Неточные совпадения
Равномерно вздрагивая
на стычках рельсов, вагон, в котором
сидела Анна, прокатился мимо
платформы, каменной стены, диска, мимо других вагонов; колеса плавнее и маслянее, с легким звоном зазвучали по рельсам, окно осветилось ярким вечерним солнцем, и ветерок заиграл занавеской.
На первом повороте за конторкой
сидел равнодушный американец, которому еврей дал монету, а тот выдал ему 5 билетов. Эти билеты Борк кинул в стеклянную коробку, и все поднялись еще выше и вышли
на платформу.
Такое же впечатление производили и нарядные чиновники и офицеры, рассыпанные по
платформе и зале 1-го класса. У стола, уставленного бутылками, в своем полувоенном мундире
сидел губернатор, начальник всей экспедиции, и ел что-то и спокойно разговаривал о погоде с встретившимися знакомыми, как будто дело,
на которое он ехал, было такое простое и обыкновенное, что оно не могло нарушить его спокойствия и интереса к перемене погоды.
Вагоны подкатились под навес станции; раздались крики разносчиков, продающих всякие, даже русские, журналы; путешественники завозились
на своих местах, вышли
на платформу; но Литвинов не покидал своего уголка и продолжал
сидеть, потупив голову.
Я не пошел несколько дней. Перед вечером, когда я опять
сидел в беседке
платформы, пассажирский поезд, шедший из Москвы, стал замедлять ход. Опять замелькали освещенные окна, послышалось жужжание замкнутой вагонной жизни. Но когда поезд тронулся,
на платформе осталась одинокая женская фигура…
Но я отмахнулся и пошел по
платформе. Из мглы выступали очертания поезда, и в рельсах начинало переливаться что-то тоненьким металлическим клокотанием… Я почти выбежал
на холмик и вошел в аллею. Поезд прошумел и затих… Вскоре послышался его свисток с ближайшего полустанка. В это время я
сидел на мокром откосе придорожной канавы и не помнил, как я сел, и сколько времени
сидел, и как поднялся. Зубы мои стучали. Мне показалось, что внутри у меня холодно от вчерашнего железного скрежета.
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все небо, ветер несся быстрою струей вокруг открытой
платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая
сидела на полу между ящиками и бочками, в коленях у нее помещался поросенок и она кормила его булочкой, доставая ее из своего узелочка одною рукой, меж тем как другою ударяла себя в грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась
на Лару и не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то, подняв глаза к звездному небу, шептала вслух восторженные молитвы.
Они сел и в поезд. Дали третий звонок. Поезд свистнул и стал двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем
на конец
платформы. Там
сидели и лежали среди узлов человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего
на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
Высунувшись наружу и глядя назад, я видел, как она, проводив глазами поезд, прошлась по
платформе мимо окна, где
сидел телеграфист, поправила свои волосы и побежала в сад. Вокзал уж не загораживал запада, поле было открыто, но солнце уже село, и дым черными клубами стлался по зеленой бархатной озими. Было грустно и в весеннем воздухе, и
на темневшем небе, и в вагоне.
Поезд стоял далеко от
платформы,
на запасном пути. Вокруг вагонов толпились солдаты, мужики, мастеровые и бабы. Монопольки уже две недели не торговали, но почти все солдаты были пьяны. Сквозь тягуче-скорбный вой женщин прорезывались бойкие переборы гармоники, шутки и смех. У электрического фонаря, прислонившись спиною к его подножью,
сидел мужик с провалившимся носом, в рваном зипуне, и жевал хлеб.
До трех часов ночи мы
сидели в маленьком, тесном зальце станции. В буфете нельзя было ничего получить, кроме чаю и водки, потому что в кухне шел ремонт.
На платформе и в багажном зальце вповалку спали наши солдаты. Пришел еще эшелон; он должен был переправляться
на ледоколе вместе с нами. Эшелон был громадный, в тысячу двести человек; в нем шли
на пополнение частей запасные из Уфимской, Казанской и Самарской губерний; были здесь русские, татары, мордвины, все больше пожилые, почти старые люди.
Поезд мчался по пустынным равнинам, занесенным снегом. В поезде было три классных вагона; их занимали офицеры. В остальных вагонах, теплушках, ехали солдаты, возвращавшиеся в Россию одиночным порядком. Все солдаты были пьяны.
На остановках они пели, гуляли по
платформе,
сидели в залах первого и второго класса.
На офицеров и не смотрели. Если какой-нибудь солдат по старой привычке отдавал честь, то было странно и необычно.
Солнце садилось, мы всё стояли. Вдали,
на железнодорожной ветке, темнел роскошный поезд Куропаткина, по
платформе у вагонов расхаживали часовые. Наши солдаты, злые и иззябшие,
сидели у дороги и, у кого был, жевали хлеб.
Савин бросился в зал первого класса и буфет искать его спутниц, но не нашел их там, он выскочил
на платформу и оказалось, что они уже
сидели в своем купе,
на окнах которого была приклеена бумажка с надписью: «reserve» (занято).