Неточные совпадения
— Ну, в Америку собираться, да дождя бояться, хе! хе! прощайте, голубчик, Софья Семеновна! Живите и много живите, вы другим пригодитесь. Кстати… скажите-ка господину Разумихину, что я велел ему кланяться. Так-таки и передайте:
Аркадий, дескать, Иванович Свидригайлов кланяется. Да непременно же.
— Извольте, —
сказала она и посмотрела на
Аркадия не то чтобы свысока, а так, как замужние сестры смотрят на очень молоденьких братьев.
Она встала и направилась к дверям. Княжна посмотрела вокруг с таким выражением, как бы желала
сказать: «Посмотрите, посмотрите, как я изумляюсь!» — и опять уставилась на
Аркадия, но он возвысил голос и, переглянувшись с Катей, возле которой сидел, продолжал чтение.
Одинцова не изъявила особенного удивления, когда на другой день
Аркадий сказал ей, что уезжает с Базаровым; она казалась рассеянною и усталою.
— Вы знаете, что не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то ни было, мы не нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком много было… как бы это
сказать… однородного. Мы это не сразу поняли. Напротив,
Аркадий…
— Кто такой
Аркадий Николаич? — проговорил Базаров как бы в раздумье. — Ах да! птенец этот! Нет, ты его не трогай: он теперь в галки попал. Не удивляйся, это еще не бред. А ты пошли нарочного к Одинцовой, Анне Сергеевне, тут есть такая помещица… Знаешь? (Василий Иванович кивнул головой.) Евгений, мол, Базаров кланяться велел и велел
сказать, что умирает. Ты это исполнишь?
— Посмотри, —
сказал вдруг
Аркадий, — сухой кленовый лист оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мертвое — сходно с самым веселым и живым.
Матвей Ильич принял
Аркадия с свойственным просвещенному сановнику добродушием,
скажем более, с игривостию.
Уступая просьбе
Аркадия, она себе
сказала, что это в последний раз.
— Нет! — говорил он на следующий день
Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и
сказать ей нечего.
— Никогда он ничего подобного не
сказал, — промолвил
Аркадий.
Аркадий взглянул на нее и значительно наклонил голову. Гости уехали после завтрака. Прощаясь с Базаровым, Одинцова протянула ему руку и
сказала...
— Прощай, брат! —
сказал он
Аркадию, уже взобравшись на телегу, и, указав на пару галок, сидевших рядышком на крыше конюшни, прибавил: — Вот тебе! изучай!
— Я могу тебе теперь повторить, — говорил, лежа в постели,
Аркадий Базарову, который тоже разделся, — то, что ты мне
сказал однажды: «Отчего ты так грустен? Верно, исполнил какой-нибудь священный долг?»
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, —
сказал он
Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь, надеюсь? А он послезавтра дает большой бал.
Он потрепал по спине
Аркадия и громко назвал его «племянничком», удостоил Базарова, облеченного в староватый фрак, рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь, через щеку, и неясного, но приветливого мычанья, в котором только и можно было разобрать, что «я…» да «ссьма»; подал палец Ситникову и улыбнулся ему, но уже отвернув голову; даже самой Кукшиной, явившейся на бал безо всякой кринолины и в грязных перчатках, но с райскою птицею в волосах, даже Кукшиной он
сказал: «Enchanté».
Павел Петрович взглянул на
Аркадия, как бы желая
сказать ему: «Учтив твой друг, признаться».
Но
Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли не большее бы уважение оказал ему
Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости —
сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений — и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
Аркадий, к собственному изумлению, беспрестанно думал о Никольском; прежде он бы только плечами пожал, если бы кто-нибудь
сказал ему, что он может соскучиться под одним кровом с Базаровым, и еще под каким! — под родительским кровом, а ему точно было скучно, и тянуло его вон.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только
сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это
Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
—
Скажи, — начал
Аркадий после небольшого молчания, — тебя в детстве не притесняли?
— Ты нас покидаешь, ты нас покидаешь, милый брат, — начал он, — конечно, ненадолго; но все же я не могу не выразить тебе, что я… что мы… сколь я… сколь мы… Вот в том-то и беда, что мы не умеем говорить спичи!
Аркадий,
скажи ты.
Аркадий первый вышел на крыльцо; он взобрался в ситниковскую коляску. Его почтительно подсаживал дворецкий, а он бы с удовольствием его побил или расплакался. Базаров поместился в тарантасе. Добравшись до Хохловских выселков,
Аркадий подождал, пока Федот, содержатель постоялого двора, запряг лошадей, и, подойдя к тарантасу, с прежнею улыбкой
сказал Базарову...
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, —
сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».
— Браво! браво! Слушай,
Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит
сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— Что такое Базаров? —
Аркадий усмехнулся. — Хотите, дядюшка, я вам
скажу, что он, собственно, такое?
— Спивак,
Аркадий, —
сказал мальчик и, нахмурясь, сам спросил: — А — зачем вам нужно знать, кто я? И какое у вас право спрашивать? Вы — земгусар?
Дунаев, кивнув головой, ушел, а Самгину вспомнилось, что на днях, когда он попробовал играть с мальчиком и чем-то рассердил его,
Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак
сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой...
Ворота всех домов тоже были заперты, а в окнах квартиры Любомудрова несколько стекол было выбито, и на одном из окон нижнего этажа сорвана ставня. Калитку отперла Самгину нянька
Аркадия, на дворе и в саду было пусто, в доме и во флигеле тихо. Саша, заперев калитку,
сказала, что доктор уехал к губернатору жаловаться.
Затем она попросила Спивак показать ей сына, но
Аркадий с нянькой ушел гулять. Тогда Лидия, взглянув на часы,
сказала, что ей пора на вокзал.
Скажите мне теперь,
Аркадий Макарович, что семейство это — явление случайное, и я возрадуюсь духом.
— Вот что,
Аркадий: если б я и позвал тебя раньше, то что бы
сказал тебе? В этом вопросе весь мой ответ.
Как ты странно
сказал про пистолет,
Аркадий: ничего тут этого не надо, и я знаю сама, что будет.
— Я очень дурная. Она, может быть, самая прелестная девушка, а я дурная. Довольно, оставь. Слушай: мама просит тебя о том, «чего сама
сказать не смеет», так и
сказала. Голубчик
Аркадий! перестань играть, милый, молю тебя… мама тоже…
— Короче
сказать (он уже десять раз перед тем употребил слово «короче
сказать»), короче
сказать, — заключил он, — если я вас,
Аркадий Макарович, потревожил и так настоятельно позвал вчера через Лизу, то хоть это и пожар, но так как сущность решения должна быть чрезвычайная и окончательная, то мы…
—
Аркадий,
скажи, та девушка-то, вчерашняя-то.
— Я вам
сказала все,
Аркадий Макарович, — прямо начала она, — наша судьба в ваших руках.
Несчастный камердинер помялся на месте, покрутил салфеткой и не
сказал ни слова.
Аркадий Павлыч потупил голову и задумчиво посмотрел на него исподлобья.
(
Аркадий Павлыч шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии, отвернулся и положил руки в карманы.) Je vous demande bien pardon, mon cher [Прошу извинить меня, дорогой мой (фр.)], —
сказал он с принужденной улыбкой, значительно понизив голос.
Я держал ее руку, на другую она облокотилась, и нам нечего было друг другу
сказать… короткие фразы, два-три воспоминания, слова из писем, пустые замечания об
Аркадии, о гусаре, о Костеньке.
—
Аркадий, —
сказал я, поравнявшись. Он меня не узнал. — Что с тобой, —
сказал я, — своих не узнаешь?
Всегда врал князь
Аркадий, как непутевый, однако, по правде
сказать, был у меня какой-то прирожденный, потомственный дар к лошадям.
Сусанна Николаевна и Муза Николаевна каждонедельно между собою переписывались, и вместе с тем Терхов, тоже весьма часто бывая у Лябьевых, все о чем-то с некоторой таинственностью объяснялся с Музой Николаевной, так что это заметил, наконец,
Аркадий Михайлович и
сказал, конечно, шутя жене...
— Что такое вы говорите! —
сказала уж с удивлением Муза Николаевна. —
Аркадий, подтверди, пожалуйста, поет или нет Петр Александрыч! — крикнула она мужу в кабинет.
— Но
скажи, — это, впрочем, поручил мне спросить тебя по секрету Егор Егорыч, — не проигрывается ли очень сильно
Аркадий Михайлыч?
— И я ему
сказала через швейцара, чтобы ноги его не было у нас в доме, — подхватила Муза Николаевна, — потому что, согласитесь, Аграфена Васильевна, на все же есть мера: он довел мужа до Сибири, а когда того ссылали, не пришел даже проститься к нам, и хоть
Аркадий всегда сердится за это на меня, но я прямо
скажу, что в этом ужасном нашем деле он менее виноват, чем Янгуржеев.
(Берет в руки палку.) Ну,
Аркадий, мы с тобой попировали, пошумели, братец; теперь опять за работу! (Выходит на середину сцены, подзывает Карпа и говорит ему с расстановкой и внушительно.) Послушай, Карп! Если приедет тройка, ты вороти ее, братец, в город;
скажи, что господа пешком пошли. Руку, товарищ! (Подает руку Счастливцеву и медленно удаляется.)
— Одним словом, мы так не кончим до завтрашнего дня, —
сказала она своим спокойным, слегка насмешливым, как у
Аркадия Николаевича, голосом. — Как бы то ни было, Дуняша сейчас же отправится разыскивать тапера. Покамест ты будешь одеваться, Дуняша, я тебе выпишу из газеты адреса. Постарайся найти поближе, чтобы не задерживать елки, потому что сию минуту начнут съезжаться. Деньги на извозчика возьми у Олимпиады Савичны…
— Да, Вася, что же ты молчал! да ты бы мне все раньше
сказал, я бы и не стал шалить, — закричал
Аркадий Иванович в истинном отчаянии.