Неточные совпадения
Кто-то посоветовал ему послать за священником, он не хотел и говорил Кало, что жизни за гробом быть не может, что он настолько знает анатомию. Часу
в двенадцатом вечера он спросил штаб-лекаря по-немецки, который час, потом,
сказавши: «Вот и Новый год, поздравляю вас», — умер.
— А вот я рад, что и вы здесь, капитан, —
сказал он морскому офицеру,
в штаб-офицерской шинели, с большими усами и Георгием, который вошел
в это время
в блиндаж и просил генерала дать ему рабочих, чтобы исправить на его батарее две амбразуры, которые были засыпаны. — Мне генерал приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир батареи перестал говорить с генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
Я отправился
в канцелярию, и только вышел, встречаю знакомого генерала А.Д. Мартынова, начальника
штаба,
в те дни замещавшего наказного атамана, бывшего
в отпуску. Я ему
сказал, что иду
в канцелярию за справками.
— И не были ли вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей службе
в штабе! — продолжал сенатор, желая тем, конечно,
сказать любезность гостю.
— Не слыхал; а слыхал, что Криновицыну за набег-то Анна вышла. Он ждал поручика, —
сказал Белецкий, смеясь. — Вот попался-то. Он
в штаб поехал…
Наши приятели, не говоря ни слова, пошли вслед за незнакомым. Когда они стали подходить к огням, то заметили, что он был
в военном сюртуке с штаб-офицерскими эполетами. Подойдя к биваку Зарецкого, он повернулся и
сказал веселым голосом...
Старший адъютант дивизионного
штаба, объясняя мне, что я записан на службе вольноопределяющимся действительным студентом из иностранцев,
сказал, что мне нужно,
в видах производства
в офицеры, принять присягу на русское подданство и исполнить это
в ближайшем комендантском управлении, т. е.
в Киеве.
Полный иронии Михаил Ильич любил рассказывать про своего старика отца, жившего под Кременчугом
в собственном имении. Однажды и мне довелось видеть этого сухого, высокого и как кол прямого старика, давным-давно вдового и застывшего, можно
сказать,
в своей скупости. Следует, однако, принять
в соображение, что оба его сына, штаб-ротмистры
в отставке — Александр и владетель Федоровки Михаил
в молодости не слишком радовали отца своим поведением.
Хотя сильные и утеснят нас, как меня господин полковник, определят
в службу, заставят испытывать вся тягости ее, замучат ученьем, изнурят походами, как меня каждые два месяца
в поход из роты
в штаб и обратно, а то ведь, как я
сказал, пятнадцать верст
в один конец; но все же найдутся сострадательные сердца, у кого маменька, у кого тетенька, а где и г. писарь, как мне помогут, да и вырвут из службы — гуляй себе на все четыре стороны!
Алексей. Кто
сказал — ложь? Кто
сказал — ложь? Я сейчас был
в штабе. Я проверил все сведения. Я отвечаю за каждое мое слово!.. Итак, господа! Вот мы, нас двести человек. А там — Петлюра. Да что я говорю — не там, а здесь! Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная армия, а у нас — на месте мы, две-три пехотные дружины и три батареи. Понятно? Тут один из вас вынул револьвер по моему адресу. Он меня безумно напугал. Мальчишка!
— Нет, зачем же фамилию? Мне нельзя
сказать ее. У меня много знакомых: Чехтарева, статская советница, Палагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша… Вдруг узнают, Боже сохрани! Вы можете просто написать: коллежский асессор, или, еще лучше, состоящий
в майорском чине.
« — Ты заходи, коли что нужно, все
в штабе помогут… —
сказал Жерков.
Спешно грузились на дворе фурманки. По улице проезжали орудия. Над крылечком
в вечерних сумерках еще трепыхался красный флаг. Из помещения
штаба вышел Крогер и холодно
сказал...
— Вот, батенька, адъютант-то наш прорвался так прорвался, —
сказал штабс-капитан Ш., —
в штабе вечно
в выигрыше был, с кем ни сядет, бывало, загребет, а теперь уж второй месяц все проигрывает. Не задался ему нынешний отряд. Я думаю, монетов тысячу спустил, да и вещей монетов на пятьсот: ковер, что у Мухина выиграл, пистолеты никитинские, часы золотые, от Сады, что ему Воронцов подарил, все ухнуло.
— Мне не скучно, —
сказал я, — ведь
в штабе еще скучнее.
— О,
в штабе в десять тысяч раз хуже, —
сказал он со злостью. — Нет! когда все это совсем кончится?
Компания охотников ночевала
в мужицкой избе на свежем сене.
В окна глядела луна, на улице грустно пиликала гармоника, сено издавало приторный, слегка возбуждающий запах. Охотники говорили о собаках, о женщинах, о первой любви, о бекасах. После того как были перебраны косточки всех знакомых барынь и была рассказана сотня анекдотов, самый толстый из охотников, похожий
в потемках на копну сена и говоривший густым штаб-офицерским басом, громко зевнул и
сказал...
— Мне
в штабе старший адъютант
сказал, — назад, к вокзалу, — возразил смотритель султановского госпиталя.
Через минуту главный врач стоял перед корпусным командиром, вытянувшись и приложив руку к козырьку. Генерал сурово
сказал ему что-то и вместе с начальником
штаба ушел
в свой вагон.
В числе лиц, суетившихся вокруг этой юной особы, были флотский доктор, мичман и штаб-офицер
в голубей форме. Последний желал у нее о чем-то осведомиться, но флотский доктор сурово отстранил его и
сказал...
— Офицер не может быть трусом, — резко
сказал генерал. — И приказа главнокомандующего я нарушить не могу. Подумайте и дайте знать
в штаб, какой вы полк выбираете.
Смотритель пробовал отговорить солдат, потом
сказал, что передаст их просьбу
в штаб. Особенно изумлялся их желанию наш письмоводитель, военный зауряд-чиновник Брук, хорошенький и поразительно-трусливый мальчик.
А мы собирались кое-что закупить
в Харбине, справиться о письмах и телеграммах, съездить
в баню… Через два часа нам
сказали, что мы поедем около двенадцати часов ночи, потом, — что не раньше шести часов утра. Встретили мы адъютанта из
штаба нашего корпуса. Он сообщил, что все пути сильно загромождены эшелонами, и мы выедем не раньше, как послезавтра.
Штаб вышел на опушку. Ребята столпились вокруг него. Первый приз получил Лелькин взвод. Черновалов
в заключительном слове
сказал, что
в общем политбой прошел достаточно удачно, что это — очень многообещающая новая форма массового политического воспитания. Но один был недостаток очень существенный.
— Но я буду
в отчаянии, если обеспокою вас, —
сказала штаб-лекарша.
Тела убитых
в ночь офицеров отнесены были поутру, как уже мы
сказали, за
штаб, где складывались дрова, брошены там и зарыты
в неглубоких ямах.
Я нашёл случай, при любезном содействии и д. начальника окружного
штаба подполковника Д. Э. Конге, познакомиться насколько это возможно подробно со всеми этими учреждениями, имеющими, как я уже
сказал, огромное значение
в жизни того колоссального тела, которое именуется «действующей армией».
Но и эта заметка не изменила настроения Юрки. Напротив, еще стало противнее на душе. «
В штаб легкой кавалерии поступило заявление…» Это он там нечаянно проговорился про Богобоязненного, у которого и сам не раз покупал прежде вино. Проговорился, ребята пристали, пришлось
сказать адрес… Ой, как все мерзко!
Поверь мне, —
сказал он, — что ежели бы чтó зависело от распоряжений
штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь,
в полку, вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них…
— Я вам не «батюшка», господин штаб-офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне
в привычка приказание строго исполняйт. Вы
сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
— Барина дома нет,
в штаб уехали, —
сказал ему денщик Телянина. — Или что́ случилось? — прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и
сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить
в штаб и там,
в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту;
в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
— Ну, что́ ж это, господа! —
сказал штаб-офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. — Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту),
в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
— Вам своя фанаберия дорога́, извиниться не хочется, — продолжал штаб-ротмистр, — а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется
в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду-матку
скажу. Нехорошо!