Неточные совпадения
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему
голову и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом
скрывала испытываемый страх.
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав
с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются
скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал
головою и улыбнулся лукаво...
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на
крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит
с обеих сторон лес
с темными строями елей и сосен,
с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над
головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
— Какая пошлость, — отметил Самгин. Варвара промолчала, наклонив
голову, не глядя на сцену. Климу казалось, что она готова заплакать, и это было так забавно, что он,
с трудом
скрывая улыбку, спросил...
Светло-русые, кудрявые волосы, спускаясь
с головы до плеч, внушали смешное желание взглянуть, нет ли за спиною Диомидова белых
крыльев.
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные
крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая
голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Память Клима Самгина подсказала ему слова Тагильского об интеллигенте в третьем поколении, затем о картинах жизни Парижа, как он наблюдал ее
с высоты третьего этажа. Он усмехнулся и, чтоб
скрыть усмешку от глаз Дронова, склонил
голову, снял очки и начал протирать стекла.
Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части
с стоическою неподвижностью, и заботы, покружившись над
головами их, мчались мимо, как птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно
крыльями около твердого камня и летят далее.
Она все сидела, точно спала — так тих был сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный взгляд в какую-то тихую, голубую ночь,
с кротким сиянием,
с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие
крылья и плыла медленно, как облако в небе, над ее
головой.
Между ними много так называемых у нас «глупышей», больших птиц,
с тонкими, стройными, пегими
крыльями,
с тупой
головой и
с крепким носом.
Никому в
голову не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, действительно едят тело и пьют кровь его, но не в кусочках и в вине, а тем, что не только соблазняют тех «малых сих»,
с которыми Христос отожествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям,
скрывая от людей то возвещение блага, которое он принес им.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она
с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его, положила
голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее
голову, чтобы
скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Косачи, сидя на верхних сучьях дерев, беспрерывно опуская
головы вниз, будто низко кланяясь, приседая и выпрямляясь, вытягивая
с напряжением раздувшуюся шею, шипят со свистом, бормочут, токуют, и, при сильных движениях,
крылья их несколько распускаются для сохранения равновесия.
Голова, шея до самого зоба, спина,
крылья и конец хвоста темно — или черно-бурого цвета
с каким-то едва приметным, зеленовато-сизым отливом, а зоб, хлупь, подбой
крыльев и хвоста — блестяще белые, как снег; по краям
крыльев лежит белая же полоса.
Глаза темные, брови широкие и красные,
голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его
голова и шея покрыты очень темными, но в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю, а спина и особенно верхняя сторона
крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные,
с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой
крыльев под плечными суставами ярко-белый
с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый; ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
Вот описание
с натуры молодого травника, — старые же несравненно светлее или белее пером: длина от носа до хвоста шесть вершков, длина носа без малого вершок, половина носа к корню красноватого цвета
с маленькою чернотой на верхней половинке, а концы обеих половинок носа черноваты,
голова, шея и спина серо-каштанового цвета, такого же цвета и
крылья; правильные перья темно-каштановые; хвост средней величины, беловатый
с поперечными коричневыми полосками, брюхо беловатое
с коричневыми крапинами; длина ног два
с четвертью вершка, цвет их красноватый.
Носик у ней
с пережабинкой, светло-рогового цвета;
голова, шея и зоб сизо-розовые; около темных прекрасных глаз лежит ободочек, довольно широкий, из не заросшей перышками кожицы светло-малинового цвета; на обеих сторонах шеи, на палец от глаз, есть продолговатое, очень красивое, кофейное пятно, пересекаемое белыми полосками, или, лучше сказать, три темно-кофейные пятнышка, обведенные белою каемочкой; по
крыльям от плеч лежат темные продолговатые пятна, отороченные коричневым ободочком; длинные перья в
крыльях светло-кофейные, такого же цвета и хвост, довольно длинный; два верхние хвостовые пера без каемок, а все нижние оканчиваются белою полосою в палец шириной; по спине видны небольшие, неясные пестринки; хлупь чисто-белая и ножки розовые.
Когда молодые подрастут в полгуся и больше и даже почти оперятся, только не могут еще летать, [Водяная птица в этом отношении совершенно противоположна некоторым породам степной дичи; перья в
крыльях Молодых тетеревов, куропаток и перепелок вырастают прежде всего, и они еще в пушку могут перелетывать, а у всей водяной Дичи, напротив, перья в
крыльях вырастают последние, так что даже безобразно видеть на выросшем и оперившемся теле молодого гуся или утки
голые папоротки
с синими пеньками] что бывает в исходе июня или начале июля, — охотники начинают охотиться за молодыми и старыми, линяющими в то время, гусями и называющимися подлинь.
На
голове у вальдшнепа сверху лежат четыре поперечные полоски, или растянутые пятна темного цвета; красноты больше на спине и верхней стороне
крыльев, а нижняя, зоб и брюхо — светлее и покрыты правильными поперечными серо-пепельными полосками; хвост коротенький, исподние его перья подлиннее верхних, очень темны, даже черны, и каждое оканчивается
с изнанки белым пятнышком, а сверху красно-серым; верхние же хвостовые перышки помельче, покороче и светло-коричневые; нос в длину вершок
с четвертью; ноги для кулика такой величины коротки; цвет носа и ног светло-роговой.
Вот точное описание
с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая;
с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от
головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая
с темно-коричневыми продольными пестринами,
крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые
с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Но и все его движения исполнены прелести: начнет ли он пить и, зачерпнув носом воды, поднимет
голову вверх и вытянет шею; начнет ли купаться, нырять и плескаться своими могучими
крыльями, далеко разбрасывая брызги воды, скатывающейся
с его пушистого тела; начнет ли потом охорашиваться, легко и свободно закинув дугою назад свою белоснежную шею, поправляя и чистя носом на спине, боках и в хвосте смятые или замаранные перья; распустит ли
крыло по воздуху, как будто длинный косой парус, и начнет также носом перебирать в нем каждое перо, проветривая и суша его на солнце, — все живописно и великолепно в нем.
Его
голый затылок,
с косицами крашеных волос и засаленной анненской лентой на галстухе цвета воронова
крыла, стал хорошо известен всем скучливым и бледным юношам, угрюмо скитающимся во время танцев вокруг игорных столов.
Девки зашептались между собой, а бедную Аграфену бросило в жар от их нахальных взглядов. На шум голосов
с полатей свесилась чья-то стриженая
голова и тоже уставилась на Аграфену. Давеча старец Кирилл
скрыл свою ночевку на Бастрыке, а теперь мать Енафа
скрыла от дочерей, что Аграфена из Ключевского. Шел круговой обман… Девки потолкались в избе и выбежали
с хохотом.
Убитый Кирилл лежал попрежнему в снегу ничком. Он был в одной рубахе и в валенках. Длинные темные волосы разметались в снегу, как
крыло подстреленной птицы. Около
головы снег был окрашен кровью. Лошадь была оставлена версты за две, в береговом ситнике, и Мосей соображал, что им придется нести убитого на руках. Эх, неладно, что он связался
с этими мочеганами: не то у них было на уме… Один за бабой погнался, другой за деньгами. Того гляди, разболтают еще.
[В одном из предыдущих писем к брату, от 26 января, Пущин заявляет, что не решается писать ему почтой о своих переживаниях в связи
с переговорами о мире после Крымской войны; «Как ни желаю замирения, но как-то не укладывается в
голове и сердце, что будут
кроить нашу землю…
Жирные осенние вороны озабоченно шагали по
голым пашням, холодно посвистывая, налетал на них ветер. Вороны подставляли ударам ветра свои бока, он раздувал им перья, сбивая
с ног, тогда они, уступая силе, ленивыми взмахами
крыльев перелетали на новое место.
С тех пор прошли уже почти сутки, все во мне уже несколько отстоялось — и тем не менее мне чрезвычайно трудно дать хотя бы приближенно-точное описание. В
голове как будто взорвали бомбу, а раскрытые рты,
крылья, крики, листья, слова, камни — рядом, кучей, одно за другим…
Орла сбросили
с валу в степь. Это было глубокою осенью, в холодный и сумрачный день. Ветер свистал в
голой степи и шумел в пожелтелой, иссохшей, клочковатой степной траве. Орел пустился прямо, махая больным
крылом и как бы торопясь уходить от нас куда глаза глядят. Арестанты
с любопытством следили, как мелькала в траве его
голова.
Должно прийти время, когда
с людьми нашего мира, занимающими положения, даваемые насилием, случится то, что случилось
с королем в сказке Андерсена «О новом царском платье», когда малое дитя, увидав
голого царя, наивно вскрикнуло: «Смотрите, он
голый!» и все, видевшие это и прежде, но не высказывавшие, не могли уже более
скрывать этого.
Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор
с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака
с Татьяной Ивановной, — словом, не
скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, — и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за
голову.
Над самою
головой казаков она поворотила к лесу и, подлетая к дереву, не через раз, а уже
с каждым взмахом задевала
крылом о
крыло и потом долго копошилась, усаживаясь на старой чинаре.
Насадка делается двумя способами: или проколоть червяка пониже
головы пальца на полтора, весь крючок поместить в остальной его части, а плечики крючка спрятать в скважине, или насаживать
с хвоста, отступя пальца на два и более, острый конец крючка
скрыть в
голове червяка, которая будет несколько висеть, а тупой — в его середине.
Хотя старик свыкся уже
с мыслью о необходимости разлучиться рано или поздно
с приемышем, тем не менее, однако ж, заснуть он долго не мог: большую часть ночи проворочался он
с боку на бок и часто так сильно покрякивал, что куры и голуби, приютившиеся на окраине дырявой лодки, почти над самой его
головой, вздрагивали и поспешно высовывали
голову из-под теплого
крыла.
— Змея
с крыльями… и
с ногами… когтищи у неё железные… Три
головы… и все дышат огнём — понимаешь?
Они прошли по коридору бань,
скрывая свои лица, как будто от стыда, и скрылись в отдельном номере. Олимпиада тотчас же сбросила платок
с головы, и при виде её спокойного, разгоревшегося на морозе лица Илья сразу ободрился, но в то же время почувствовал, что ему неприятно видеть её спокойной. А женщина села на диван рядом
с ним и, ласково заглянув в лицо ему, сказала...
Движения женщины стали быстрее, судорожней; она так извивалась, как будто хотела спрыгнуть
с рояля и — не могла; её подавленные крики стали гнусавее и злей; особенно жутко было видеть, как волнисто извиваются её ноги, как резко дёргает она
головою, а густые волосы её, взмётываясь над плечами, точно
крылья, падают на грудь и спину звериной шкурой.
Снаружи свободными оставались только руки, все тело вместе
с неподвижными ногами было заключено в сплошной голубой эмалевый гроб громадной тяжести; голубой огромный шар,
с тремя стеклами передним и двумя боковыми — и
с электрическим фонарем на лбу,
скрывал его
голову; подъемный канат, каучуковая трубка для воздуха, сигнальная веревка, телефонная проволока и осветительный провод, казалось, опутывали весь снаряд и делали еще более необычайной и жуткой эту мертвую, голубую, массивную мумию
с живыми человеческими руками.
Охотник вытягивает ему ноги, складывает ровно
крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну
голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое,
с отверстием для
головы, плотно обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на ноги нагавки
с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь, ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на ноге.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит
с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни, в поле; другой охотник идет рядом
с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка; в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить в поле, а в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб, в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает
с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному
с ним не справиться; нужно придержать голубиные
крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю
голову.
Выстрелил я однажды в кряковного селезня, сидевшего в кочках и траве, так что видна была одна
голова, и убил его наповал. Со мною не было собаки, и я сам побежал, чтобы взять свою добычу; но, подходя к убитой птице, которую не вдруг нашел, увидел прыгающего бекаса
с переломленным окровавленным
крылом. Должно предположить, что он таился в траве около кряковного селезня и что какая-нибудь боковая дробинка попала ему в косточку
крыла.
Когда Гамлет-Мочалов, увидав дух своего отца, падает на колени и, стараясь
скрыть свою
голову руками, трепетным голосом произносит: «Вы, ангелы святые, крылами своими меня закройте», пред зрителем возникал самый момент появления духа, и выразить охватывавшего нас
с Аполлоном чувства нельзя было ничем иным, как старанием причинить друг другу сильнейшую боль щипком или колотушкой.
В отворенную дверь просунулась большая стриженая
голова с тонкими, оттопыренными, как
крылья у летучей мыши, ушами. Это пришел Гришутка, мальчишка, помощник коридорного, справиться о чае. Из-за его спины весело и ободряюще скользнул в номер свет от лампы, зажженной в коридоре.
— Ну-с, вот и эта, милостивая моя государыня, наша Леканида Петровна, после таких моих слов и говорит: «Я, — говорит, — Домна Платоновна, ничего от мужа не
скрою, во всем сама повинюсь и признаюсь: пусть он хоть
голову мою снимет».
Он знал, что народный гнев уже достаточно насытился кровью и что смерть прошла мимо его
головы, и не умел
скрыть своей глубокой животной радости. Он заливался старческим, бесшумным длинным смехом и плакал; болтал лихорадочно, без остановки и без смысла, и делал сам себе лукавые, странные гримасы. Василь
с ненавистью поглядывал на него искоса и брезгливо хмурился.
— Тут она еще крепче, еще
с большим стремлением прижалась к нему и в неудержимом, судорожном чувстве целовала ему плечо, руки, грудь; наконец, как будто в отчаянье, закрылась руками, припала на колени и
скрыла в его коленях свою
голову.
Вторую же сумеречную бабочку можно назвать Собачья
Голова (Stellatarum), по необыкновенно бородастой груди, мохнатому брюшку и задним красновато-желтым крылушкам; верхние же
крылья не сходны
с описанием Блуменбаха: они не белые и черные, как он говорит, а самого простого серого цвета, как у всех обыкновенных свечных, ночных бабочек. Остальных сумеречных, тоже очень красивых, не часто попадающихся бабочек, пойманных Панаевым, мы определить и назвать не могли.
Сумеречные и ночные куколки имели гладкую овальную наружность без всяких угловатостей и выпуклостей, но также
с очертанием
головы,
крыльев, усиков, ножек и брюшных колец.
— Я
с ним пришел семь лет тому назад, — ответил Феодор не совсем верным голосом и наклоняя
голову, чтоб
скрыть пурпур, покрывший щеки его.
И вот однажды снится ему сон, будто ангел господень,
с вечно юным лицом,
с улыбкой на устах, летит
с неба, летит прямо к нему, останавливает свой полет над его
головою, качается на дивных
крыльях и, сказав: «Нынче у храма св. Петра», летит наверх петь бога.
Как раз против входа, в большом стариковском кресле, откинувши
голову назад на подушку, сидела женщина в дорогом китайском шлафроке и
с укутанной
головой. Из-за вязаного шерстяного платка виден был только бледный длинный нос
с острым кончиком и маленькой горбинкой да один большой черный глаз. Просторный шлафрок
скрывал ее рост и формы, но по белой красивой руке, по голосу, по носу и глазу ей можно было дать не больше 26–28 лет.