Неточные совпадения
К вечеру полил такой
сильный дождь, что улицы Глупова
сделались на несколько часов непроходимыми.
Впрочем, это скорее не анахронизм, а прозорливость, которую летописец по местам обнаруживает в столь
сильной степени, что читателю
делается даже не совсем ловко.
Однако мне всегда было странно: я никогда не
делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние
сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился
сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл;
сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!..»
Слова Марьи Ивановны открыли мне глаза и объяснили мне многое. Я понял упорное злоречие, которым Швабрин ее преследовал. Вероятно, замечал он нашу взаимную склонность и старался отвлечь нас друг от друга. Слова, подавшие повод к нашей ссоре, показались мне еще более гнусными, когда, вместо грубой и непристойной насмешки, увидел я в них обдуманную клевету. Желание наказать дерзкого злоязычника
сделалось во мне еще
сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая.
Придя в себя, Клим изумлялся: как все это просто. Он лежал на постели, и его покачивало; казалось, что тело его
сделалось более легким и
сильным, хотя было насыщено приятной усталостью. Ему показалось, что в горячем шепоте Риты, в трех последних поцелуях ее были и похвала и благодарность.
— Я — эстет, — говорил он, укрепляя салфетку под бородой. — Для меня революция — тоже искусство, трагическое искусство немногих
сильных, искусство героев. Но — не масс, как думают немецкие социалисты, о нет, не масс! Масса — это вещество, из которого
делаются герои, это материал, но — не вещь!
Еще
сильнее, нежели от упреков, просыпалась в нем бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она,
делалась небрежною, холодною. Тогда в нем появлялась лихорадка жизни, сил, деятельности, и тень исчезала опять, и симпатия била опять
сильным и ясным ключом.
Это как-то само собою в сердце
делается, безо всякого предварительного расчета; но такая любовь,
сильная к слабому, бывает иногда несравненно
сильнее и мучительнее, чем любовь равных характеров, потому что невольно берешь на себя ответственность за своего слабого друга.
Матросы, как мухи, тесной кучкой сидят на вантах, тянут, крутят веревки, колотят деревянными молотками. Все это
делается не так, как бы
делалось стоя на якоре. Невозможно: после бури идет
сильная зыбь, качка, хотя и не прежняя, все продолжается. До берега еще добрых 500 миль, то есть 875 верст.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и
делается фальшивый руль. Оказывается ли
сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Утром он проснулся с
сильной головной болью и с самым смутным представлением о том, что
делалось вчера на мельнице.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более удалялись от моря (вероятно, имело место и то и другое), но только заметно день удлинялся и климат
сделался ровнее.
Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С), днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°С.
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной пылью. С восходом солнца поднялся ветер, который к полудню
сделался порывистым и
сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
Несколько мелких капель, упавших сверху, заставили меня остановиться: начал накрапывать дождь. Сперва он немного только поморосил и перестал. Через 10 минут он опять попрыскал и снова перестал. Перерывы эти
делались короче, а дождь
сильнее, и наконец он полил как следует.
Последние 2 дня были грозовые. Особенно
сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо
сделалось белесоватым. На солнце можно было смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась желтая корона.
Жюли и Верочка опять покричали, опять посолидничали, при прощанье стали вовсе солидны, и Жюли вздумала спросить, — прежде не случилось вздумать, — зачем Верочка заводит мастерскую? ведь если она думает о деньгах, то гораздо легче ей
сделаться актрисою, даже певицею: у нее такой
сильный голос; по этому случаю опять уселись.
Духовное общение не только продолжается, но оно
делается особенно
сильным и напряженным, оно даже
сильнее, чем при жизни.
Стоило Устеньке закрыть глаза, как она сейчас видела себя женой Галактиона. Да, именно жена, то, из чего складывается нераздельный организм. О, как хорошо она умела бы любить эту упрямую голову, заполненную такими смелыми планами!
Сильная мужская воля направлялась бы любящею женскою рукой, и все
делалось бы, как прекрасно говорили старинные русские люди, по душе. Все по душе, по глубоким внутренним тяготениям к правде, к общенародной совести.
Сначала отец не встревожился этим и говорил, что лошадям будет легче, потому что подмерзло, мы же с сестрицей радовались, глядя на опрятную белизну полей; но снег продолжал идти час от часу
сильнее и к вечеру выпал с лишком в полторы четверти; езда
сделалась ужасно тяжела, и мы едва тащились шагом, потому что мокрый снег прилипал к колесам и даже тормозил их.
И самые тела наши
сделаются светлыми,
сильными и красивыми, одетыми в яркие великолепные одежды.
После этого эпизода голова у нее разболелась
сильнее, и ей
сделалось невыносимо скучно среди этой суматохи, называвшей себя весельем.
Сквозь всю эту путаницу и притворство, как я теперь вспоминаю, во мне, однако, было что-то вроде таланта, потому что часто музыка делала на меня до слез
сильное впечатление, и те вещи, которые мне нравились, я кое-как умел сам без нот отыскивать на фортепьяно; так что, ежели бы тогда кто-нибудь научил меня смотреть на музыку, как на цель, как на самостоятельное наслаждение, а не на средство прельщать девиц быстротой и чувствительностью своей игры, может быть, я бы
сделался действительно порядочным музыкантом.
— Ну, а тут вышел такой случай: после болезни я
сделался религиозен, и Егор Егорыч произвел на меня очень
сильное впечатление своими наставлениями и своим вероучением.
Стемнело. На самом верху мачты вспыхнул одинокий желтый электрический свет, и тотчас же на всем пароходе зажглись лампочки. Стеклянная будка над салоном первого класса и курительная комната тепло и уютно засияли огнями. На палубе сразу точно
сделалось прохладнее.
Сильный ветер дул с той стороны, где сидела Елена, мелкие соленые брызги изредка долетали до ее лица и прикасались к губам, но вставать ей не хотелось.
Наружность Коршуна почти вовсе не изменилась ни от пытки, ни от долгого томления в темнице.
Сильная природа его устояла против приготовительного допроса, но в выражении лица произошла перемена. Оно
сделалось мягче; глаза глядели спокойнее.
— Теперь Порфирий Владимирыч главный помещик по всей нашей округе
сделались — нет их
сильнее. Только удачи им в жизни как будто не видится. Сперва один сынок помер, потом и другой, а наконец, и родительница. Удивительно, как это они вас не упросили в Головлеве поселиться.
Это очень удобно
делалось: кожу сдирали, а труп бросали в большую и глубокую помойную яму, находившуюся в самом заднем углу нашего острога и которая летом, в
сильные жары, ужасно воняла.
В трезвенном состоянии Ерлыкин имел
сильное отвращение от хмельного и не мог поднести ко рту рюмки вина без содроганья; но раза четыре в год вдруг получал непреодолимое влеченье ко всему спиртному; пробовали ему не давать, но он
делался самым жалким, несчастным и без умолку говорливым существом, плакал, кланялся в ноги и просил вина; если же и это не помогало, то приходил в неистовство, в бешенство, даже посягал на свою жизнь.
Софья Николавна сгоряча принялась с свойственною ей ретивостью за устройство нового своего жилья и житья-бытья; но здоровье ее, сильно страдавшее от болезненного положения и еще
сильнее пострадавшее от душевных потрясений, изменило ей; она
сделалась очень больна, пролежала недели две в постели и почти целый месяц не видела отца.
Несмотря на резкое разногласие в этом единственном пункте, мы все
сильнее и крепче привязывались друг к другу. О любви между нами не было сказано еще ни слова, но быть вместе для нас уже
сделалось потребностью, и часто в молчаливые минуты, когда наши взгляды нечаянно и одновременно встречались, я видел, как увлажнялись глаза Олеси и как билась тоненькая голубая жилка у нее на виске…
Голова
сделалась тяжелой, в ушах шумело, в темени я ощущал тупую беспрестанную боль, — точно кто-то давил на него мягкой, но
сильной рукой.
Впрочем, и то надобно сказать, что когда в небольшом пруде выужено значительное количество карасей да у числа вдвое большего прорваны, оторваны [От
сильной подсечки нередко совсем отрываются у карасей (и у всякой мелкой рыбы) губы, которые, точно как колечко, держатся на кожице, вытягиваясь в нужном случае наподобие небольшого хобота.] или поранены губы, то и карась, как он ни прост, должен
сделаться осторожным.
Любимое место жерихов — глубокие водоемины под вешняками или спусками, где вода кипит и клубится беспрестанно, когда два или три запора подняты, что на
сильных реках
делается постоянно.
Забору этому не было конца ни вправо, ни влево. Бобров перелез через него и стал взбираться по какому-то длинному, крутому откосу, поросшему частым бурьяном. Холодный пот струился по его лицу, язык во рту
сделался сух и неподвижен, как кусок дерева; в груди при каждом вздохе ощущалась острая боль; кровь
сильными, частыми ударами била в темя; ушибленный висок нестерпимо ныл…
Нерасположение это, начавшееся с того самого утра, когда парень догнал и притащил Гришку,
делалось с каждым днем
сильнее и
сильнее.
Первый раз в жизни Глеб обращался к ней за советом; но это обстоятельство еще
сильнее возбудило внутреннюю досаду старушки: она предвидела, что все это
делается неспроста, что тут, верно, таится какой-нибудь лукавый замысел.
Глаза старого рыбака были закрыты; он не спал, однако ж, морщинки, которые то набегали, то сглаживались на высоком лбу его, движение губ и бровей, ускоренное дыхание ясно свидетельствовали присутствие мысли; в душе его должна была происходить
сильная борьба. Мало-помалу лицо его успокоилось; дыхание
сделалось ровнее; он точно заснул. По прошествии некоторого времени с печки снова послышался его голос. Глеб подозвал жену и сказал, чтобы его перенесли на лавку к окну.
Вся разница в том, что у Катерины, как личности непосредственной, живой, все
делается по влечению натуры, без отчетливого сознания, а у людей, развитых теоретически и
сильных умом, — главную роль играет логика и анализ.
И не успел я ответить, как Лавров гаркнул так, что зазвенели окна: «Многая лета, многая!..», и своим хриплым, но необычайно
сильным басом покрыл весь гомон «Каторги». До сих пор меня не замечали, но теперь я
сделался предметом всеобщего внимания. Мой кожаный пиджак, с надетой навыпуск золотой цепью, незаметный при общем гомоне и суете, теперь обратил внимание всех. Плечистый брюнет как-то вздрогнул, пошептался с «котом» и бросил на стол рубль; оба вышли, ведя под руки пьяную девушку…
Убить просто француза — казалось для русского крестьянина уже делом слишком обыкновенным; все роды смертей, одна другой ужаснее, ожидали несчастных неприятельских солдат, захваченных вооруженными толпами крестьян, которые,
делаясь час от часу отважнее, стали наконец нападать на
сильные отряды фуражиров и нередко оставались победителями.
Муж ее был болен
сильным воспалением в мозгу; поутру, в день моего приезда в их город, с ним
сделался летаргический припадок, обманувший даже медика; никто не сомневался в его смерти, но он был еще жив.
А Ефим Федорович
сделался очень неосторожен… причину его ссоры со мной, конечно, все очень скоро отгадали, и это бросило на него
сильную тень…
— Давно, но нынче она
сделалась гораздо
сильней… Я в последний год вина очень много пила!..
Так дело шло не один десяток лет. Гарусов все богател, и чем
делался богаче, тем
сильнее его охватывала жадность. Рабочих он буквально морил на тяжелой горной работе и не знал пощады ослушникам, которых казнил самым жестоким образом: батожья, кнут, застенок — все шло в ход.
Сначала веселый говор пробежал по толпе, смех, песни, шутки, рассказы, всё сливалось в одну нестройную, неполную музыку, но скоро шум начал возрастать, возрастать, как грозное крещендо оркестра; хор
сделался согласнее,
сильнее, выразительнее; о, какие песни, какие речи, какие взоры, лица, телодвижения, буйные, вольные!
— Сядь. Неш от этого что
сделается? — умолял Степан с
сильным дрожанием в голосе.
Боялся не он — боялось его молодое, крепкое,
сильное тело, которое не удавалось обмануть ни гимнастикой немца Мюллера, ни холодными обтираниями. И чем крепче, чем свежее оно становилось после холодной воды, тем острее и невыносимее
делались ощущения мгновенного страха. И именно в те минуты, когда на воле он ощущал особый подъем жизнерадостности и силы, утром, после крепкого сна и физических упражнений, — тут появлялся этот острый, как бы чужой страх. Он заметил это и подумал...
Все
сделается сухо, бело, чисто и опрятно; бесчисленные зверьковые и звериные следы, всяких форм и размеров, показывают, что и звери обрадовались снегу, что они прыгали, играли большую часть долгой ночи, валялись по снегу, отдыхали на нем в разных положениях и потом, после отдыха, снова начинали сначала необыкновенно
сильными скачками свою неугомонную беготню, которая, наконец, получала уже особенную цель — доставление пищи проголодавшемуся желудку.
Тут он топнул ногою, возведя голос до такой
сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу
сделалось бы страшно.