Неточные совпадения
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как огонь, большими черными глазами, смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из глаз ее в ту минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля
скользнула по его волосам и ударилась сзади в
стену. Он остановился и тихо засмеялся...
За окном
по влажным
стенам домов
скользили желтоватые пятна солнца.
Кроме ее нагого тела в зеркале отражалась
стена, оклеенная темными обоями, и было очень неприятно видеть Лидию удвоенной: одна, живая, покачивается на полу, другая
скользит по неподвижной пустоте зеркала.
Ему показалось, что он принял твердое решение, и это несколько успокоило его. Встал, выпил еще стакан холодной, шипучей воды. Закурил другую папиросу, остановился у окна. Внизу,
по маленькой площади, ограниченной
стенами домов, освещенной неяркими пятнами желтых огней,
скользили, точно в жидком жире, мелкие темные люди.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы
скользят по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются со стороны на сторону, толкают
стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
На
стене,
по стеклу картины,
скользнуло темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его голова, попав в луч света из окна, отразилась на стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и снова стал шагать в темноте.
Она ушла, сердито шаркая туфлями. Самгин встал, снова осторожно посмотрел в окно, в темноту; в ней ничего не изменилось, так же
по стене скользил свет фонаря.
Сотни людей занимают ряды столов вдоль
стен и середину огромнейшего «зала». Любопытный
скользит по мягкому от грязи и опилок полу, мимо огромной плиты, где и жарится и варится, к подобию буфета, где на полках красуются бутылки с ерофеичем, желудочной, перцовкой, разными сладкими наливками и ромом, за полтинник бутылка, от которого разит клопами, что не мешает этому рому пополам с чаем делаться «пунштиком», любимым напитком «зеленых ног», или «болдох», как здесь зовут обратников из Сибири и беглых из тюрем.
Собаки опять затихли, и нам было слышно, как они, спутанным клубком, перескакивая друг через друга, опять убегают от кого-то, жалко визжа от ужаса. Мы поспешно вбежали в сени и плотно закрыли дверь… Последнее ощущение, которое я уносил с собой снаружи, был кусок наружной
стены,
по которой
скользнул луч фонаря…
Стена осталась там под порывами вихря.
Вдруг ей почудилось над постелью какое-то едва уловимое движение. Яркий луч ослепительного зимнего солнца, ударявший в
стену над самым изголовьем, будто дрогнул и слегка
скользнул вниз. Еще и еще… светлая полоска тихо прокрадывалась к полуоткрытым глазам, и
по мере ее приближения беспокойство спящего все возрастало.
Солнечные лучи прихотливыми узорами играли на
стенах,
скользя яркими искрами
по золотому багету и разливаясь мягкими световыми тонами на массивных узорах обоев.
Я почти один в доме. Сквозь просолнеченные
стены — мне далеко видно вправо и влево и вниз — повисшие в воздухе, пустые, зеркально повторяющие одна другую комнаты. И только
по голубоватой, чуть прочерченной солнечной тушью лестнице медленно
скользит вверх тощая, серая тень. Вот уже слышны шаги — и я вижу сквозь дверь — я чувствую: ко мне прилеплена пластырь-улыбка — и затем мимо,
по другой лестнице — вниз…
Но я не дал ей кончить, торопливо втолкнул в дверь — и мы внутри, в вестибюле. Над контрольным столиком — знакомые, взволнованно-вздрагивающие, обвислые щеки; кругом — плотная кучка нумеров — какой-то спор, головы, перевесившиеся со второго этажа через перила, — поодиночке сбегают вниз. Но это — потом, потом… А сейчас я скорее увлек О в противоположный угол, сел спиною к
стене (там, за
стеною, я видел:
скользила по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
Весело, с видимым чрезвычайным удовольствием, стала
скользить она глазами
по лицам,
по стенам собора; с особенным любопытством вглядывалась в иных дам, приподымаясь для этого даже на цыпочки, и даже раза два засмеялась, как-то странно при этом хихикая.
Белая
стена дома, темная, мечтательная зелень деревьев,
по которым любовно
скользят серебристые лучи месяца, красноватые снопы света из окон, причудливая балюстрада балкона, заглушенные звуки штраусовского вальса.
Ветер шевелил обои. Они шуршали тихим, зловещим шелестом, и легкие полутени
скользили по их пестрым узорам. «Соглядатай прячется там, за этими обоями», — думал Передонов. «Злые люди! — думал он, тоскуя, — недаром они наложили обои на
стену так неровно, так плохо, что за них мог влезть и прятаться злодей, изворотливый, плоский и терпеливый. Ведь были и раньше такие примеры».
Молодые люди повернули прочь от реки и пошли
по узкой и глубокой рытвине между двумя
стенами золотой высокой ржи; голубоватая тень падала на них от одной из этих
стен; лучистое солнце, казалось,
скользило по верхушкам колосьев; жаворонки пели, перепела кричали; повсюду зеленели травы; теплый ветерок шевелил и поднимал их листья, качал головки цветов.
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и большая, легкая и совкая костромская косовушка
скользила и резала мохнатые гребни валов под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида.
По обе стороны Волги прорезали
стены камышей в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Стена шкапа бесшумно отступила назад, напугав меня меньше, однако, чем только что слышанный разговор, и я
скользнул на блеск узкого, длинного, как квартал, коридора, озаренного электричеством, где было,
по крайней мере, куда бежать.
Гаврила, цепляясь руками за скользкий камень, повел лодку вдоль
стены. Лодка двигалась без шороха,
скользя бортом
по наросшей на камне слизи.
Бронза, альбомы и картины на
стенах, изображавшие море с корабликами, луг с коровками и рейнские виды, были до такой степени не новы, что взгляд только
скользил по ним и не замечал их.
Однако засиделся же я! Солнце встало и косыми лучами
скользит по кирпичной
стене сарая, росистый сад полон стрекотаньем и чириканьем; старик Гаврила, с угрюмым, сонным лицом, запрягает в бочку лошадь, чтоб ехать за водою.
Длинный полуосвещенный коридор, тянувшийся вплоть до церковной паперти, невольно пугал одним своим безмолвием. Только неопределенный, едва уловимый шум газа нарушал его могильную тишину. Робко
скользила я вдоль
стены по направлению к церкви.
Дверь скрипнула. Фонарь потух. Я прижалась к
стене, боясь быть замеченной. Когда они прошли мимо меня — я стала ощупью впотьмах слезать с лестницы. У нижней двери я помедлила. Три фигуры неслышно
скользнули по крепостной площади, носившей следы запустения более, чем другие места в этом мертвом царстве.
Молчаливо
скользнет голубым светом
по стенам.
Вслед за ней показалась и быстро
скользнула по освещенной, луною
стене сарая испуганная фигура, мгновенно скрывшаяся за постройками.