В особенности желательно было бы видеть в новом издании
следующие книги, теперь весьма редкие, книги, без изучения которых шагу нельзя сделать тем, которые желают рассуждать о русском расколе не с ветру, а основательно: 1) «Стоглав», 2) «Потребники», напечатанные в Москве в 1625, 1633, 1636, 1647 годах, 3) «Большой катехизис», напечатанный в Москве при патриархе Филарете, 4) «Соборник», напечатанный в Москве в 1642 и 1647 годах, 5) «Псалтырь следованная», одобренная патриархом Иосифом, 6) «Кириллова книга», напечатанная в Москве в 1644 году, 7) «Книга о вере», напечатанная в Москве в 1648 году, 8) «Кормчая», напечатанная в Москве в 1653 году, 9) «Скитское покаяние», напечатанное в Супрасле в 1788 году, 10) «Проскинитарий» Арсения Суханова [«Проскинитарий» напечатан в 1-м томе «Сказаний русского народа» г. Сахарова, но с выпусками тех мест, которые имеют какое-либо отношение к расколу.
Неточные совпадения
Это было варварство, и я написал второе письмо к графу Апраксину, прося меня немедленно отправить, говоря, что я на
следующей станции могу найти приют. Граф изволили почивать, и письмо осталось до утра. Нечего было делать; я снял мокрое платье и лег на столе почтовой конторы, завернувшись в шинель «старшого», вместо подушки я взял толстую
книгу и положил на нее немного белья.
Эти отрывки, напечатанные в IV
книге «Полярной звезды», оканчивались
следующим посвящением, писанным до приезда Огарева в Лондон и до смерти Грановского...
Вышел я от него почти влюбленный в молодого учителя и, придя домой, стал жадно поглощать отмеченные места в
книге. Скоро я догнал товарищей по всем предметам, и на
следующую четверть Герасименко после моей фамилии пролаял сентенцию: «похвально». Таким образом ожидания моего приятеля Крыштановигча не оправдались: испробовать гимназических розог мне не пришлось.
И, поглядывая в
книгу, он излагал содержание
следующего урока добросовестно, обстоятельно и сухо. Мы знали, что в совете он так же обстоятельно излагал свое мнение. Оно было всегда снисходительно и непоколебимо. Мы его уважали, как человека, и добросовестно готовили ему уроки, но история представлялась нам предметом изрядно скучным. Через некоторое время так же честно и справедливо он взвесил свою педагогическую работу, — поставил себе неодобрительный балл и переменил род занятий.
В
следующий раз, проходя опять тем же местом, я вспомнил вчерашнюю молитву. Настроение было другое, но… кто-то как будто упрекнул меня: «Ты стыдишься молиться, стыдишься признать свою веру только потому, что это не принято…» Я опять положил
книги на панель и стал на колени…
На конце
книги под заглавием: «Знай сам себя», печатанной в 1480 году, присоединено
следующее: «Мы, Матфей Жирардо, божиим милосердием патриарх Венецианский, первенствующий в Далматии, по прочтении вышеписанных господ, свидетельствующих о вышеписанном творении, и по таковому же оного заключению и присоединенному доверению так же свидетельствуем, что
книга сия православна и богобоязлива».
Радостное настроение семейства продолжалось недолго. На другой же день Аглая опять поссорилась с князем, и так продолжалось беспрерывно, во все
следующие дни. По целым часам она поднимала князя на смех и обращала его чуть не в шута. Правда, они просиживали иногда по часу и по два в их домашнем садике, в беседке, но заметили, что в это время князь почти всегда читает Аглае газеты или какую-нибудь
книгу.
— Я завтра полочки тут для
книг привешу, — проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в углу, и на
следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою клеткою, в которой сидел курский соловей.
Целый вечер и
следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и страницы знаменитого учебника. Десять раз сряду прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и бросил
книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
В
следующей комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх
книга, в пергаментном переплете; перед столом у стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными подушками.
Следующее затем утро Егор Егорыч употребил на то, чтобы купить для Сусанны
книг, изготовить ей письмо и самолично отправить все это на почту. Написал он ей довольно коротко...
Протопоп взял из его рук разносную
книгу и, развернув ее, весь побагровел; в
книге лежал конверт, на котором написан был
следующий адрес: «Благочинному Старогородского уезда, протопопу Савелию Туберкулову». Слово «Туберкулову» было слегка перечеркнуто и сверху написано: «Туберозову».
Ночь, последовавшая за этим вечером в доме Савелия, напоминала ту, когда мы видели старика за его журналом: он так же был один в своем зальце, так же ходил, так же садился, писал и думал, но пред ним не было его
книги. На столе, к которому он подходил, лежал маленький, пополам перегнутый листок, и на этом листке он как бисером часто и четко нанизывал
следующие отрывочные заметки...
Заключает свою
книгу автор
следующим...
Всё, что можно назвать подобиями ответов на этот вопрос, можно свести к
следующим пяти разрядам. Я старался собрать в этом отношении всё, что мог, не только по критикам на мою
книгу, но и по всему тому, что и в прежние времена писалось на эту тему.
— Извольте, — отвечал Калатузов и, глядя преспокойно в
книгу, начал, как теперь помню,
следующее определение: «Бранденбургия была», но на этом расхохотавшийся учитель остановил его и сказал, что читать по
книге вовсе не значит знать.
— Почему же? Мы вас перенесем в первую кулису… Увидите, увидите, я устрою. Я хочу, чтобы вы видели меня в моей любимой роли. — Взял
книгу и своими неслышными шагами вышел, потом повернулся ко мне и, мило улыбаясь, сказал: — Вы «Гамлета» увидите! — И так же неслышно исчез в глубине
следующей комнаты.
Передадим последний эпизод словами протоиерея Евгения Попова, заимствуя
следующую выноску из его
книги «Великопермская и Пермская эпархии (1379–1879 гг...
Волынцев и к утру не повеселел. Он хотел было после чаю отправиться на работы, но остался, лег на диван и принялся читать
книгу, что с ним случалось не часто. Волынцев к литературе влечения не чувствовал, а стихов просто боялся. «Это непонятно, как стихи», — говаривал он и, в подтверждение слов своих, приводил
следующие строки поэта Айбулата...
Казалось бы, чего же лучше? Сам историк, начертавши эту великолепную картину древней Руси, не мог удержаться от вопросительного восклицания: «Чего же недоставало ей?» Но на деле оказалось совсем не то: древней Руси недоставало того, чтобы государственные элементы сделались в ней народными. Надеемся, что мысль наша пояснится
следующим рядом параллельных выписок из
книги г. Устрялова, приводимых нами уже без всяких замечаний...
Ко времени, о котором я упоминаю только для связи рассказа, появился весьма красивый и самонадеянный актер Славин; последний, желая блеснуть общим образованием, издал
книгу афоризмов, состоящую из бесспорных истин, вроде: Шекспир велик, Шиллер вдохновенен и т. д. Наконец последовал его бенефис в Гамлете, а затем и
следующее стихотворение Дьякова...
Некоторое объяснение на это может дать
следующая выписка из одного письма к издателям (на стр. 158 III части «Собеседника»): «Девять человек купцов и четыре священника сию
книгу у моего дворецкого брали читать».
Но, вероятно, читателям не угодно стало раскупать эту
книгу, и
следующей части «Собеседника» уже не вышло.
В последней книжке его помещена статья с
следующим заглавием: «Исторические, философические, политические и критические рассуждения о причинах возвышения и упадка
книги, во всех концах Российской империи славившейся и по столичным, губернским, областным и уездным городам той империи до сего дня читаемой, но не столько, как прежде, покупаемой, а именно «Собеседника любителей российского слова».
Петрусь, как гений ума, тотчас меланхолично предложил: выбрать ему
следующее количество
книг, по числу всей массы; за ним выбираю я столько же, и так далее, до последнего брата, коему останется остаток.
На
следующий день была дневка, затем опять два дня пути с остановками только для ночлегов, и опять дневка. Все это время Бесприютный не заговаривал о
книге и как будто избегал Семенова.
Не об них ли говорит
книга «Сокольничья пути»
следующими словами: «Угодительна же и потешна дермлиговая перелазка и добыча»?
В 1682 г. в Англии доктор Лейтон, почтенный человек, написавший
книгу против епископства, был судим и приговорен к
следующим совершенным над ним наказаниям: его жестоко высекли, потом отрезали одно ухо и распороли одну сторону носа, потом горячим железом выжгли на щеке буквы SS: сеятель смут. После семи дней его опять высекли, несмотря на то, что рубцы на спине еще не зажили, и распороли другую сторону носа, и отрезали другое ухо, и выжгли клеймо на другой щеке. Всё это было сделано во имя христианства.
В состав экспедиционного отряда вошли
следующие лица: начальник экспедиции, автор настоящей
книги, В. К. Арсеньев, и его сотрудники: помощник по хозяйственной и организационной части Т. А. Николаев, известный флорист Н. А. Десулави, естественник-геолог С. Ф. Гусев и большой знаток охотничьего дела, сотрудник журнала «Наша охота» И. А. Дзюль.
Четыре остальные
книги писались в 1863 и 1864 годах — уже среди редакционных и издательских хлопот и мытарств, о чем я расскажу в
следующей главе.
Всякий купивший у нас не менее чем на 50 р., выбирает и получает бесплатно одну из
следующих пяти вещей: чайник из британского металла, сто визитных карточек, план города Москвы, чайницу в виде нагой китаянки и
книгу „Жених удивлен, или Невеста под корытом“, рассказ Игривого Весельчака».
Наступило утро
следующего дня. Высокий цейгмейстер с трепетом сердечным стоял уже у кабинета пасторова, осторожно стукнул в дверь пальцами и на ласковое воззвание: «Милости просим!» — ворвался в кабинет. Глик сидел, обложенный
книгами всякого размера, как будто окруженный своими детьми разного возраста. Не успел он еще оглянуться, кто пришел, как приятель его сжимал уже его так усердно в своих объятиях, что сплющил уступы рыже-каштанового парика, прибранные с необыкновенным тщанием.
Цензорская проруха с ним случилась на
книге архимандрита Израиля, где в вину Аввакуму была поставлена
следующая неловкая строка: «блуд не был бы блудом, если бы не было учреждено таинство брака».
В «Кормчей
книге» значение подцерковников определяется
следующими словами: «иже осуждены бывше от службы и неповинувшиеся правилом, но себе господски отметивши и епископы нарицаются и служат и церковь создавшие другую и в своей воли быти пения указаша и соборную оставиша церковь» [Там же.].
Проситель в малопонятных выражениях, из коих трудно было добраться до смысла, рассказывал
следующее: он был «интролигатор», то есть переплетчик, и, обращаясь по своему мастерству с разными
книгами, «посядал много науки в премудрость божаго слова пообширного рассуждения».