихи, грамматические правила, название,
имена, года — все это выписывалось на доске наставницами и законоучителем и хором затверживалось старшими девочками.
Это «преодоление человека» должно происходить во
имя жизни, во
имя развития здоровых инстинктов жизни, чтоб сама мораль его была торжествующим проявлением этих здоровых инстинктов. А такая здоровая мораль заключается в
следующем...
В области этнографической литературы мы встречаем
имя С. Брайловского, объехавшего в 1896 году долины рек Сучана и Судзухе, а в
следующем, 1897 году — по поручению губернатора Приморской области занимавшегося переписью туземного населения по побережью Татарского пролива от бухты Терней к югу до залива Ольги. Этот переезд С. Брайловский совершил на лодках и частью на пароходе. [С. Брайловский. Опыт этнографического исследования. «Живая старина», 1901 г., вып. 2.]
После юрт Чукку, расположенных недалеко от устья речки того же
имени, с правой стороны описание местности идет в
следующем порядке: небольшая речка Колами, затем долина сужается.
Старик замолк и, уставившись глазами в одну точку, погрузился в воспоминания о временах, давно прошедших. Тогда я обратился к старшине с просьбой рассказать мне о рыжей змее, которую связывают с
именем какой-то шаманки. Сначала он отмалчивался, но потом разговорился и рассказал мне
следующее.
Они жили в небольшом сереньком домике с стеклянною галереею, в конце которой была дверь с небольшою медною дощечкою, на которой вместо
имени профессора значилась
следующая странная латинская надпись: «Nisi ter pulsata aperietur tibi porta, honestus abeas», то есть: «Если по троекратном стуке дверь тебе не отворится, то знай честь и отходи прочь».
— Maman не позволяет мне ставить 12 за поведение, — отрапортовала звонким голосом княжна, — и мое
имя до
следующего класса не будет на красной доске.
Следующий класс был батюшки. Уже в начале урока по партам путешествовала записочка с вопросом; как назвать ворону? Внизу уже стояла целая шеренга
имен вроде: Душки, Cadeau, Orpheline, Смолянки и Amie, когда, осененная внезапной мыслью, я подмахнула под выше написанными
именами «Крошка» и, торжествуя, перебросила записку Краснушке.
Какой контраст с тем, что мы видим (в последние 20 лет в особенности) в карьере наших беллетристов. Все они начинают с рассказов и одними рассказами создают себе громкое
имя. Так было с Глебом Успенским, а в особенности с Чеховым, с Горьким и с авторами
следующих поколений: Андреевым, Куприным, Арцыбашевым.
Оставив Россию, Елисей, под видом путешественника, возвратился через Венецию и Австрию в Польшу, пришел в православный Почаевский монастырь и там постригся, приняв
имя Самуила. В 1704 году киевский митрополит Варлам Ясинский вызвал к себе Самуила и поставил его в Киевскую академию учителем стихотворства. При
следующем монашеском постриге Самуил принял
имя своего дяди Феофана.
Ильза, вошедши в комнату, подняла сухощавую руку над головой Аделаиды, наклонившейся в глубоком смирении, и, не зная, какое приличное варварское
имя дать волшебнице, нашлась, однако ж,
следующим образом...
При богослужении читалась о нем
следующая молитва: «Помолимся, да Господь Бог наш Иисус Христос просветит и наставит великого нашего магистра (
имя рек) к управлению странноприимным домом ордена нашего и братии нашей и да сохранит его на многая лета».
По приезде он тотчас же послал телеграмму на
имя графини Конкордии Васильевны Белавиной
следующего содержания...
Приняв ванну и сытно позавтракав, он написал на
имя Мадлен, в Париж,
следующую телеграмму...
Утром
следующего дня Паткуль пришел к нему с бумагою, только что полученною от Ильзы на
имя господина Блументроста. Принесший ее был чухонский крестьянин, которому заплачены были за эту услугу большие деньги, с обещанием такой же награды при доставлении.
Он высек огонь, зажег сальную свечу и провел Марью Петровну в
следующую комнату, если этим
именем можно назвать разделенную на две каморки ветхую избушку.
Казаки захватили на улице Берлина красивого мальчика. Суворов взял его к себе, заботился о нем во все продолжение похода и по прибытии на квартиры послал вдове матери мальчика — ее
имя и адрес узнал он от ребенка —
следующее письмо.
При этом
имени Густав вздрогнул, потер себе лоб рукою, озирался, как бы не знал, где он находится и что с ним делается. Паткуль повторил ему свое замечание, и он схватил опять записку Луизы. Действительно была на ней
следующая отметка: «Я читал это письмо и возвращаю его по принадлежности. Будь счастлив, Густав, повторяю, — вместе с Луизою. Благодарю Бога, что еще время. Давно бы открыться тебе брату и другу твоему Адольфу Т.».