Жить в добре да в красне и во снях хорошо: тешат Алексея золотые грезы, сладко бьется его сердце при виде длинного роя
светлых призраков, обступающих его со всех сторон, и вдруг неотвязная мысль о Чапурине, о погибели…
Неточные совпадения
Броди всю ночь за
призраком бегущим!
Лови мечты манящей воплощенье!
Лишь
светлый день твои рассеет грезы.
А как счастлив бывал он в этой комнате некогда! он был не один: около него присутствовал тогда прекрасный
призрак и осенял его днем за заботливым трудом, ночью бодрствовал над его изголовьем. Там жили с ним тогда мечты, будущее было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье, а утренним, скрывающим
светлую зарю. За тем туманом таилось что-то, вероятно — счастье… А теперь? не только его комната, для него опустел целый мир, и в нем самом холод, тоска…
Но, когда подведешь итог тому, что нами уже потеряно и что мы с таким легким сердцем собираемся утерять, становится жутко, и в далеком
светлом царстве начинает мерещиться темный
призрак нового рабства человека.
В своем ничто он захотел видеть божественное все, и принужден замкнуться в царстве Гадеса [Гадес (или Аид) — в греч. мифологии владыка царства мертвых, а также само царство.], населенном
призраками и тенями, как в чертогах
светлого бога.
Я увидел под сознанием непроглядную темноту и увидел мои мысли —
призраки, рожденные испарениями темноты. Некуда уйти от нее. И
призраки меня не обманут — темные ли они, или
светлые. Не обманут, а теперь уже не испугают.
Этот
призрак имеет свое воплощение в лице одного кавказского князя, потерявшего свою юную дочь, общую любимицу всего института. Но умершая маленькая княжна отнюдь не была похожа на мою гордую маленькую полугрузинку, получеркешенку Нину. Нет, нет! Она была совсем другая. Моя фантазия создала
светлый образ героини. Она — дитя моего воображения, моей творческой силы, дитя пережитого чужого страдания в эту благословенную и грустную-грустную мартовскую ночь!..
После сего он пришел в какое-то исступление ума, ощутил в себе непомерную отвагу, нечто похожее на крайнюю степень опьянения; в глазах его попеременно мелькали яркие искры,
светлые полосы, какие-то дивные, уродливые
призраки; над ним и буря злилась, и дождь шумел, и гром гремел — но он уже ничего не боялся.
Призраки исчезли. На двери появилась
светлая точка.
Он плакал о ней, молодой и красивой, доверчиво ждущей радостей и ласк; о ней, потерявшей сына; о ней, безумной и жалкой, объятой страхом, гонимой
призраками; он плакал о ней, которая ждала его в летние сумерки, покорная и
светлая.
Такова сила человеческого воображения, когда, возбужденное, творит оно
призраки и видения, заселяя ими бездонную и навеки молчаливую пустоту. Грустно сознаться, что существуют, однако, люди, которые верят в
призраки и строят на этом вздорные теории о каких-то сношениях между миром живых людей и загадочной страною, где обитают умершие. Я понимаю, что может быть обмануто человеческое ухо и даже глаз, но как может впасть в такой грубый и смешной обман великий и
светлый разум человека?