Неточные совпадения
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси
села за стол, написала несколько строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать.
У меня одна дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от
двери, — а мне надо сделать распоряжения.
—
У нас теперь идет железная дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это видите ли как: двое
садятся на лавку. Это пассажиры. А один становится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и руками, можно и поясами, и пускаются чрез все залы.
Двери уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором очень трудно быть!
После обеда Сергей Иванович
сел со своею чашкой кофе
у окна в гостиной, продолжая начатый разговор с братом и поглядывая на
дверь, из которой должны были выйти дети, собиравшиеся за грибами.
Все
сели, не выключая даже и хлопцев, стоявших почтительно
у дверей.
— Послушайте, что ж вам все стоять
у дверей-то? — перебил вдруг Разумихин, — коли имеете что объяснить, так
садитесь, а обоим вам, с Настасьей, там тесно. Настасьюшка, посторонись, дай пройти! Проходите, вот вам стул, сюда! Пролезайте же!
Он не помнил, сколько он просидел
у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг
дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и
села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
На него смотрели человек пятнадцать, рассеянных по комнате, Самгину казалось, что все смотрят так же, как он: брезгливо, со страхом, ожидая необыкновенного.
У двери сидела прислуга: кухарка, горничная, молодой дворник Аким; кухарка беззвучно плакала, отирая глаза концом головного платка. Самгин
сел рядом с человеком, согнувшимся на стуле, опираясь локтями о колена, охватив голову ладонями.
В ее вопросе Климу послышалась насмешка, ему захотелось спорить с нею, даже сказать что-то дерзкое, и он очень не хотел остаться наедине с самим собою. Но она открыла
дверь и ушла, пожелав ему спокойной ночи. Он тоже пошел к себе,
сел у окна на улицу, потом открыл окно; напротив дома стоял какой-то человек, безуспешно пытаясь закурить папиросу, ветер гасил спички. Четко звучали чьи-то шаги. Это — Иноков.
Но только Обломов ожил, только появилась
у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в
дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь,
сядет за шитье, игла
у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
У подъезда дома вдруг прогремела карета; швейцар отворил
двери, и из дому вышла
садиться в карету дама, пышная, молодая, красивая, богатая, в шелку и бархате, с двухаршинным хвостом.
Присяжные позвонили. Жандарм, стоявший с вынутой наголо саблей
у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи
сели на места, и один за другим вышли присяжные.
— О, не дрожи, моя красная калиночка! Прижмись ко мне покрепче! — говорил парубок, обнимая ее, отбросив бандуру, висевшую на длинном ремне
у него на шее, и
садясь вместе с нею
у дверей хаты. — Ты знаешь, что мне и часу не видать тебя горько.
— Вот я и домой пришел! — говорил он,
садясь на лавку
у дверей и не обращая никакого внимания на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань его, там он лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
Фирс(подходит к
двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (
Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то
у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (Лежит неподвижно.)
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя
садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках
у окон и с другою стеклянною
дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув нечаянно на Дарью Алексеевну, засмеялась. — Развязка неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа, стоите, сделайте одолжение,
садитесь, поздравьте меня с князем! Кто-то, кажется, просил шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в
дверях своих девушек, — подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя,
у него полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет!
Возьмет Гловацкий педагога тихонько за руку и ведет к
двери,
у которой тот проглатывает последние грибки и бежит внушать уравнения с двумя неизвестными, а Женни подает закуску отцу и снова
садится под окно к своему столику.
Мари едва успела отойти от
двери и
сесть на свое место. Лицо ее было по-прежнему взволнованно, но не столь печально, и даже
у ней на губах появилась как бы несколько лукавая улыбка, которою она как бы говорила самой себе: «Ну, доктор!»
Герой мой оделся франтом и,
сев в покойный возок, поехал в собрание. Устроено оно было в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп.
У самых
дверей его встретил, в черном фраке, в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
Гудок заревел, как всегда, требовательно и властно. Мать, не уснувшая ночью ни на минуту, вскочила с постели, сунула огня в самовар, приготовленный с вечера, хотела, как всегда, постучать в
дверь к сыну и Андрею, но, подумав, махнула рукой и
села под окно, приложив руку к лицу так, точно
у нее болели зубы.
Мать
села у входа на виду и ждала. Когда открывалась
дверь — на нее налетало облако холодного воздуха, это было приятно ей, и она глубоко вдыхала его полною грудью. Входили люди с узлами в руках — тяжело одетые, они неуклюже застревали в
двери, ругались и, бросив на пол или на лавку вещи, стряхивали сухой иней с воротников пальто и с рукавов, отирали его с бороды, усов, крякали.
Когда я его достаточно ободряла и успокоивала, то старик наконец решался войти и тихо-тихо, осторожно-осторожно отворял
двери, просовывал сначала одну голову, и если видел, что сын не сердится и кивнул ему головой, то тихонько проходил в комнату, снимал свою шинельку, шляпу, которая вечно
у него была измятая, дырявая, с оторванными полями, — все вешал на крюк, все делал тихо, неслышно; потом
садился где-нибудь осторожно на стул и с сына глаз не спускал, все движения его ловил, желая угадать расположение духа своего Петеньки.
Священник
села и попадья приняли Мисаила с большим почетом и на другой день его приезда собрали народ в церкви. Мисаил в новой шелковой рясе, с крестом наперсным и расчесанными волосами, вошел на амвон, рядом с ним стал священник, поодаль дьячки, певчие, а
у боковых
дверей полицейские. Пришли и сектанты — в засаленных, корявых полушубках.
Александр пошел было к
дверям, но
у дверей сел на стул в величайшем унынии.
«Нет, — думала она, — без бога, видно, ни на шаг». Она предложила Александру поехать с ней к обедне в ближайшее
село, но он проспал два раза, а будить она его не решалась. Наконец она позвала его вечером ко всенощной. «Пожалуй», — сказал Александр, и они поехали. Мать вошла в церковь и стала
у самого клироса, Александр остался
у дверей.
В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую и
сел писать, затворив
дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах.
У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.
Капитан остановился, тупо глядя пред собой, но, однако, повернулся и
сел на указанное место,
у самых
дверей.
— А ты мети, пятнадцать раз в день мети! Дрянная
у вас зала (когда вышли в залу). Затворите крепче
двери, она станет подслушивать. Непременно надо обои переменить. Я ведь вам присылала обойщика с образчиками, что же вы не выбрали?
Садитесь и слушайте.
Садитесь же, наконец, прошу вас. Куда же вы? Куда же вы? Куда же вы!
Я не узнавал бабушки: скромно поджав губы, незнакомо изменив все лицо, она тихонько
садилась на скамью
у двери, около лохани с помоями, и молчала, как виноватая, отвечая на вопросы сестры тихо, покорно.
Миша, обняв ее
у пояса и прижимаясь к ней головою, хохотал, сотрясаясь от хохота и от старания заглушить его. Сестра втолкнула Мишу в его горницу,
села на стул
у двери и засмеялась.
Дверь тихо отворилась, вошла постоялка, погрозила пальцем сыну, лежавшему
у ног Маркуши, и тихонько
села рядом с Натальей, —
села так, точно собиралась подстеречь и поймать кого-то.
Ни он, ни я не успели выйти. С двух сторон коридора раздался шум; справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа, дородный мужчина с двойным подбородком и угрюмым лицом, заглянул в
дверь; его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой к себе; почти тотчас он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости, поэтому я остался, как стоял,
у стола. Бутлер, походив,
сел; он был сурово бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
В то время как набившаяся толпа женщин и мужчин, часть которых стояла
у двери, хором восклицала вокруг трупа, — Биче, отбросив с дивана газеты,
села и слегка, стесненно вздохнула. Она держалась прямо и замкнуто. Она постукивала пальцами о ручку дивана, потом, с выражением осторожно переходящей грязную улицу, взглянула на Геза и, поморщась, отвела взгляд.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего
сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно проголодавшись, я
сел у обыкновенной харчевни, перед ее
дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана [Мерлан — рыба из семейства тресковых.], запивая кушанье легким красным вином.
Ольга Алексеевна. Да, пришлют… Ну, хорошо, я посижу. (Идет и
садится на диван с ногами, сжимаясь в комок. Рюмин нервно барабанит пальцами по стеклу, стоя
у двери на террасу.)
Кирша, поговорив еще несколько времени с хозяином и гостьми, встал потихоньку из-за стола; он тотчас заметил, что хотя караул был снят от ворот, но зато
у самых
дверей сидел широкоплечий крестьянин, мимо которого прокрасться было невозможно. Запорожец отыскал свою саблю, прицепил ее к поясу, надел через плечо нагайку, спрятал за пазуху кинжал и, подойдя опять к столу,
сел по-прежнему между приказчиком и дьяком. Помолчав несколько времени, он спросил первого: весело ли ему будет называться дедушкою?
Петр
садится у самой
двери на край стула.
—
Сядьте и вы, Григорий Михайлыч, — сказала она Литвинову, который стоял, как потерянный,
у двери. — Я очень рада, что еще раз вижусь с вами. Я сообщила тетушке ваше решение, наше общее решение, она вполне его разделяет и одобряет… Без взаимной любви не может быть счастья, одного взаимного уважения недостаточно (при слове"уважение"Литвинов невольно потупился) и лучше расстаться прежде, чем раскаиваться потом. Не правда ли, тетя?
…За железный столик
у двери ресторана
сел человек в светлом костюме, сухой и бритый, точно американец, —
сел и лениво поет...
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около
двери помещалась печка-голландка,
у стены, опираясь в печку спинкой, стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул стоял
у окна, — оно было тёмным пятном на серой стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья
сел на стул
у окна, оглядел стены и, заметив маленький образок в углу, спросил...
— Постой тут, Гаврик, — сказала девушка и, оставив брата
у двери, прошла в комнату. Лунёв толкнул к ней табурет. Она
села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора.
Долинский пригласил было ночевать к ней m-me Бю-жар, но Даша в десять часов отпустила старуху, сказав, что ей надоела французская пустая болтовня. Долинский не противоречил. Он
сел в кресло
у двери Дашиной комнаты и читал, беспрестанно поднимая голову от книги и прислушиваясь к каждому движению больной.
Журавка махнул рукой и потащил за
двери свою синьору; а Анна Михайловна, проводив гостей, вошла в комнату Долинского,
села у его стола, придвинула к себе его большую фотографию и сидела как окаменелая, не замечая, как белобрюхой, холодной жабой проползла над угрюмыми, каменными массами столицы бесстыдно наглая, петербургская летняя ночь.
Зинаида Саввишна. Я так рада. Вы, граф,
у нас такой редкий гость! (Кричит.) Гаврила, чаю!
Садитесь, пожалуйста! (Встает, уходит в правую
дверь и тотчас же возвращается; вид крайне озабоченный.)
И она
у него, эта его рожа страшная, точно, сама зажила, только, припалившись еще немножечко, будто почернее стала, но пить он не перестал, а только все осведомлялся, когда княгиня встанет, и как узнал, что бабинька велела на балкон в голубой гостиной
двери отворить, то он под этот день немножко вытрезвился и в печи мылся. А как княгиня
сели на балконе в кресло, чтобы воздухом подышать, он прополз в большой сиреневый куст и оттуда, из самой середины, начал их, как перепел, кликать.
Прибежала я в ее комнату с Патрикеем Семеновичем почти зараз: он только что вошел и
у дверей у порога стал, а она идет от окна вся как плат бледная, я уже ясно вижу, что она, сердечная, все поняла. Подошла она молча к голубому помпадуру, что посередине комнаты стоял, толкнула его немножко ножкою в сторону и
села как раз супротив Патрикеева лица.
Неизвестно, как именно она выражала ему свои извинения, но слова ее подействовали, и Патрикей после этого разговора просиял и утешился. Но, однако, он был за свою слабость наказан: сына его с этих пор за стол не сажали, но зато сам Патрикей, подавая бабушке ее утренний кофе, всегда получал из ее рук налитую чашку и выпивал ее сидя на стуле перед самою княгинею. В этом случае он мог доставлять себе только одно облегчение, что
садился у самой
двери.
Негина, Смельская, Домна Пантелевна, Великатов, Бакин, Дулебов. Нароков
садится на конец стола, к арке. Человек ставит перед ним бутылку. Мелузов останавливается
у двери.
Посреди большого
села, на обширном лугу, или площади, на которой разгуливали овцы и резвились ребятишки, стояла ветхая деревянная церковь с высокой колокольнею.
У дверей ее, на одной из ступеней поросшей травою лестницы, сидел старик лет восьмидесяти, в зеленом сюртуке с красным воротником, обшитым позументом; с полдюжины медалей, различных форм и величины, покрывали грудь его. Он разговаривал с молодым человеком, который стоял перед ним и по наряду своему, казалось, принадлежал к духовному званию.
Когда общество тронулось, я, в совершенном безразличии, пошел было за ним, но, когда его скрыла следующая
дверь, я, готовый упасть на пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему
у стены широкого прохода, и
сел на него в совершенном изнеможении.