Я уже сказал выше, что читатель-друг несомненно существует. Доказательство этому представляет уже то, что органы убежденной литературы не окончательно захудали. Но читатель этот заробел, затерялся в толпе, и дознаться, где именно он находится, довольно трудно. Бывают, однако ж, минуты, когда он внезапно открывается, и непосредственное общение с ним
делается возможным. Такие минуты — самые счастливые, которые испытывает убежденный писатель на трудном пути своем.
Неточные совпадения
Тогда Порфирию Владимирычу
сделалось так больно, так больно, что и он уж не нашел
возможным молчать.
Приведя домик в
возможный порядок, Крылушкин стал принимать больных и скоро
сделался у нас очень известным человеком.
Само собою разумеется, что даже и с этой точки зрения мы правы только субъективно: «действительность производит прекрасное без усилий» — значит только, что усилия в этом случае
делаются не волею человека; на самом же деле все в действительности — и прекрасное, и не прекрасное, и великое и мелкое — результат высочайшего (
возможного напряжения сил, не знающих ни отдыха, ни усталости.
— Это действительно ужасно, — тихо произнес Щавинский. — Может быть, еще неправда? Впрочем, теперь такое время, что самое невозможное стало
возможным. Кстати, вы знаете, что
делается в морских портах? Во всех экипажах идет страшное, глухое брожение. Морские офицеры на берегу боятся встречаться с людьми свой команды.
Но иногда какой-нибудь лакей,
Усердный, честный, верный, осторожный,
Имея вход к владычице своей
Во всякий час, с покорностью
возможной,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет одеяло,
Подушки, ноги, руки… Разве мало
Под мраком ночи
делается дел,
Которых знать и чорт бы не хотел,
И если бы хоть раз он был свидетель,
Как сладко спит седая добродетель.
Он не хочет видеть круговой поруки во всем, что
делается перед его глазами, и воображает, что всякое замеченное им зло есть не более как злоупотребление прекрасного установления,
возможное лишь как редкое исключение.
Но он, как подвахтенный, не счел
возможным принять предложение и, поблагодарив матросов, остался на своем месте, на котором можно было и посматривать вперед, и видеть, что
делается на баке, и в то же время слушать этого необыкновенно симпатичного Бастрюкова.
Как рожденные от брака хотя и законного, но тайного, они не имели права на престолонаследие и по возрасте убеждены были добровольно отказаться от света и посвятить жизнь свою служению богу, дабы не
сделаться орудием честолюбцев, которые могли бы употребить их имя и мнимые права для достижения собственных своекорыстных целей, дабы не быть таким образом невольною причиной весьма
возможных в прошлом столетии политических замешательств.
Проницательно заметив, что"к концу XIX века торгово-промышленная Москва
сделалась, в одно и то же время, и Манчестером, и Лондоном, и Нью-Йорком", Боборыкин большую часть своих рассуждений отдал оценке двух основных, с его точки зрения, движущих социальных сил московского общества: дворянства (как вариант — чиновничества) и купечества, — а также оценке перспектив их
возможного, уже намечающегося взаимодействия...
Флегонт Никитич Сироткин, как будто бы дожидался только видеть своего сына в
возможном для него почетном положении, и недели через две после того, как Иван Флегонтович
сделался адвокатом, а жена его артисткой лучшего театра в Москве, слег в постель и отдал Богу душу.
Петр Валерьянович угадал: она действительно каждый день, каждый час ждала встречи, и это отравляло всю ее жизнь, а с замужеством при все же некоторой обязанности хотя изредка появляться в обществе, такая встреча
сделалась еще
возможнее.
Национальное сознание
сделалось невозможным,
возможным оказалось только народническое сознание.
Ах, друг! может быть, спасение-то именно здесь, где стоит воле захотеть, чтобы что-нибудь
сделалось, и оно сейчас же становится
возможным, а не захотеть — все станет невозможно?