Неточные совпадения
Ему мерещилось,
Что травит он
лису…
А куму не сенца, хотелось бы мясного —
Да про запас
Лиса ни слова.
Вдруг сырный дух
Лису остановил:
Лисица видит сыр, — Лисицу сыр пленил.
—
Мужик богат, всего
Лисе довольно;
Лисица стала и сытей,
Лисица стала и жирней,
Но всё не сделалась честней...
— «Друг милый! кум!
отец!»
Кричит
Лиса: «спаси!
Мне кажется, что смысл не тёмен басни сей.
Щепотки волосков
Лиса не пожалей —
Остался б хвост у ней.
Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала
Лиса оленя поимала,
И шлёт к товарищам послов,
Чтоб шли делить счастливый лов...
Отдать его
Лисе —
Лиса умна,
Да лгать великая охотница она...
Тут бедная моя
ЛисаТуда-сюда метаться...
Кто зубом, кто рогами…»
«Но ты коснуться Льву, конечно,
не дерзнул?» —
Лиса Осла перерывает.
Наймись курятник мой от
лис ты охранять:
Кому, как не
Лисе, все лисьи плутни знать?
Собака, Лев, да Волк с
ЛисойВ соседстве как-то жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им зверей съсобща ловить,
И что́ наловится, всё поровну делить.
Голодная кума
Лиса залезла в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».
На ту беду
Лиса близёхонько бежала...
Для должного ж в порядке дел надзора
Им придана была
Лиса за Прокурора.
Зимой, ранёхонько, близ жи́ла,
Лиса у проруби пила в большой мороз.
Торг слажен; и с того ж часа́
Вступила в караул
Лиса.
Пришёл совсем конец!»
Вот кум остановился —
И в спа́сенье
Лисы вступился.
Пошло у мужика житьё
Лисе привольно...
Вот Льву доносят, что Лисица
Большая строить мастерица —
И дело ей поручено,
С успехом начато и кончено оно:
Лисой к нему приложено
Всё, и старанье и уменье.
Лиса, курятники накушавшись досыта,
И добрый ворошок припрятавши в запас,
Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний час.
Пели петухи, и лаяла беспокойная собака соседей, рыжая, мохнатая, с мордой
лисы, ночами она всегда лаяла как-то вопросительно и вызывающе, — полает и с минуту слушает: не откликнутся ли ей? Голосишко у нее был заносчивый и едкий, но слабенький. А днем она была почти невидима, лишь изредка, высунув морду из-под ворот, подозрительно разнюхивала воздух, и всегда казалось, что сегодня морда у нее не та, что была вчера.
— С барсуком в норе часто
лиса живет.
На его красном лице весело сверкали маленькие, зеленоватые глазки, его рыжеватая борода пышностью своей была похожа на хвост
лисы, в бороде шевелилась большая, красная улыбка; улыбнувшись, Варавка вкусно облизывал губы свои длинным, масляно блестевшим языком.
— Охота — звериное действие, уничтожающее.
Лиса — тетеревей и всякую птицу истребляет, волк — барашков, телят, и приносят нам убыток. Ну, тогда человек, ревнуя о себе, обязан волков истреблять, — так я понимаю…
Уверенность в том, что он действует свободно, настраивала его все более упрямо, он подстерегал Варвару, как охотник
лису, и уже не однажды внушал себе...
— Так — уютнее, — согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела, рыжие волосы богато рассыпались по спине, по плечам, лицо ее стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой
лисы. Хотя Дуняша не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
— У меня был знакомый араб-ученый; он сказал: «Англичанин в Европе —
лиса, в колониях — зверь, не имеющий имени…»
— А Суслов — уехал, — шептала Варвара. — Он, вероятно, знал, что будет обыск. Он — такая хитрая
лиса…
Пошли в соседнюю комнату, там, на большом, красиво убранном столе, кипел серебряный самовар, у рояля, в углу, стояла Дуняша, перелистывая ноты, на спине ее висели концы мехового боа, и Самгин снова подумал о ее сходстве с
лисой.
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как
лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
«Да умна ли она? Ведь у нас часто за ум, особенно у женщин, считают одну только, донельзя изощренную низшую его степень — хитрость, и женщины даже кичатся, что владеют этим тонким орудием, этим умом кошки,
лисы, даже некоторых насекомых! Это пассивный ум, способность таиться, избегать опасности, прятаться от силы, от угнетения».
— Какой вы осел! — Вы
лиса, мягкая, хитрая; заманить в западню… тихо, умно, изящно… Вот я вас!..
— Дайте мне силу не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я: да? Ну, попробуйте завтра усидеть в комнате, когда я буду гулять в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с женщиной!
Лиса,
лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она, впуская опять ему в плечо свои тонкие пальцы.
«Волком» звала она тебя в глаза «шутя», — стучал молот дальше, — теперь, не шутя, заочно, к хищничеству волка — в памяти у ней останется ловкость
лисы, злость на все лающей собаки, и не останется никакого следа — о человеке! Она вынесла из обрыва — одну казнь, одно неизлечимое терзание на всю жизнь: как могла она ослепнуть, не угадать тебя давно, увлечься, забыться!.. Торжествуй, она никогда не забудет тебя!»
— Ну,
Лиса Патрикевна, пошла хвостом вилять!.. Я его дождусь, — с сердцем проговорил Павел и ударил рукой по столу. — А, да вот он и жалует, — прибавил он, взглянув в окошко, — легок на помине. Милости просим! (Он встал.)
Ему привиделся нехороший сон: будто он выехал на охоту, только не на Малек-Аделе, а на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему бежит белая-белая, как снег,
лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить на нее собак, а вместо арапника у него в руках мочалка, и
лиса бегает перед ним и дразнит его языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо в руки жандарму, который зовет его к генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа…
— У тебя, как у
лисы, тысячи думушек, — добродушно шутил над ним Луковников. — Оба, брат, мы с тобой, как в сказке
лиса, попали банковской бабе на воротник… У банка-то одна думушка!
— Так тебе и надо, старому черту! Зачем службу настоящую бросил? Вот теперь и поглядывай, как
лиса в кувшин.
— А все это проклятый Полуштоф, — ругались они за спиной. — Все от него пошло. Дай
лисе хвост просунуть, она и вся залезет. А у немцев так уж заведено: у одного крючок, у другого петля — друг за дружкой и волокутся.
— Ну? — насмешливо воскликнул дед. — Это хорошо! Спасибо, сынок! Мать, дай-кось
лисе этой чего-нибудь в руку — кочергу хошь, что ли, утюг! А ты, Яков Васильев, как вломится брат — бей его в мою голову!..
Вот тут-то губят их
лиса и волк, которые отыскивают лакомую добычу чутьем.
С борзыми собаками травить одних зайцев, изредка добыть
лису: с тенетами тоже; с ястребами и с соколами — тоже, то есть травить какую-нибудь одну породу птиц, сетьми, неводами и удочкой ловить одну рыбу, и так далее.
Зайцев истребляют все, кто может: волки,
лисы, дворные и легавые собаки, которые сами собою ходят охотиться за ними в лес, даже горностаи и ласки, о чем я имел уже случай говорить.
Для получения добычи необходимо, чтоб зверь или птица находились в известном положении, например: надобно, чтоб заяц или
лиса выбежали в чистое поле, потому что в лесу борзые собаки ловить не могут; надобно, чтоб зверь полез прямо в тенета, а без того охотник и в двадцати шагах ничего ему не сделает; надобно, чтоб птица поднялась с земли или воды, без чего нельзя травить ее ни ястребами, ни соколами.
Кроме известной дичи: тудаков, кроншнепов, стрепетов и других, в степях водятся звери и разные зверьки: белесоватая степная
лиса, которая хуже мехом и меньше ростом лесной, красной лисицы, называемой огневка, зайцы, русаки и тумаки, которых охотники называют ковыльниками, хорьки, горностаи, ласки и карбыши.
Стреляют также зайцев (с весны, в конце лета, когда выкосят травы, и осенью) из-под гончих собак целым обществом охотников, и многие находят эту стрельбу очень веселою, особенно в глубокую осень, когда все зайцы побелеют и вместе с ними может выскочить на охотника из острова красный зверь: волк или
лиса.