Неточные совпадения
Весь опыт новой философии громко
свидетельствует о том, что проблемы реальности, свободы и личности могут быть истинно поставлены и истинно решены лишь для посвященных в тайны христианства, лишь в акте
веры, в котором дается не призрачная, а подлинная реальность и конкретный гнозис.
— О-о, батюшка мой, — воскликнул, весь оживившись, наш старец: — поверьте мне, что это самые худшие люди на свете. Вы
о них только слыхали, но по чужим словам, как по лестнице, можно черт знает куда залезть, а я все сам на себе испытал и, как православный христианин,
свидетельствую, что хотя они и одной с нами православной
веры, так что, может быть, нам за них когда-нибудь еще и воевать придется, но это такие подлецы, каких других еще и свет не видал.
И, однако, это отнюдь не значит, чтобы
вера была совершенно индифферентна к этой необоснованности своей: она одушевляется надеждой стать знанием, найти для себя достаточные основания [Так, пришествие на землю Спасителя мира было предметом
веры для ветхозаветного человечества, но вот как
о нем говорит новозаветный служитель Слова: «
о том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши,
о Слове жизни (ибо жизнь явилась, и мы видели и
свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам),
о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1 поел. св. Иоанна. 1:1–3).].
Доказательства бытия Божия вообще уже самым появлением своим
свидетельствуют о наступлении кризиса в религиозном сознании, когда по тем либо иным причинам иссякают или затягиваются песком источники религиозного вдохновения, непосредственно сознающего себя и откровением, но та
вера, которая призывается сказать горе: «двинься в море» [«Иисус же сказал им в ответ:…если будете иметь
веру и не усомнитесь… то… если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет» (Мф. 21:21).], не имеет, кажется, ровно никакого отношения к доказательствам.
Мотив пантеона, который все явственнее звучит в упадающем язычестве, стремление собрать в нем всех чтимых богов и ни одного не пропустить (почему про запас или на всякий случай и ставился жертвенник «θεώ οίγνώστφ» — еще и неизвестному богу), явно
свидетельствует об утрате
веры в отдельных богов,
о невозможности успокоиться на политеизме, который превращается в дурную множественность или дурную бесконечность.
Будучи перевенчан с Алиной, но не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны на его имя в приходские метрические книги; он
свидетельствовал под присягой
о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям
верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не приходила.
Тот парадоксальный факт, что человек может бояться умереть от заразной болезни или несчастного случая и не боится умереть на войне или мучеником за
веру или идею,
свидетельствует о том, что вечность менее страшна, когда человек поднимается от обыденности на высоту.