Неточные совпадения
Видишь каплю воды, как слеза чиста, ну так посмотри, что в ней есть, и увидишь, что
механики скоро все тайны Божии разыщут, ни одной нам с тобой не оставят» — так и
сказал это, запомнил я.
— Я должен вам покаяться, что я поторопился к вам приехать не без цели, —
сказал я, наконец, ему, — я боялся, что атмосфера, которой вы окружены, слишком английская, то есть туманная, для того, чтоб ясно видеть закулисную
механику одной пьесы, которая с успехом разыгрывается теперь в парламенте… чем вы дальше поедете, тем гуще будет туман. Хотите вы меня выслушать?
— Тут в Александровске еще ничего, —
сказал мне
механик, заметив, какое тяжелое впечатление произвел на меня берег, — а вот вы увидите Дуэ! Там берег совсем отвесный, с темными ущельями и с угольными пластами… мрачный берег! Бывало, мы возили на «Байкале» в Дуэ по 200–300 каторжных, так я видел, как многие из них при взгляде на берег плакали.
Механик Шубин замечателен был тем, что про него решительно ничего нельзя было
сказать — ни худого, ни доброго, а так, черт его разберет, что за человек.
— Ну, полноте, полноте, Мавра Кузьмовна, —
сказал он, с улыбкою глядя на хозяйку, которая вся тряслась, — я ничего… я так только покуражился маленько, чтоб знали его высокоблагородие, каков я человек есть, потому как я могу в вашем доме всякое неистовство учинить, и ни от кого ни в чем мне запрету быть невозможно… По той причине, что могу я вам в глаза всем наплевать, и без меня вся ваша
механика погибе.
У «особников» всякое почесть слово антихрист выходит, потому что вся эта
механика, можно
сказать, у него в руках.
— Вообще… тайную
механику эту, — уклончиво
сказал кривой, вышагивая медленно и важно, точно журавль, и всё время дёргая головою вверх, отчего его жёсткая бородка выскакивала вперёд, как бы стремясь уколоть кого-то своим остриём.
Вот здесь-то, почтеннейший Разумник Семеныч, именно и нужен мне публицист, то есть такой
механик, которому я мог бы во всякое время
сказать: «Вот, милостивый государь, моя мысль!
— Я — не мечтаю, я — высчитываю со всей точностью, возможной в наших русских условиях, — внушительно
сказал Смолин. — Производитель должен быть строго трезв, как
механик, создающий машину… Нужно принимать в расчет трение каждого самомалейшего винтика, если ты хочешь делать серьезное дело серьезно. Я могу дать вам для прочтения составленную мною записочку, основанную мной на личном изучении скотоводства и потребления мяса в России…
Я не могу
сказать, отчего они пели: перержавевшие ли петли были тому виною или сам
механик, делавший их, скрыл в них какой-нибудь секрет, — но замечательно то, что каждая дверь имела свой особенный голос: дверь, ведущая в спальню, пела самым тоненьким дискантом; дверь в столовую хрипела басом; но та, которая была в сенях, издавала какой-то странный дребезжащий и вместе стонущий звук, так что, вслушиваясь в него, очень ясно наконец слышалось: «батюшки, я зябну!» Я знаю, что многим очень не нравится этот звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей… и Боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний!
— Вот возьму и выйду замуж! —
сказала она, сердито глядя на его сытое, довольное лицо. — Выйду самым обыкновенным, самым пошлым образом и буду сиять от счастья. И, можете себе представить, выйду за простого рабочего человека, за какого-нибудь
механика или чертежника.
— Вы меня злите, Виктор Николаич, —
сказала она, чокаясь с адвокатом. — Мне досадно, что вы даете советы, а сами совсем не знаете жизни. По-вашему, если
механик или чертежник, то уж непременно мужик и невежа. А это умнейшие люди! Необыкновенные люди!
Тогда барин
сказал: «Вот если бы ты знал грамоте, я бы тебе книжку дал о
механике, и там ты бы прочел о такой мельнице и увидал бы, что такой мельницы сделать нельзя, что много людей ученых посходили с ума — все выдумывали такую мельницу, чтоб сама ходила».
— Типун вам на язык, Игнатий Николаевич! — с сердцем проговорил старший штурман. — И видно, что вы
механик и ничего в морском деле не понимаете. Кто вам
сказал, что не попадем? Почему не попадем-с? — прибавил Степан Ильич «с» в знак своего неудовольствия.
— Нет, не согласен! Конечно, я не говорю:
механики, наборщики, ну, там, конторщики, наш брат — переплетчик, — об этих я не говорю. Это — люди, можно даже
сказать, замечательные, образованные, со знаниями. Или вот,
скажем, вы или Елизавета Алексеевна. А я говорю о сером народе, о фабричных, о мужиках. Это ужасно дикий народ! Тупой народ, пьяный!
— Погодите, у меня к вам вопросец. Вы человек высокообразованный, хочу вас поспрошать. Был я намедни на докладе товарища Рудзутака, и он такую штуку загнул. Говорит: «Маркс, как никто другой, понимал
механику революции». Как вы
скажете, — правильно это он изъяснил?
Говоря это, военная наука подобна той
механике, которая, основываясь на рассмотрении движущихся тел только по отношению к их массам,
сказала бы, что силы их равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.