Неточные совпадения
Самгин шумно захлопнул форточку, раздраженный воспоминанием о Властове еще более, чем беседой с Лютовым. Да, эти Властовы плодятся, множатся и смотрят на него как на лишнего
в мире. Он чувствовал, как быстро они
сдвигают его куда-то
в сторону, с позиции человека солидного, широко осведомленного, с позиции, которая все-таки несколько тешила его самолюбие. Дерзость Властова особенно возмутительна. На любимую Варварой фразу: «декаденты — тоже революционеры» он ответил...
— Да, тут вышла серьезная история… Отец, пожалуй бы, и ничего, но мать — и слышать ничего не хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда, старуха на меня так поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю. Мать не скоро своротишь: уж если что поставит себе — кончено, не
сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще старики изменились: отец
в лучшую
сторону, мать —
в худшую.
Петр Васильев, не глядя
в его
сторону, что-то говорил, строго и веско, а он судорожным движением правой руки все
сдвигал шапку: подымает руку, точно собираясь перекреститься, и толкнет шапку вверх, потом — еще и еще, а
сдвинув ее почти до темени, снова туго и неловко натянет до бровей. Этот судорожный жест заставил меня вспомнить дурачка Игошу Смерть
в Кармане.
(Пауза. Варвара Михайловна,
сдвинув брови, сурово смотрит на Рюмина и медленно отходит
в сторону от него.)
Карп с удивлением посмотрел на него, мигнул глазами и спокойно отвернулся
в сторону. Хозяин угрюмо
сдвинул брови и снова начал гладить бороду. Илья чувствовал, что происходит что-то странное, и напряжённо ждал конца.
В пахучем воздухе лавки жужжали мухи, был слышен тихий плеск воды
в чане с живой рыбой.
Евсей послушно отошёл к воротам… И вдруг, на другой
стороне улицы, увидал Якова Зарубина. С тростью
в руке,
в новом пальто и
в перчатках, Яков,
сдвинув набок чёрный котелок, шёл по тротуару и улыбался, играя глазами, точно уличная девица, уверенная
в своей красоте…
Держась обеими руками за борта и перегибаясь телом то на одну, то на другую
сторону, она старалась раскачать и
сдвинуть с места тяжелую лодку, глубоко всосавшуюся
в илистое дно.
Покуда она
сдвигала лавки и стелила на них сено, Николай Николаевич вышел на крыльцо. Ни впереди, ни по
сторонам ничего не было видно, кроме плотного, серого, влажного тумана, и высокое крыльцо, казалось, плавало
в нем, как лодка
в море. И когда он вернулся обратно
в избу, то его лицо, волосы и одежда были холодны и мокры, точно они насквозь пропитались едким болотным туманом.
Когда ювелир увидал, что он не может продолжать путь, если телега земледельца не будет сдвинута, он рассердился и приказал Магадуте, рабу своему,
сдвинуть телегу
в сторону, так, чтобы колесница могла проехать.
Лицо Перновского становилось совсем красным, влажное от чая и душевного волнения. Глаза бегали с одной
стороны на другую; чуть заметные брови он то подымал, то
сдвигал на переносице. Злобность всплыла
в нем и держала его точно
в тисках, вместе с предчувствием скандала. Он видел, что попался
в руки «теплых ребят», что они неспроста обсели его и повели разговор
в таком тоне.
Теркина везла тройка обывательских на крупных рысях. Рядом с ямщиком,
в верблюжьем зипуне и шляпе „гречушником“, торчала маленькая широкоплечая фигура карлика Чурилина. Он повсюду ездил с Василием Иванычем —
в самые дальние места, и весьма гордился этим. Чурилин
сдвинул шапку на затылок, и уши его торчали
в разные
стороны, точно у татарчонка.
В дорогу он неизменно надевал вязаную синюю фуфайку, какие носят дворники, поверх жилета, и внакидку старое пальто.