Неточные совпадения
Дело в том, что она продолжала
сидеть в клетке
на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Тогда,
на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений.
Толпа редела, разгоняемая жарким ветром и пылью;
на площади обнаружилась куча досок, лужа, множество битых бутылок и бочка;
на ней
сидел серый солдат с винтовкой в коленях.
Город шумел глухо, раздраженно, из улицы
на площадь вышли голубовато-серые музыканты, увешанные тусклой медью труб, выехали два всадника, один — толстый, другой — маленький, точно подросток, он подчеркнуто гордо
сидел на длинном, бронзовом, тонконогом коне. Механически шагая, выплыли мелкие плотно сплюснутые солдатики свинцового цвета.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали
на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому дому
на музыку.
На площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них
сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют
сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и пошел бродить по
площади.
Венецианские граждане (если только слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они
сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали
на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным
площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное понятие об искусстве жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Мы пришли
на торговую
площадь; тут кругом теснее толпились дома, было больше товаров вывешено
на окнах, а
на площади сидело много женщин, торгующих виноградом, арбузами и гранатами. Есть множество книжных лавок, где
на окнах, как в Англии, разложены сотни томов, брошюр, газет; я видел типографии, конторы издающихся здесь двух газет, альманахи, магазин редкостей, то есть редкостей для европейцев: львиных и тигровых шкур, слоновых клыков, буйволовых рогов, змей, ящериц.
На площади не толпятся тысячи оборванцев, не
сидят на корчагах торговки, грязные и пропахшие тухлой селедкой и разлагающейся бульонкой и требухой.
Спустились к Театральной
площади, «окружили» ее по канату. Проехали Охотный, Моховую. Поднялись в гору по Воздвиженке. У Арбата прогромыхала карета
на высоких рессорах, с гербом
на дверцах. В ней
сидела седая дама.
На козлах, рядом с кучером, — выездной лакей с баками, в цилиндре с позументом и в ливрее с большими светлыми пуговицами. А сзади кареты,
на запятках, стояли два бритых лакея в длинных ливреях, тоже в цилиндрах и с галунами.
А до него Лубянская
площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном — биржа извозчичьих карет, между фонтаном и домом Шилова — биржа ломовых, а вдоль всего тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно
сидели на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни
на Новой улице, за воротами гулко и тревожно били барабаны, по улице, от острога
на площадь, ехала, окруженная солдатами и народом, черная высокая телега, и
на ней —
на скамье —
сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях;
на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
— Пожар — глупость! За пожар кнутом
на площади надо бить погорельца; он — дурак, а то — вор! Вот как надо делать, и не будет пожаров!.. Ступай, спи. Чего
сидишь?
Кабинет, где теперь
сидела Раиса Павловна, представлял собой высокую угловую комнату, выходившую тремя окнами
на главную
площадь Кукарского завода, а двумя в тенистый сад, из-за разорванной линии которого блестела полоса заводского пруда, а за ним придавленными линиями поднимались контуры трудившихся гор.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла
на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую
площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей.
На крыльце волости
сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Старики хозяева собрались
на площади и,
сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
— Клянусь… — начал он, но я уже встал. Не знаю, продолжал он
сидеть на ступенях подъезда или ушел в кабак. Я оставил его в переулке и вышел
на площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я спросил Кука,
на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему в гостиницу.
Шагая в ногу, как солдаты, мы обогнули в молчании несколько углов и вышли
на площадь. Филатр пригласил зайти в кафе. Это было так странно для моего состояния, что я согласился. Мы заняли стол у эстрады и потребовали вина.
На эстраде сменялись певицы и танцовщицы. Филатр стал снова развивать тему о трещине
на стекле, затем перешел к случаю с натуралистом Вайторном, который,
сидя в саду, услышал разговор пчел. Я слушал довольно внимательно.
— Может статься, ты и дело говоришь, Юрий Дмитрич, — сказал Кирша, почесывая голову, — да удальство-то нас заело! Ну, как
сидеть весь век поджавши руки? С тоски умрешь!.. Правда, нам, запорожцам, есть чем позабавиться: татары-то крымские под боком, а все охота забирает помериться с ясновельможными поляками… Однако ж, боярин, тебе пора, чай, отдохнуть. Говорят, завтра ранехонько будет
на площади какое-то сходбище; чай, и ты захочешь послушать, о чем нижегородцы толковать станут.
Он поспешил оставить
площадь, но
на каждом шагу встречались ему толпы граждан, несущих свои имущества, везде раздавались поздравления,
на всех лицах сияла радость. Пробежав несколько улиц, он очутился наконец в одном отдаленном предместии и, не видя никого вокруг себя, сел отдохнуть
на скамье, подле ворот не-большой хижины. Не прошло двух минут, как несколько женщин и почти столетний старик подошли к скамье,
на которой
сидел Юрий. Старик сел возле него.
Мне сказали
на площади, что ты пошел вниз, под гору, я за тобой следом; гляжу:
сидишь смирнехонько подле какого-то старичка; вдруг как будто б тебя чем обожгло, как вскочишь да ударишься бежать!
Посреди большого села,
на обширном лугу, или
площади,
на которой разгуливали овцы и резвились ребятишки, стояла ветхая деревянная церковь с высокой колокольнею. У дверей ее,
на одной из ступеней поросшей травою лестницы,
сидел старик лет восьмидесяти, в зеленом сюртуке с красным воротником, обшитым позументом; с полдюжины медалей, различных форм и величины, покрывали грудь его. Он разговаривал с молодым человеком, который стоял перед ним и по наряду своему, казалось, принадлежал к духовному званию.
Помню, как до шести лет этот мир заключался по преимуществу в стенах нашего деревенского дома, причем зимой мы
сидели в комнатах почти безвыходно, а летом играли в садике, а «
на улицу», которая у нас заменялась большою заводскою
площадью, нас отпускали погулять только под строгим надзором няни, что уже составляло для нас личное оскорбление.
Старик, задыхаясь от усталости и тревоги, бежал около двух верст до
площади, где стоят извозчики. Облитый потом, он сел
на дрожки и велел везти себя в врачебную управу. Не глядя, что вынул из кармана, он дал извозчику монету и вбежал в сени. Баба и старуха
сидели на окне. Старуха плакала.
На площади, у холма, похожего
на каравай хлеба, коляска опрокинулась, Пётр упал, ушиб голову, локоть и,
сидя на мокром дёрне холма, смотрел, как рыжий с лиловыми ушами лез по холму, к ограде мечети, и рычал...
Татьяна Ивановна, войдя к хозяйке, которая со всеми своими дочерьми
сидела в спальной, тотчас же рассыпалась в разговорах: поздравила всех с приездом Антона Федотыча, засвидетельствовала почтение от Хозарова и затем начала рассказывать, как ее однажды, когда она шла от одной знакомой вечером, остановили двое мужчин и так напугали, что она после недели две была больна горячкою, а потом принялась в этом же роде за разные анекдоты; описала несчастье одной ее знакомой,
на которую тоже вечером кинулись из одного купеческого дома две собаки и укусили ей ногу; рассказала об одном знакомом ей мужчине — молодце и смельчаке, которого ночью мошенники схватили
на площади и раздели донага.
Боровцов. Свой, да. Мы вчера с зятем пять золотников купили. Собрался я нынче
на площадь торговать-то: дай, думаю, к зятю зайду, вместе пойдем, — вот и зашел. Поставили мы с ним самовар, да вот и пьем
сидим. (Зятю). Ты чем нынче торговать-то будешь?
Граждане в сию последнюю ночь власти народной не смыкали глаз своих,
сидели на Великой
площади, ходили по стогнам, нарочно приближались к вратам, где стояла воинская стража, и
на вопрос ее: «Кто они?» — еще с тайным удовольствием ответствовали: «Вольные люди новогородские!» Везде было движение, огни не угасали в домах: только в жилище Борецких все казалось мертвым.
Везде являлись граждане в шлемах и в латах; старцы
сидели на великой
площади и рассказывали о битвах юношам неопытным, которые вокруг их толпились, и еще в первый раз видели
на себе доспехи блестящие.
Не доходя верст пяти до Высоких Снежков, военный отряд был опережен шестеркою курьерских лошадей, которые мчали дорожный дормез. Из окошка выглянула озабоченная физиономия генерала, мимолетом крикнувшего командиру отряда, чтобы тот поспешил как можно скорее. Рядом с генералом
сидел адъютант, а
на козлах и
на имперьяле — два ординарца из жандармов. Через несколько минут взмыленная шестерка вомчалась в село и остановилась
на стоялом дворе, в виду волнующейся
площади.
И час, и два
сидит на крыльце приказчик Дмитрия Петровича… Пусто
на ярманке, ни езды, ни ходу, все стихло, угомонилось. Ни
на площади, ни по соседним улицам, ни по берегу Обводного канала ни души, опричь одних караульных.
Шел он мимо пруда, куда задумчиво гляделись деревья красивых прибрежий, и поднялся по крутой дороге сада. У входа,
на скамье,
сидели два старика. Никто его не остановил. Он знал, что сюда посторонних мужчин допускают, но женщин только раз в год, в какой-то праздник. Тихо было тут и приятно. Сразу стало ему легче. Отошла назад ризница и вся лавра, с тяжкой ходьбой по церквам, трапезой, шатаньем толпы, базарной сутолокой у ворот и
на торговой
площади посада.
Пусто было
на улицах и
площадях; лишь изредка мелькал курьер,
сидя на облучке закрытой кибитки; по временам шныряли подозрительные лица или гремели мерным звуком цепи и раздавалась заунывная песнь колодников: «Будьте жалостливы, милостивы, до нас, до бедных невольников, заключенных, Христа ради!»
На всем пути наших цыган встретили они один экипаж: это был рыдван, облупленный временем; его тащили четыре клячи веревочными постромками, а
на запятках стояли три высокие лакея в порыжелых сапогах, в шубах из красной собаки и с полинялыми гербовыми тесьмами; из колымаги же проглядывал какой-то господин в бархатной шубе с золотыми кистями, причесанный а la pigeon.
Около самой Красной палаты, то есть приемной залы, двор расширялся в
площадях,
на которой тоже теснились люди из дворцового штата, а также юродивые и увечные нищие, разместившиеся у заднего крыльца палаты и получавшие мелкие деньги из рук дворцовых стряпчих [Нынешние камер-юнкеры.], а получившие
сидели по сторонам дороги, поджав ноги и кланяясь, выискивая между ними себе милостивцев.
Около самой Красной палаты, то есть приемной залы, двор расширялся в
площадь,
на которой тоже теснились люди из дворцового штата, а также юродивые и увечные нищие, разместившиеся у заднего крыльца палаты и получавшие мелкие деньги из рук дворцовых стряпчих [Нынешние камер-юнкеры.], а получившие
сидели по сторонам дороги, поджав ноги и кланяясь гостям, выискивая между ними себе милостивцев.
Лазарев
сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть
на Лазарева. Гул говора русского-французского и хохота стоял
на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые, прошли мимо Ростова.