Неточные совпадения
Вздурился
Лев,
Престрашный поднял
рёв,
Скрежещет в ярости зубами
И землю он дерёт когтями.
Хоть в силе
Льву никто не равен,
И
рёв один его на всех наводит страх,
Но будущее кто угадывать возьмётся —
Ка́к знать? кому в ком нужда доведётся?
Пела скрипка, звенел чистый и высокий тенор какого-то чахоточного паренька в наглухо застёгнутой поддёвке и со шрамом через всю
левую щёку от уха до угла губ; легко и весело взвивалось весёлое сопрано кудрявой Любы Матушкиной; служащий в аптеке Яковлев пел баритоном, держа себя за подбородок, а кузнец Махалов, человек с воловьими глазами, вдруг открыв круглую чёрную пасть, начинал
реветь — о-о-о! и, точно смолой обливая, гасил все голоса, скрипку, говор людей за воротами.
— Да ты дьявол, что ли?!. —
ревел Гордей Евстратыч на это дружеское приглашение. — Жилы хочешь тянуть из живого человека?!. Ободрал как липку, а теперь зубы заговаривать… Нет, шабаш, не на таковского напал. Будет нам дураков-то валять, тоже не
левой ногой сморкаемся!..
И вот тут, слушая веселый
рев воды, рвущейся через потемневшие бревенчатые устои моста, мы с Пелагеей Ивановной приняли младенца мужского пола. Живого приняли и мать спасли. Потом две сиделки и Егорыч, босой на
левую ногу, освободившись наконец от ненавистной истлевшей подметки, перенесли родильницу в больницу на носилках.
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также гладить суровые гривы
львов, бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать
рев диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
Неожиданное течение вдруг подхватило лодку и понесло ее с ужасной стремительностью. Через минуту не стало видно ни
левого, ни правого берега.
Рев воды на мельнице, которому до сих пор мешала преграда из леса, вдруг донесся с жуткой явственностью.
Тимофеев-Сумской был великолепен. Склонившись на правый бок трона, причем его
левая вытянутая нога вылезала на половину сцены, с шутовской короной набекрень, он вперял вращающиеся белки в суфлерскую будку и так
ревел, что мальчишки за барьером взвизгивали от восторга. Моего имени он, конечно, не запомнил. Он просто заорал на меня, как купец в бане...
Потом охотники поймали
льва и привязали веревкой к дереву. Мышь услыхала львиный
рев, прибежала, перегрызла веревку и сказала: «Помнишь, ты смеялся, не думал, чтобы я могла тебе добро сделать, а теперь видишь, — бывает и от мыши добро».
Всей своей могучей грудью вдыхает
лев свежеющий воздух и вдруг оглушительным, царственным
ревом потрясает воздух пустыни.
Сторож зажег лампу. Свет ее упал на глаза Цезарю, и он проснулся. Сначала
лев долго не мог прийти в себя; он даже чувствовал до сих пор на языке вкус свежей крови. Но как только он понял, где он находится, то быстро вскочил на ноги и заревел таким гневным голосом, какого еще никогда не слыхали вздрагивающие постоянно при львином
реве обезьяны, ламы и зебры. Львица проснулась и, лежа, присоединила к нему свой голос.
*
А за Белградом,
Окол Харькова,
Кровью ярь мужиков
Перехаркана.
Бедный люд в Москву
Босиком бежит.
И от стона, о от
реваВся земля дрожит.
Ищут хлеба они,
Просят милости,
Ну и как же злобной воле
Тут не вырасти?
У околицы
Гуляй-полевой
Собиралися
Буйны головы.
Да как стали жечь,
Как давай палить.
У Деникина
Аж живот болит.
Он стоит на задних ногах,
ревет и — знаете, как это у медведей? — все старается дать мне пощечину, то
левой, то правой лапой.
Целый день он бился, метался в клетке и
ревел, потом лег подле мертвой собачки и затих. Хозяин хотел унести мертвую собачку, но
лев никого не подпускал к ней.
Пусть могучий
лев катается по земле, опутанный сетью, пусть напрягает чудовищные мышцы и потрясает театр яростным
ревом.
Но видит
льва, робеет и
ревет,
Себя хвостом по ребрам бьет,
И крадется, косяся взглядом,
И лижет морду языком,
И, обошедши
льва кругом,
Рычит и с ним ложится рядом.