Неточные совпадения
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие
вырастают, и опять борьба. Если не иметь опоры в религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими
силами без этой помощи не мог бы воспитывать.
Но здоровые и полные щеки его так хорошо были сотворены и вмещали в себе столько растительной
силы, что бакенбарды скоро
вырастали вновь, еще даже лучше прежних.
Помяните же прощальное мое слово (при сем слове голос его
вырос, подымался выше, принял неведомую
силу, — и смутились все от пророческих слов): перед смертным часом своим вы вспомните меня!
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все больше людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их
росла, и постепенно к страху пред
силою внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Юрин играл, повторяя одни и те же аккорды, и от повторения
сила их мрачности как будто
росла, угнетая Самгина, вызывая в нем ощущение усталости. А Таисья ожесточенно упрекала...
Ему казалось даже, что, вместе с нарастанием быстроты движения людей и
силы возгласов, она
растет над ними, как облако, как пятно света, —
растет и поглощает сумрак.
А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только после мучительной борьбы за границей он с изумлением увидел, в какой образ простоты,
силы и естественности
выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же, как последний под стеклом, он
рос медленно и вяло. Ищущие проявления
силы обращались внутрь и никли, увядая.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом
вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною
силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в простую женщину, уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои
силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг
выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Его не стало, он куда-то пропал, опять его несет кто-то по воздуху, опять он
растет, в него льется
сила, он в состоянии поднять и поддержать свод, как тот, которого Геркулес сменил. [Имеется в виду один из персонажей греческой мифологии, исполин Атлант, державший на своих плечах небесный свод. Геркулес заменил его, пока Атлант ходил за золотыми яблоками.]
А они не видят, не понимают, все еще громоздят горы, которые вдруг
выросли на его дороге и пропали, — их нет больше, он одолел их страшною
силою любви и муки!
«Красота — сама
сила: зачем ей другая, непрочная
сила — ложь!» — «Однако!» — потом с унынием думал он, добираясь до правды: отчего вдруг тут же, под носом,
выросло у него это «однако»?
Не раз содрогнешься, глядя на дикие громады гор без растительности, с ледяными вершинами, с лежащим во все лето снегом во впадинах, или на эти леса, которые
растут тесно, как тростник, деревья жмутся друг к другу, высасывают из земли скудные соки и падают сами от избытка
сил и недостатка почвы.
Имена Александра Привалова, Гуляева, Сашки и Стешки воскресли с новой
силой, и около них, как около мифологических героев,
выросли предания, сказания очевидцев и главным образом те украшения, которые делаются добрыми скучающими людьми для красного словца.
Заменить их трудно: производительная
сила земли видимо скудеет, на «заказанных» (с образами обойденных) пустырях, вместо прежних благородных деревьев, сами собою
вырастают березы да осины, а иначе разводить рощи у нас не умеют.
«Как у меня доставало
силы жить в таких гадких стеснениях? Как я могла дышать в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут
вырасти с любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей после удушья.
Но, несмотря на это, опальный университет
рос влиянием, в него как в общий резервуар вливались юные
силы России со всех сторон, из всех слоев; в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все стороны России, во все слои ее.
И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не в
силах был этого сделать, так велик
вырос он в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.
И трава
росла так же, точно не могла собраться с
силами.
Говорил он и — быстро, как облако,
рос предо мною, превращаясь из маленького, сухого старичка в человека
силы сказочной, — он один ведет против реки огромную серую баржу…
Для победы над грядущим злом
растет сила царства Божьего,
сила творческая; воплотится в будущем и высшее добро.
«Играйте, веселитесь,
растите, молодые
силы, — думал он, и не было горечи в его думах, — жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди марка; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами.
Вместе с молодежью прошелся он по аллеям: липы немного постарели и
выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты поднялись, малинник вошел в
силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим дромом, лесом, травою, сиренью.
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового дела, на котором родились и
выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая работа была им не под
силу.
Уничтожение старательских работ в компанейской даче отразилось прежде всего на податях. Недоимки были и раньше, а тут они
выросли до громадной суммы. Фотьянский старшина выбился из
сил и ничего не мог поделать: хоть кожу сдирай. Наезжал несколько раз непременный член присутствия по крестьянским делам вместе с исправником и тоже ничего не могли поделать.
— Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не в
силах видеть этих ничтожных людей, этих самозванцев, по милости которых в человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы, в которых я
вырос и за которые готов сто раз отдать всю свою кровь по капле.
Марья Потапьевна поспешно сошла с кушетки и как-то оторопела, словно институтка, перед которой
вырос из земли учитель и требует ее к ответу в ту самую минуту, когда она всеми
силами души призывала к себе «калегварда».
Заозерный существовал только благодаря богатому запасу воды, которая служила неистощимой двигающей
силой, а Куржак
вырос около богатого железного рудника.
Эта детская, но крепкая вера все чаще возникала среди них, все возвышалась и
росла в своей могучей
силе. И когда мать видела ее, она невольно чувствовала, что воистину в мире родилось что-то великое и светлое, подобное солнцу неба, видимого ею.
Музыка стала приятна матери. Слушая, она чувствовала, что теплые волны бьются ей в грудь, вливаются в сердце, оно бьется ровнее и, как зерна в земле, обильно увлажненной, глубоко вспаханной, в нем быстро, бодро
растут волны дум, легко и красиво цветут слова, разбуженные
силою звуков.
— Ведь вот штука! Глядишь на них, чертей, понимаешь — зря они все это затеяли, напрасно себя губят. И вдруг начинаешь думать — а может, их правда? Вспомнишь, что на фабрике они все
растут да
растут, их то и дело хватают, а они, как ерши в реке, не переводятся, нет! Опять думаешь — а может, и
сила за ними?
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою пагубную власть над народом, бьет, душит, давит всех.
Растет одичание, жестокость становится законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной болезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю
силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
Встала, приподнятая
силой, которая
росла в ее груди и охмеляла голову горячим натиском негодующих слов.
— Работа идет общая по всей земле, во всех городах,
силе хороших людей — нет ни меры, ни счета, все
растет она, и будет
расти до победного нашего часа…
Несмотря на причудливые и непонятные обороты, я отлично схватил сущность того, что говорил об отце Тыбурций, и фигура отца в моем представлении еще
выросла, облеклась ореолом грозной, но симпатичной
силы и даже какого-то величия.
Время, предшествующее началу следствия, самое тягостное для следователя. Если план следствия хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя
растет, можно сказать, с каждою минутой. Все мыслящие
силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из себя и заставляет горячиться и делать тысячу промахов в то самое время, когда всего нужнее хладнокровие и расчет.
И ведь отлично он знал, что за это у нас не похвалят. С пеленок заставляли его лепетать:"
сила солому ломит" — раз;"плетью обуха не перешибешь" — два;"уши выше лба не
растут" — три; и все-таки полез! И географии-то когда учили, то приговаривали: Кола, Пинега, Мезень; Мезень, Мезень, Мезень!.. Нет-таки, позабыл и это! А теперь удивляется… чему?
Составилась работоспособная редакция, а средств для издания было мало. Откликнулся на поддержку идейной газеты крупный железнодорожник В.К. фон Мекк и дал необходимую крупную сумму. Успех издания
рос. Начали приглашаться лучшие
силы русской литературы, и 80-е годы можно считать самым блестящим временем газеты, с каждым днем все больше и больше завоевывавшей успех. Действительно, газета составлялась великолепно и оживилась свежестью информации, на что прежде мало обращалось внимания.
Я прихожу к вечеру усталый, голодный, но мне кажется, что за день я
вырос, узнал что-то новое, стал сильнее. Эта новая
сила дает мне возможность слушать злые насмешки деда спокойно и беззлобно; видя это, дед начинал говорить толково, серьезно...
«Максим денно и нощно читает Марковы книги, даже похудел и к делу своему невнимателен стал, вчера забыл трубу закрыть, и ночью мы с Марком дрожью дрожали от холода. Бог с ним, конечно, лишь бы учился в помощь правде. А я читать не в
силе; слушаю всё, слушаю,
растёт душа и обнять всё предлагаемое ей не может. Опоздал, видно, ты, Матвей, к разуму приблизиться».
Чувствуя, что сегодня в нём родилось и
растёт что-то новое, он вышел в сад и, вдохнув всею
силою груди душистый воздух, на минуту опьянел, точно от угара, сладко травившего кровь.
Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как
растут молодые елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях, в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное (конечно, в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация ведьмы, жизнь в лесной чаще среди болота и в особенности — эта гордая уверенность в свои
силы, сквозившая в немногих обращенных ко мне словах.
Что же засим? — герой этой, долго утолявшей читателя повести умер, и умер, как жил, среди странных неожиданностей русской жизни, так незаслуженно несущей покор в однообразии, — пора кончить и самую повесть с пожеланием всем ее прочитавшим —
силы, терпения и любви к родине, с полным упованием, что пусть, по пословице «велика
растет чужая земля своей похвальбой, а наша крепка станет своею хайкою».
В воздухе наливалась и
росла та
сила, которая, точно сознательно, уничтожала шаг за шагом остатки суровой северной зимы.
Варвара Михайловна (сильно). Неправда! Не верю я вам! Все это только жалобные слова! Ведь не могу же я переложить свое сердце в вашу грудь… если я сильный человек! Я не верю, что где-то вне человека существует
сила, которая может перерождать его. Или она в нем, или ее нет! Я не буду больше говорить… в душе моей
растет вражда…
Степь, где паслись отары овец, превращается в голодную толоку, на которой трава не
вырастает. Таков скотопрогонный тракт через Сальский округ из Ставрополя до Нахичевани… Другое дело верблюды, которыми пользуются в степи как рабочей
силой.
Мальчик вздрогнул от страха и замер. А звук всё дрожал и
рос в своей
силе.
Странный звук подплывал все ближе и
рос в своей
силе, рыдал и таял в черной тьме. А на палубе тревожно шептали...
Ему казалось, что он один, только своей
силой ворочает рычаг, поднимая тяжесть, и что
сила его все
растет.