Неточные совпадения
Нахмурив брови,
мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи (сказать кстати, это был суп с бараниной) и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от
сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.
Самгин еще в спальне слышал какой-то скрежет, — теперь, взглянув в окно, он увидал, что фельдшер Винокуров, повязав уши синим шарфом, чистит железным скребком панель, а
мальчик в фуражке гимназиста сметает снег метлою в кучки; влево от них, ближе к баррикаде, работает еще кто-то. Работали так, как будто им не слышно охающих выстрелов. Но вот выстрелы прекратились, а скрежет на улице стал слышнее, и
сильнее заныли кости плеча.
Дронов не возразил ему. Клим понимал, что Дронов выдумывает, но он так убедительно спокойно рассказывал о своих видениях, что Клим чувствовал желание принять ложь как правду. В конце концов Клим не мог понять, как именно относится он к этому
мальчику, который все
сильнее и привлекал и отталкивал его.
Притом их связывало детство и школа — две
сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого
мальчика, потом роль
сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Марья Павловна, та самая красивая девушка с бараньими глазами, которая обратила внимание Нехлюдова, встала во весь свой высокий рост и
сильной, широкой, почти мужской походкой подошла к Нехлюдову и
мальчику.
Но Илюша, уже слышавший и знавший еще за три дня, что ему подарят маленькую собачку, и не простую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя и показывал из тонкого и деликатного чувства, что рад подарку, но все, и отец и
мальчики, ясно увидели, что новая собачка, может быть, только еще
сильнее шевельнула в его сердечке воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.
Мальчишка силился от него отделаться. Он был, по-видимому, двумя годами старее Саши и гораздо его
сильнее, но Саша был увертливее. Они боролись несколько минут, наконец рыжий
мальчик одолел. Он повалил Сашу наземь и схватил его за горло.
Он окликнул
мальчика, и едва тот повернулся, как подошедший ожег его резкой,
сильной и внезапной пощечиной.
Мальчик смеялся, слушая эти описания, и забывал на время о своих тяжелых попытках понять рассказы матери. Но все же эти рассказы привлекали его
сильнее, и он предпочитал обращаться с расспросами к ней, а не к дяде Максиму.
Петруша больной
мальчик, вот уже три года ему, не может двигаться, в
сильной степени английская болезнь.
Это такая своеобразная натура, такая
сильная и правдивая душа,
сильная именно своей чистотой и правдивостью, что я перед ней просто
мальчик, младший брат ее, несмотря на то, что ей всего только семнадцать лет.
На него находила иногда веселость, и тогда он готов был резвиться и шалить со мной, как
мальчик (он любил всякое
сильное телесное движение); раз — всего только раз! — он приласкал меня с такою нежностью, что я чуть не заплакал…
Подпрапорщик Лбов,
сильный, ловкий
мальчик и отличный гимнаст, быстро снял с себя шинель и мундир и, оставшись в одной голубой ситцевой рубашке, первый подбежал к параллельным брусьям.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав свое имя и, главное, голос своего мюршида, вскочил на
сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый
мальчик подвел лошадей. На стук копыт по убитой дороге улицы чья-то голова высунулась из двери соседней сакли, и, стуча деревянными башмаками, пробежал какой-то человек в гору к мечети.
Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге.
Сильный отряд при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во сте сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым
мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил. В Коспорье, против Самары, ночью, в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября.
Слова Еремея на время гасили обиду в сердце
мальчика, но на другой же день она вспыхивала ещё
сильнее.
—
Сильный ты!.. — вдруг задумчиво проговорил
мальчик.
Так, день за днем, медленно развертывалась жизнь Фомы, в общем — небогатая волнениями, мирная, тихая жизнь.
Сильные впечатления, возбуждая на час душу
мальчика, иногда очень резко выступали на общем фоне этой однообразной жизни, но скоро изглаживались. Еще тихим озером была душа
мальчика, — озером, скрытым от бурных веяний жизни, и все, что касалось поверхности озера, или падало на дно, ненадолго взволновав сонную воду, или, скользнув по глади ее, расплывалось широкими кругами, исчезало.
Он вспомнил, как в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался
сильный удар грома, девочки доверчиво прижимались к
мальчику, он крестился и спешил читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?
Мои совесть и ум говорят мне, что самое лучшее, что я мог бы теперь сделать, — это прочесть
мальчикам прощальную лекцию, сказать им последнее слово, благословить их и уступить свое место человеку, который моложе и
сильнее меня. Но пусть судит меня Бог, у меня не хватает мужества поступить по совести.
Вся группа представляла
сильную картину: Иван Никифорович, стоявший посреди комнаты в полной красоте своей без всякого украшения! Баба, разинувшая рот и выразившая на лице самую бессмысленную, исполненную страха мину! Иван Иванович с поднятою вверх рукою, как изображались римские трибуны! Это была необыкновенная минута! спектакль великолепный! И между тем только один был зрителем: это был
мальчик в неизмеримом сюртуке, который стоял довольно покойно и чистил пальцем свой нос.
Положив на стол трубку, он подошел к
мальчику и, не обращая внимания на то, что тот стал еще
сильнее барахтаться, быстро обхватил его руками.
Такие переломы относятся к числу так называемых самородных переломов: у
мальчика, как впоследствии оказалось, была центральная костномозговая саркома; она разъела изнутри кость и уничтожила ее обычную твердость; достаточно было первого
сильного движения, чтобы случился перелом; тот же самый перелом сам собою сделался бы у больного или в клинике, или на возвратном пути домой.
Мальчики выросли большие и стали красивые и
сильные. Они жили в лесу недалеко от того города, где жил Амулий, научились бить зверей и тем кормились. Народ узнал их и полюбил за их красоту. Большого прозвали Ромулом, а меньшого — Ремом.
Мальчик лежал ниц, замирал в тихих, но
сильных содроганиях и захлебываясь собственною горячею кровью, которая лилась из раны прямо в шапку и, наполняя ее, быстро задушила его через рот и ноздри.
Иванушку взял в дети, обучил его грамоте, стал и к старым книгам его приохачивать. Хотелось Герасиму, чтоб из племянника вышел толковый, знающий старинщик, и был бы он ему в торговле за правую руку.
Мальчик был острый, умен, речист, память на редкость. Сытей хлеба стали ему книги; еще семнадцати лет не минуло Иванушке, а он уж был таким
сильным начетчиком, что, ежели кто не гораздо боек в Писании, — лучше с ним и не связывайся, в пух и прах такого загоняет малец.
Пришли и
мальчики. Миша — пятнадцатилетний
сильный парень, с мрачным, насупленным лицом — молча сел и сейчас же принялся за яичницу. Петька двумя годами моложе его и на класс старше; это крепыш невысокого роста, с большой головой; он пришел с книгой, сел к столу и, подперев скулы кулаками, стал читать.
Я была
сильная, как четырнадцатилетний
мальчик, и Юлико, слабый, исхудавший за время болезни, показался мне легким, как перышко.
В обществе чувствовалось все
сильнее либеральное течение, и одним из его симптомов сделались воскресные школы. Вскоре их ограничили, но в мою первую петербургскую зиму это превратилось даже в некоторых местностях Петербурга в светскую моду. Учили чумазых сапожных и кузнечных
мальчиков фрейлины, барышни, дамы, чиновники, военные, пажи, лицеисты, правоведы, разумеется, и студенты.
Сережа очень любил такие импровизации, и прокурор замечал, что чем скромнее и незатейливее выходила фабула, тем
сильнее она действовала на
мальчика.
Акушерка глядит на тупое лицо
мальчика, и ей кажется, что даже воздуху тяжело, что еще немного — и стены упадут, не вынося давящего присутствия необыкновенного человека. Не помня себя от страха и уже чувствуя
сильную ненависть к этому человеку, Марья Петровна берет свои узелки и торопливо уходит.
Георгий Дмитриевич. Милый ты мой
мальчик! У тебя мускулы, как у атлета, из тебя вырабатывается стойкий,
сильный и даже красивый — да, да, красивый! — мужчина, но тебе всего двадцать три…
— Нет, нет! Ты не умрешь, Саша, сестричка, подружка моя дорогая, ты будешь жить… Вместе со мною ты будешь поднимать нашего дорогого
мальчика… Вырастим его
сильным, здоровым, добрым и честным — таким же, как ты… Да, Саша, ты будешь здорова, ты не умрешь, тебя спасут.
Когда Фридрих Адольфович и
мальчики вернулись из лесного домика, все уже было кончено. Только груда углей и обгорелых балок на том месте, где стояла раньше Аксиньина изба, да
сильный запах гари свидетельствовали о пожаре.
Схватила в свой
сильный клюв мертвую Галю большая птица и быстро поднялась с нею от земли и озера высоко, высоко к небу. А там уже ждали Галю. Ждали ее прекрасные белые существа,
мальчики и девочки с серебряными крылышками за спиною. Увидели они птицу с мертвою девочкою в клюве, подхватили Галю на руки и понесли в небеса.
Большой, незнакомый город. Гимназия, куда он был помещен на полный пансион, окруженная для него какою-то таинственностью, мундирчик, в который его облекли, товарищи, учителя, новые лица, новые порядки — вся эта масса нахлынувших на ум
мальчика свежих
сильных впечатлений смягчили грусть разлуки с родимым гнездышком.
Она, как и другие, не заметила как вырос Костя, и как из двенадцатилетнего тщедушного
мальчика он сделался двадцатилетним
сильным, красивым юношей.
Безделица бывает обыкновенно придиркою к ссоре людей
сильных и знатных, как для начинания боя, где должны стена на стену сразиться славные бойцы целого города, высылают всегда
мальчиков.
Чтобы разжалобить
сильнее старика, он легко согласил
мальчика, бойкого и плутоватого, из прислуги с подворья, где квартировал, сыграть роль его сына, Владимира.
Кудрявый, болезненный
мальчик, с своими блестящими глазами, сидел никем незамечаемый в уголку, и только поворачивая кудрявую голову на тонкой шее, выходившей из отложных воротничков, в ту сторону, где был Пьер, он изредка вздрагивал и что-то шептал сам с собою, видимо испытывая какое-то новое и
сильное чувство.
Чем ближе он подъезжал, тем
сильнее, гораздо
сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону притяжения обратно квадратам расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как
мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
Пьер вдруг понял, какая особенная, независимая, сложная и
сильная работа чувства и мысли должна была происходить в этом
мальчике во время разговора и, вспомнив всё, чтò он говорил, ему стало досадно, что
мальчик слышал его. Однако надо было ответить ему.
Минута была отчаянная. Но выросший в близкой дружбе с природой,
мальчик оказался гораздо
сильнее, чем предполагал его пестун. Упав в воду, он торопливо заработал ручонками и поплыл к противоположному берегу. Пенистые брызги били вокруг его во все стороны целыми фонтанами и совсем скрывали его маленькое тельце от глаз Константина Ионыча.