Неточные совпадения
Он знал, что единственное спасение
от людей —
скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.
В круге
людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили
от него, две или три упали на пол; к чану подскочила маленькая, коротковолосая женщина, — размахивая широкими рукавами рубахи, точно
крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки...
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим
человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел
скрыть от всех новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Он вспомнил, что в каком-то английском романе герой, добродушный
человек, зная, что жена изменяет ему, вот так же сидел пред камином, разгребая угли кочергой, и мучился, представляя, как стыдно, неловко будет ему, когда придет жена, и как трудно будет
скрыть от нее, что он все знает, но, когда жена, счастливая, пришла, он выгнал ее.
В двух этих мужиках как будто было нечто аллегорическое и утешительное. Может быть, все
люди ловят несуществующего сома, зная, что сом — не существует, но
скрывая это друг
от друга?..
Он ушел
от Прейса,
скрыв свое настроение под личиной глубокой задумчивости
человека, который только что ознакомился с мудростью, неведомой ему до этого дня во всей ее широте и глубине. Прейс очень дружески предложил...
Когда мысли этого цвета и порядка являлись у Самгина, он хорошо чувствовал, что вот это — подлинные его мысли, те, которые действительно отличают его
от всех других
людей. Но он чувствовал также, что в мыслях этих есть что-то нерешительное, нерешенное и робкое. Высказывать их вслух не хотелось. Он умел
скрывать их даже
от Лидии.
— До свидания, — сказал Клим и быстро отступил, боясь, что умирающий протянет ему руку. Он впервые видел, как смерть душит
человека, он чувствовал себя стиснутым страхом и отвращением. Но это надо было
скрыть от женщины, и, выйдя с нею в гостиную, он сказал...
Как
человек серьезный и честный, он не
скрывал этой своей свободы
от суеверий официальной религии во время первой молодости, студенчества и сближения с Нехлюдовым.
И как военные живут всегда в атмосфере общественного мнения, которое не только
скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки подвигами, — так точно и для политических существовала такая же, всегда сопутствующая им атмосфера общественного мнения их кружка, вследствие которой совершаемые ими, при опасности потери свободы, жизни и всего, что дорого
человеку, жестокие поступки представлялись им также не только не дурными, но доблестными поступками.
— Не давала, не давала! Я ему отказала, потому что он не умел оценить. Он вышел в бешенстве и затопал ногами. Он на меня бросился, а я отскочила… И я вам скажу еще, как
человеку,
от которого теперь уж ничего
скрывать не намерена, что он даже в меня плюнул, можете это себе представить? Но что же мы стоим? Ах, сядьте… Извините, я… Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать и спасти несчастного старика
от ужасной смерти!
Прежде положим, что существуют три
человека, — предположение, не заключающее в себе ничего невозможного, — предположим, что у одного из них есть тайна, которую он желал бы
скрыть и
от второго, и в особенности
от третьего; предположим, что второй угадывает эту тайну первого, и говорит ему: делай то, о чем я прошу тебя, или я открою твою тайну третьему.
Английский народ при вести, что
человек «красной рубашки», что раненный итальянской пулей едет к нему в гости, встрепенулся и взмахнул своими
крыльями, отвыкнувшими
от полета и потерявшими гибкость
от тяжелой и беспрерывной работы. В этом взмахе была не одна радость и не одна любовь — в нем была жалоба, был ропот, был стон — в апотеозе одного было порицание другим.
Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит
от истинных падений. Я помню юношеские оргии, разгульные минуты, хватавшие иногда через край; я не помню ни одной безнравственной истории в нашем кругу, ничего такого, отчего
человек серьезно должен был краснеть, что старался бы забыть,
скрыть. Все делалось открыто, открыто редко делается дурное. Половина, больше половины сердца была не туда направлена, где праздная страстность и болезненный эгоизм сосредоточиваются на нечистых помыслах и троят пороки.
Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии
от дел. Он занимался составлением просьб и хождением по делам, что именно было ему запрещено.
Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два раза был под судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты о самом себе и своих сослуживцах, не
скрывая своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.
Ни одному
человеку не доверил артист своего замысла. После нескольких месяцев труда он едет в Москву изучать город, окрестности и снова работает, месяцы целые скрываясь
от глаз и
скрывая свой проект.
А над страусами, которые прячут голову под
крыло от опасности,
люди смеются!
Еще большую горячность показывает утка к своим утятам: если как-нибудь застанет ее
человек плавающую с своею выводкой на открытой воде, то утята с жалобным писком, как будто приподнявшись над водою, — точно бегут по ней, — бросаются стремглав к ближайшему камышу и проворно прячутся в нем, даже ныряют, если пространство велико, а матка, шлепая по воде
крыльями и оглашая воздух особенным, тревожным криком, начнет кружиться пред
человеком, привлекая все его внимание на себя и отводя в противоположную сторону
от детей.
Ко мне приходит
человек, платит мне два рубля за визит или пять рублей за ночь, и я этого ничуть не
скрываю ни
от кого в мире…
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или
крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою
от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько
человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали на берег, вытряхивали на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню на берег.
Груше было неизвестно и
людям строго-настрого наказано было
от нее
скрывать, что у князя, до этого случая с Грушею, была в городе другая любовь — из благородных, секретарская дочка Евгенья Семеновна.
В то мое время почти в каждом городке, в каждом околотке рассказывались маленькие истории вроде того, что какая-нибудь Анночка Савинова влюбилась без ума — о ужас! — в Ананьина, женатого
человека, так что мать принуждена была возить ее в Москву, на воды, чтоб вылечить
от этой безрассудной страсти; а Катенька Макарова так неравнодушна к карабинерному поручику, что даже на бале не в состоянии была этого
скрыть и целый вечер не спускала с него глаз.
Несмотря, однако, на это сближение, я продолжал считать своею непременною обязанностью
скрывать от всего общества Нехлюдовых, и в особенности
от Вареньки, свои настоящие чувства и наклонности и старался выказывать себя совершенно другим молодым
человеком от того, каким я был в действительности, и даже таким, какого не могло быть в действительности.
Венсан был влюблен страстнее и определеннее, со всей сознательностью молодого
человека, вступившего в полосу половой зрелости. Но он не
скрывал ни
от себя, ни
от Александрова своих практических дальних планов.
— Да. Но последним вашим поступком, именно присылкой этого вот самого гранатового браслета, вы переступили те границы, где кончается наше терпение. Понимаете? — кончается. Я
от вас не
скрою, что первой нашей мыслью было обратиться к помощи власти, но мы не сделали этого, и я очень рад, что не сделали, потому что повторяю — я сразу угадал в вас благородного
человека.
Скрыть это происшествие
от пани Вибель Аггей Никитич нашел невозможным, и на другой день, придя после обеда в аптеку, он рассказал ей все и задал тот же вопрос, который делал самому себе, о том, кто же могли быть эти два
человека?
Когда это объяснение было прочитано в заседании, я, как председатель и как
человек, весьма близко стоявший к Иосифу Алексеичу и к Федору Петровичу, счел себя обязанным заявить, что
от Иосифа Алексеича не могло последовать разрешения, так как он, удручаемый тяжкой болезнью, года за четыре перед тем передал все дела по ложе Федору Петровичу,
от которого Василий Дмитриевич, вероятно,
скрыл свои занятия в другой ложе, потому что, как вы сами знаете, у нас строго воспрещалось быть гроссмейстером в отдаленных ложах.
Однажды она облила мне все чертежи квасом, другой раз опрокинула на них лампаду масла
от икон, — она озорничала, точно девчонка, с детской хитростью и с детским неумением
скрыть хитрости. Ни прежде, ни после я не видал
человека, который раздражался бы так быстро и легко, как она, и так страстно любил бы жаловаться на всех и на все.
Люди вообще и все любят жаловаться, но она делала это с наслаждением особенным, точно песню пела.
И вот правительство старается или страданиями заставить этого
человека отречься
от Христа, или как-нибудь незаметно избавиться
от него, не казня его открыто,
скрыть как-нибудь и поступок этого
человека и его самого
от других
людей.
По 4-му пункту о том, как делаются еретики, он говорит в одном из вопросов (в 7-м): «Не показывает ли вся история того, что самые большие делатели еретиков и мастера этого дела были именно те мудрецы,
от которых отец
скрыл свои тайны, т. е. лицемеры, фарисеи и законники или совершенно безбожные и извращенные
люди».
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься
человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы
скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
И действительно, этого не могло бы быть, и ни те, ни другие не могли бы не видеть неразумности своей деятельности, если бы особенность государственного устройства не
скрывала от тех и других
людей всей неестественности и неразумности совершаемых ими дел.
И вдруг, оттого что такие же, как и ты, жалкие, заблудшие
люди уверили тебя, что ты солдат, император, землевладелец, богач, священник, генерал, — ты начинаешь делать очевидно, несомненно противное твоему разуму и сердцу зло: начинаешь истязать, грабить, убивать
людей, строить свою жизнь на страданиях их и, главное, — вместо того, чтобы исполнять единственное дело твоей жизни — признавать и исповедовать известную тебе истину, — ты, старательно притворяясь, что не знаешь ее,
скрываешь ее
от себя и других, делая этим прямо противоположное тому единственному делу, к которому ты призван.
Большинство, если не все образованные
люди нашего времени бессознательно стараются удержать прежнее общественное жизнепонимание, оправдывающее их положение, и
скрыть от себя и
людей несостоятельность его и, главное, необходимость усвоения того христианского жизнепонимания, которое разрушает весь строй существующей жизни. Они стремятся поддержать порядки, основанные на общественном жизнепонимании, но сами не верят в него, потому что оно отжито и в него нельзя уже верить.
Несоответствие всех церковных исповеданий с учением Христа ведь таково, что нужны особенные усилия, чтобы
скрыть это несоответствие
от людей.
И потому никакое улучшение положения
людей невозможно до тех пор, пока
люди будут притворяться, т. е. сами
от себя
скрывать истину, до тех пор, пока не признают того, что единение их, а потому и благо их возможно только в истине, и потому не будут ставить выше всего другого признание и исповедание истины, той истины, которая открылась им.
Хрипач имел вид
человека, который попал не в свое место, но ловко и мужественно
скрывает это.
От мадеры он отказался: он не привык в этот час пить вино. Разговаривал о городских новостях, о предстоящих переменах в составе окружного суда. Но слишком заметно было, что он и Передонов вращаются в здешнем обществе в различных кругах.
Играла машина, ревели и визжали полоротые медные трубы, трескуче бил барабан, всё это орало нарочито сильно, и казалось, что приказчики, мастеровые, мелкие чиновники, торгаши все тоже, как машина, заведены на веселье, но испорчены внутри, во всех не хватает настоящего, простого человечьего веселья,
люди знают это и пытаются
скрыть друг
от друга свой общий изъян.
И я верю ему, потому что этот
человек, зная мой образ мыслей, конечно, не
скрыл бы
от меня, если б было что-нибудь похожее.
— Чего
от глаз
людей?.. еще смешнее: мы
скрывали друг
от друга нашу близость; теперь в первый раз говорим мы об этом, да и тут, кажется, вполовину
скрываем.
Вечерний сумрак окутал поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала в воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода по воде; казалось, что где-то далеко летит огромная птица и это её широкие
крылья бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех
людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал.
От этого ему стало ещё приятнее… И один среди поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Белогубов (прячет деньги). Нет, позвольте! Кому же я обязан? Разве бы я понимал что, кабы не вы?
От кого я в
люди пошел,
от кого жить стал, как не
от вас? Под вашим
крылом воспитался! Другой бы того и в десять лет не узнал, всех тонкостей и оборотов, что я в четыре года узнал. С вас пример брал во всем, а то где бы мне с моим-то умом! Другой отец того не сделает для сына, что вы для меня сделали. (Утирает глаза.)
Она старалась
скрыть свое положение и
от людей и
от себя самой.
Растрепанный, взъерошенный, он двигал по полу ногами, пытаясь встать; двое черных
людей держали его под мышки, руки его висели в воздухе, как надломленные
крылья, и он, клокочущим
от рыданий голосом, кричал Фоме...
Турусина. Не хочу
скрывать от тебя, что я в большом затруднении. Нынче молодежь так испорчена, что очень трудно найти такого
человека, который бы мне понравился, ты мои требования знаешь.
Княгиня и граф во многом могли друг другу сочувствовать. И она и он предпочитали словам дело, и она и он видели, что русское общество дурно усвоивает просвещение. Разница была в том, что княгиню это глубоко огорчало, а граф смотрел на все это как чужой
человек, как наблюдатель, спокойно, а может быть даже и со злорадством, которое, разумеется,
скрывал от княгини.
Этого для княгини было довольно, потому что у самой у нее смысл жизни был развит с удивительною последовательностью. Сама она строго содержала уставы православной церкви, но при требовании
от человека религии отнюдь не ставила необходимым условием исключительного предпочтения ее веры пред всеми другими. Совсем нет… она не
скрывала, что «уважает всякую добрую религию».
Уланбекова. Как можно ошибиться в
людях! Хлопочешь об них, заботишься, а они даже и не чувствуют Я было хотела устроить счастие для этого мальчика, а он лезет в дом пьяный. Уж если он подвержен этой слабости, так, по крайней мере, старался бы
скрывать ее
от меня. Пей он там, где хочет, да чтоб я-то не видала! Я бы тогда знала, по крайней мере, что он меня уважает. Какое невежество! Какая дерзость! Кого же он побоится, если не боится меня?
Еще на три шага ближе!» Рославлев поразодвинул сучья густого куста, который
скрывал от него говорящих, и увидел на небольшой поляне четырех
человек.
Оскорбленная его обращением, она едва в состоянии была
скрыть неприятное чувство, которое начал внушать ей этот
человек, и свободно вздохнула тогда только, как выехала
от него и очутилась одна в своей карете; а потом мысли ее снова устремились к постоянному предмету мечтаний — к Эльчанинову, к честному, доброму и благородному Эльчанинову.