Неточные совпадения
Все удивительные заключения их о расстояниях, весе, движениях и возмущениях небесных тел основаны только
на видимом движении
светил вокруг неподвижной
земли,
на том самом движении, которое теперь передо мной и которое было таким для миллионов людей в продолжение веков и было и будет всегда одинаково и всегда может быть поверено.
— Какое же вы можете иметь сомнение о Творце, когда вы воззрите
на творения Его? — продолжал священник быстрым, привычным говором. — Кто же украсил
светилами свод небесный? Кто облек
землю в красоту ее? Как же без Творца? — сказал он, вопросительно взглянув
на Левина.
Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли
на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что
светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок
земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая
на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо
светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других
землях и под полуденным роскошным небом.
Она любила
на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда
на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край
земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при
свечах она.
Он вышел от нее очень поздно.
Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое
на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома смотрели друг
на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Что-то сделалось с солнцем. Оно уже не так
светило, как летом, вставало позже и рано торопилось уйти
на покой. Трава
на земле начала сохнуть и желтеть. Листва
на деревьях тоже стала блекнуть. Первыми почувствовали приближение зимы виноградники и клены. Они разукрасились в оранжевые, пурпуровые и фиолетовые тона.
И действительно, часов в десять вечера темный небесный свод, усеянный миллионами звезд, совершенно освободился от туч. Сияющие ночные
светила словно вымылись в дожде и приветливо смотрели
на землю. К утру стало прохладнее.
Дойдя до реки Кулумбе, я сел
на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы сумерек. Безбрежный океан, сонная
земля и глубокое темное небо с миллионами неведомых
светил одинаково казались величественными.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому,
светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие
на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
На другой день мы доехали до станции Шмаковка. Отсюда должно было начаться путешествие. Ночью дождь перестал, и погода немного разгулялась. Солнце ярко
светило. Смоченная водой листва блестела, как лакированная. От
земли подымался пар… Стрелки встретили нас и указали нам квартиру.
Гроза прошла стороной, и после полудня небо очистилось. Солнце так ярко
светило, что казалось, будто все предметы
на земле сами издают свет и тепло. День был жаркий и душный.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и
свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо
на мерзлую
землю.
Пропели «Вечную память», задули
свечи, и синие струйки растянулись в голубом от ладана воздухе. Священник прочитал прощальную молитву и затем, при общем молчании, зачерпнул лопаточкой песок, поданный ему псаломщиком, и посыпал крестообразно
на труп сверх кисеи. И говорил он при этом великие слова, полные суровой, печальной неизбежности таинственного мирового закона: «Господня
земля и исполнение ее вселенная и вей живущий
на ней».
Соборная площадь кипит народом;
на огромном ее просторе снуют взад и вперед пестрые вереницы богомолок; некоторые из них, в ожидании благовестного колокола, расположились
на земле, поближе к полуразрушенному городскому водоему, наполнили водой берестяные бураки и отстегнули запыленные котомки, чтобы вынуть оттуда далеко запрятанные и долгое время береженные медные гроши
на свечу и
на милостыню.
Великий мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч, в траурной мантии и с золотым знаком гроссмейстера
на шее, открыв ложу обычным порядком, сошел со своего стула и, подойдя к гробу, погасил
на западе одну
свечу, говоря: «
Земля еси и в
землю пойдеши!» При погашении второй
свечи он произнес: «Прискорбна есть душа моя даже до смерти!» При погашении третьей
свечи он сказал: «Яко возмеши дух, и в персть свою обратится».
Каждогодно, накануне великой пятницы, он приглашал батюшку, выслушивал евангельское сказание, вздыхал, воздевал руки, стукался лбом в
землю, отмечал
на свече восковыми катышками число прочитанных евангелий и все-таки ровно ничего не понимал.
Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие
свечи в церкви. По узким полоскам пашен, качая головами, тихо шагали маленькие лошади; синие и красные мужики безмолвно ходили за ними, наклонясь к
земле, рыжей и сухой, а около дороги, в затоптанных канавах, бедно блестели жёлтые и лиловые цветы. Над пыльным дёрном неподвижно поднимались жёсткие бессмертники, — Кожемякин смотрел
на них и вспоминал отзвучавшие слова...
Миром веяло от сосен, стройных, как
свечи, вытопившаяся смола блестела золотом и янтарём, кроны их, благословляя
землю прохладною тенью, горели
на солнце изумрудным пламенем. Сквозь волны зелени сияли главы церквей, просвечивало серебро реки и рыжие полосы песчаных отмелей. Хороводами спускались вниз ряды яблонь и груш, обильно окроплённых плодами, всё вокруг было ласково и спокойно, как в добром сне.
Ведь
земля еще вращается
на своей оси, солнце еще
светит, — следовательно, нет такого положения, из которого не было бы выхода.
Море было далеко — верст за восемьсот, или даже за целую тысячу отстояло море, — но буря ревела с такой силой, что не было никакой возможности представить себе, чтобы находилось
на земле хотя одно место, где бы
светило солнце и раскидывалось голубое, ясное небо.
Егорушка подошел к иконостасу и стал прикладываться к местным иконам. Перед каждым образом он не спеша клал земной поклон, не вставая с
земли, оглядывался назад
на народ, потом вставал и прикладывался. Прикосновение лбом к холодному полу доставляло ему большое удовольствие. Когда из алтаря вышел сторож с длинными щипцами, чтобы тушить
свечи, Егорушка быстро вскочил с
земли и побежал к нему.
Свет от костра лежал
на земле большим мигающим пятном; хотя и
светила луна, но за красным пятном все казалось непроницаемо черным.
Простившись с ним, Лаптев возвращался к себе не спеша. Луна
светила ярко, можно было разглядеть
на земле каждую соломинку, и Лаптеву казалось, будто лунный свет ласкает его непокрытую голову, точно кто пухом проводит по волосам.
В третий день окончилась борьба
На реке кровавой,
на Каяле,
И погасли в небе два столба,
Два
светила в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную погрузились.
И закрылось небо, и погас
Белый свет над Русскою
землею,
И. как барсы лютые,
на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась
на Хвалу Хула,
И
на волю вырвалось Насилье,
Прянул Див
на землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье...
Уж ночь была,
светила луна, мороз покрыл лужи пленками серебра. Фома шел по тротуару и разбивал тростью эти пленки, а они грустно хрустели. Тени от домов лежали
на дороге черными квадратами, а от деревьев — причудливыми узорами. И некоторые из них были похожи
на тонкие руки, беспомощно хватавшиеся за
землю…
— Нет, не секрет. Я расскажу вам. Мысль эта пришла мне в голову уже давно. Слушайте. Как-то раз Владимир Красное Солнышко рассердился за смелые слова
на Илью Муромца; приказал он взять его, отвести в глубокие погреба и там запереть и
землей засыпать. Отвели старого казака
на смерть. Но, как это всегда бывает, княгиня Евпраксеюшка «в те поры догадлива была»: она нашла к Илье какой-то ход и посылала ему по просфоре в день, да воды, да
свечей восковых, чтобы читать Евангелие. И Евангелие прислала.
— Море, — жгуче говорил он, — синее око
земли, устремлённое в дали небес, созерцает оно надмирные пространства, и во влаге его, живой и чуткой, как душа, отражаются игры звёзд — тайный бег
светил. И если долго смотреть
на волнение моря, то и небеса кажутся отдалённым океаном, звёзды же — золотые острова в нём.
Я думаю, что если бы смельчак в эту страшную ночь взял
свечу или фонарь и, осенив, или даже не осенив себя крестным знамением, вошел
на чердак, медленно раздвигая перед собой огнем
свечи ужас ночи и освещая балки, песок, боров, покрытый паутиной, и забытые столяровой женою пелеринки, — добрался до Ильича, и ежели бы, не поддавшись чувству страха, поднял фонарь
на высоту лица, то он увидел бы знакомое худощавое тело с ногами, стоящими
на земле (веревка опустилась), безжизненно согнувшееся на-бок, с расстегнутым воротом рубахи, под которою не видно креста, и опущенную
на грудь голову, и доброе лицо с открытыми, невидящими глазами, и кроткую, виноватую улыбку, и строгое спокойствие, и тишину
на всем.
Лунная ночь.
На земле лежат густые, тяжелые тени.
На столе в беспорядке набросано много хлеба, огурцов, яиц, стоят бутылки с пивом. Горят
свечи в абажурах. Аграфена моет посуду. Ягодин, сидя
на стуле с палкой в руке, курит. Слева стоят Татьяна, Надя, Левшин. Все говорят тихо, пониженными голосами и как будто прислушиваясь к чему-то. Общее настроение — тревожного ожидания.
Никитин и Манюся молча бегали по аллеям, смеялись, задавали изредка друг другу отрывистые вопросы,
на которые не отвечали, а над садом
светил полумесяц, и
на земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви.
На столе, покрытом до
земли скатертью, стоял образ Благовещения и тут же кипарисовый крест и кадильница; горели восковые
свечи.
Сторожка лесника, как успел заметить Николай Николаевич, была поставлена
на сваях, так что между ее полом и
землею оставалось свободное пространство, аршина в два высотою. Раскосая, крутая лестница вела
на крыльцо, Степан
светил, подняв фонарь над головой, и, проходя мимо него, студент заметил, что лесник весь дрожит мелкой, ознобной дрожью, ежась в своем сером форменном кафтане и пряча голову в плечи.
Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный звук
В груди не умирает, — и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне
светят благосклонно.
Так в час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, — звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи
на землю в гости.
Сели, смотрим — деревенька наша как парчой и золотом
на серой
земле вышита. Опускается за рекой могучее
светило дня, жарко горят перекрытые новой соломой крыши изб, красными огнями сверкают стёкла окон, расцветилась, разыгралась
земля всеми красками осеннего наряда, и ласково-сине над нею бархатное небо. Тихо и свежо. Выступают из леса вечерние тени, косо и бесшумно ложатся
на нас и
на звонкую
землю — сдвинулись мы потеснее, для тепла.
В апреле, перед Пасхой, я зашел как-то к Борису. День был
на редкость теплый. Пахло талым снегом,
землей, и солнце
светило застенчиво и робко, как улыбается помирившаяся женщина после слез. Он стоял у открытой форточки и нюхал воздух. Когда я вошел, Борис обернулся медленно, и
на лице у него было какое-то ровное, умиротворенное, детское выражение.
Луна
светила нам в спину, и
на утоптанной гладкой
земле легли две резкие тени: одна — длинная, стройная, с прелестной, немного склоненной набок головкой, с высокой шеей, с тонкой талией, а другая — моя…
Плачется Мать-Сыра
Земля: «О ветре-ветрило!.. Зачем дышишь
на меня постылою стужей?.. Око Ярилино — красное солнышко!.. Зачем греешь и
светишь ты не по-прежнему?.. Разлюбил меня Ярило-бог — лишиться мне красоты своей, погибать моим детушкам, и опять мне во мраке и стуже лежать!.. И зачем узнавала я свет, зачем узнавала жизнь и любовь?.. Зачем спознавалась с лучами ясными, с поцелуями бога Ярилы горячими?..»
Ранним утром, еще летнее солнце в полдерево стояло, все пошли-поехали
на кладбище. А там Настина могилка свежим изумрудным дерном покрыта и цветики
на ней алеют. А кругом
земля выровнена, утоптана, белоснежным речным песком усыпана. Первыми
на кладбище пришли Матренушка с канонницей Евпраксеей, принесли они кутью, кацею с горячими углями да восковые
свечи.
Ходит солнце низко зимой, стороною, не упирает лучами в
землю, и ничто не шевелится. Станет солнышко ходить выше над головами, станет
светить в припор к
земле, отогревается все
на свете и начнет шевелиться.
Сотворение
земли лежит вне шести дней миротворения, есть его онтологический prius [См. прим. 22 к «Отделу первому».], и творческие акты отдельных дней предполагают своей основой первозданную
землю: в ней отделяется свет от тьмы, твердь от воды, в ней создается земное уже небо, в котором двигнутся
светила и полетят птицы,
на ней стекается земная вода, которая «произведет» пресмыкающихся, из нее образуется твердь или земная
земля, которая произведет «душу живую по роду ее, скотов и гадов и зверей земных» [Быт.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся солнце ярко
светило и бросало веселые отблески
на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую
землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в сухих листьях леса, и
на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Солнце
светит на небе —
Игорь-князь в Русской
земле!
Девы поют
на Дунае,
Голоса долетают через море до Киева,
Игорь едет по Боричеву
Ко святой богородице Пирогощей.
Радостны
земли,
Веселы грады...
Ярко и весело
светил месяц
на землю, звездочки при нем чуть искрились, то пропадали, то снова сверкали в темной синеве горизонта, как резвые рыбки в чистой воде блистают своей серебристой чешуей.
Ярко и весело
светил месяц
на землю, звездочки при нем чуть искрились, то пропадали, то снова сверкали в темной синеве горизонта, как резвые рыбки в чистой воде блистают своей серебристой чешуею.
В огромной дубовой колоде с пудовыми
свечами, с ладанным курением и гнусливым раскольничьим пением отнесли его, раба божия,
на кладбище и сравняли по обычаю с
землею, которую он протоптал лет полсотни своими сапожищами.
В огромной дубовой колоде, с пудовыми
свечами, с ладанным курением и гнусливым раскольничьим пением отнесли его
на кладбище и сровняли, по обычаю, с
землею, которую он протоптал лет полсотни своими сапожищами.
Огромное солнце пылало жаром, и так странно было, что
светит оно ярко, а ни
на чем нет определенных и спокойных теней солнечного дня, точно между солнцем и
землею висела какая-то невидимая, но плотная завеса и перехватывала лучи.