Неточные совпадения
Был ясный морозный день. У подъезда
рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между
русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Когда Самгин вошел и сел в шестой
ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий век, успев, однако, посеять все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на время, мудрые, незабвенные произведения гениев
русской литературы, бессмертных сердцеведов, в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
Рядом с этим хламом — библиотека
русских и европейских классиков, книги Ле-Бона по эволюции материи, силы.
«
Русский. Я его где-то видел», — отметил Самгин и стал наклонять голову каждый раз, когда этот человек оглядывался. Но в антракте человек встал
рядом с ним и заговорил глухим, сиповатым голосом...
Тонкая, смуглолицая Лидия, в сером костюме, в шапке черных, курчавых волос,
рядом с Мариной казалась не
русской больше, чем всегда. В парке щебетали птицы, ворковал витютень, звучал вдали чей-то мягкий басок, а Лидия говорила жестяные слова...
И перед синими
рядамиСвоих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой в недоуменье…
Вдруг слабым манием руки
На
русских двинул он полки.
Да и всегда было тайною, и я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется,
русского человека по преимуществу) лелеять в душе своей высочайший идеал
рядом с величайшею подлостью, и все совершенно искренно.
Он убил того
русского попа, сударь, вырвал его рыжую бороду и продал парикмахеру на Кузнецком мосту, совсем
рядом с магазином господина Андрие, — вы, конечно, знаете: парижские новинки, модные изделия, белье, сорочки…
Чукчи держат себя поодаль от наших поселенцев, полагая, что
русские придут и перережут их, а
русские думают — и гораздо с большим основанием, — что их перережут чукчи. От этого происходит то, что те и другие избегают друг друга, хотя живут
рядом, не оказывают взаимной помощи в нужде во время голода, не торгуют и того гляди еще подерутся между собой.
Все они — молодые, старые, худые, толстые, бледные, красные, черные, усатые, бородатые, безбородые,
русские, татары, евреи — выходили, звеня кандалами и бойко махая рукой, как будто собираясь итти куда-то далеко, но, пройдя шагов 10, останавливались и покорно размещались, по 4 в
ряд, друг за другом.
Следующие два мыса называются Нюммый-дуони и Лаамчи-дуони, и, наконец, самый последний мыс около Амагу имеет
русское название — Белкина, а
рядом небольшая бухточка — Разочарования.
От устья Синанцы Иман изменяет свое направление и течет на север до тех пор, пока не достигнет Тхетибе. Приток этот имеет 3 названия: гольды называют его Текибира, удэгейцы — Тэгибяза,
русские — Тайцзибери. Отсюда Иман опять поворачивает на запад, какое направление и сохраняет уже до впадения своего в Уссури. Эта часть долины Имана тоже слагается из
ряда денудационных и тектонических участков, чередующихся между собой. Такого рода долины особенно часто встречаются в Приамурском крае.
Гагин, наконец, решил, что он «сегодня не в ударе», лег
рядом со мною, и уж тут свободно потекли молодые наши речи, то горячие, то задумчивые, то восторженные, но почти всегда неясные речи, в которых так охотно разливается
русский человек.
Все это принадлежит к
ряду безумных мер, которые исчезнут с последним дыханием этого тормоза, попавшегося на
русское колесо, — вместе с законом о пассах, о религиозной нетерпимости и проч.
Во всяком случае, я позволю себе думать, что в
ряду прочих материалов, которыми воспользуются будущие историки
русской общественности, моя хроника не окажется лишнею.
Русские православные круги в Париже с профессурой Богословского института во главе в течение
ряда лет имели встречи с англиканскими кругами.
Но все-таки, как ни блестящи были французы,
русские парикмахеры Агапов и Андреев (последний с 1880 года) занимали, как художники своего искусства, первые места. Андреев даже получил в Париже звание профессора куафюры,
ряд наград и почетных дипломов.
В это время он напечатал в «
Русских ведомостях»
ряд интереснейших корреспонденций об этом, тогда неведомом крае.
По субботам члены «
Русского гимнастического общества» из дома Редлиха на Страстном бульваре после вечерних классов имели обычай ходить в ближайшие Сандуновские бани, а я всегда шел в Палашовские,
рядом с номерами «Англия», где я жил.
Дальше вынесли из кошевой несколько кульков и целую корзину с винами, — у Штоффа все было обдумано и приготовлено. Галактион с каким-то ожесточением принялся за водку, точно хотел кому досадить. Он быстро захмелел, и дальнейшие события происходили точно в каком-то тумане. Какие-то девки пели песни, Штофф плясал
русскую, а знаменитая красавица Матрена сидела
рядом с Галактионом и обнимала его точеною белою рукой.
— Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший
рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все
русские силы даром к себе переводят!
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни
русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из
рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в
ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой
русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Перекрестов,
рядом с этим вымирающим типом помпадурства, являлся настоящим homo novus; в качестве представителя
русской прессы он не только из конца в конец обрыскал свое отечество, но исколесил Европу и даже сделал несколько кругосветных путешествий.
Дальше эта чернильница видела целый
ряд метаморфоз, пока не попала окончательно в расписной кабинет, где все дышало настоящим тугим довольством, как умеют жить только крепкие
русские люди.
Хорошо сохранили основной промышленный тип, собственно, только два поколения — сам Гордей и его сыновья; дальше начинался целый
ряд тех «
русских принцев», которые удивляли всю Европу и, в частности, облюбованный ими Париж тысячными безобразиями и чисто
русским самодурством.
— Наша задача — выбить эти фирмы из их позиции, — глубокомысленно говорил генерал. — Мы устроим
ряд специальных съездов в обеих столицах, где представители
русской промышленности могут обсудить свои интересы и выработать программу совместного действия. Нужно будет произвести известное давление на министерства и повести отчаянную борьбу за свое существование.
Пока он писал, — горячо и быстро, — он сам не замечал этих недостатков, но стоило ему
рядом с своими страницами прочитать хоть маленький отрывок из великих
русских творцов, как им овладевало бессильное отчаяние, стыд и отвращение к своему искусству.
Не раз случалось и так, что «знатные иностранцы», пораженные настойчивостью, с которою старики усиливались прорваться в
ряды «милых негодяев», взглядывали на них с недоумением, как бы вопрошая: откуда эти выходцы? — на что прочие бесшабашные советники, разумеется, поспешали объяснить, что это загнившие продукты дореформенной
русской культуры, не имеющие никакого понятия об «увенчании здания» 20.
За Берлином, по направлению к Рейну, начинается
ряд лакейских городов. Это — курорты, где в общей массе наезжего люда и
русские, по распоряжению медицинского начальства, посвящают себя нагуливанию животов.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание, готовая по первому знаку ринуться вперед; в кургаузе, около источников, появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный дом превращается в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную
русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении головы; владельцы этих домов, зимой ютившиеся в конурах ради экономии в топливе, теперь переходят в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни, не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною целью за грош продать душу; и тут же
рядом ржут лошади, ревут ослы и без оглядки бежит жид, сам еще не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана пахнет талером или банковым билетом.
Конечно,
русскому царю, повелевающему шестой частью земного шара и непрестанно пекущемуся о благе пятисот миллионов подданных, просто физически невозможно было бы подписывать производство каждому из многих тысяч офицеров. Нет, он только внимательно и быстро проглядывает бесконечно длинный
ряд имен. Уста его улыбаются светло и печально.
Таковы же были и два московских толстых журнала — «
Русский вестник», издававшийся редактором «Московских ведомостей» М.Н. Катковым, и «
Русская мысль» В.М. Лаврова, близкая к «
Русским ведомостям». А потом
ряд второстепенных изданий.
А через три дня, в четверг, в «Развлечении» появились во весь лист карикатуры: лопнувший колокол, а
рядом два близнеца с лицом Н.П. Ланина, редактора «
Русского курьера», а далее сам Н.П. Ланин сидит в ванне с надписью «ланинское шампанское» и из ванны вылетает стая уток, и тут же издатель «Новостей дня» А.Я. Липскеров ловит этих уток.
В.А. Гольцев, руководивший политикой, писал еженедельные фельетоны «Литературное обозрение», П.С. Коган вел иностранный отдел, В.М. Фриче ведал западной литературой и в
ряде ярких фельетонов во все время издания газеты основательно знакомил читателя со всеми новинками Запада, не переведенными еще на
русский язык.
На его красивом, с колоннами доме у Москворецкого моста,
рядом с огромной вывеской, украшенной гербом и десятком медалей с разных выставок, появилась другая вывеска: «
Русский курьер» — ежедневная газета».
Редакция поместилась в бывшем магазине Лукутина, где продавались его знаменитые изделия из папье-маше. Одновременно И.Д. Сытин выстроил в приобретенном у Н.А. Лукутина владении четырехэтажный корпус на дворе, где разместилась редакция и типография и где стало печататься «
Русское слово» на новых ротационных машинах.
Рядом И.Д. Сытин выстроил другой корпус, для редакции, с подъемными машинами для своих изданий.
Увы! мы только поддакивали. Мы аплодировали учителю нашему, да с каким еще жаром! А что, господа, не раздается ли и теперь, подчас сплошь да
рядом, такого же «милого», «умного», «либерального» старого
русского вздора?
Тут просто
русская лень, наше унизительное бессилие произвести идею, наше отвратительное паразитство в
ряду народов.
В одно утро, когда дождь ливмя лил и когда бы хороший хозяин собаки на двор не выгнал, Антип Ильич, сидевший в своей комнатке
рядом с передней и бывший весь погружен в чтение «Сионского вестника» [«Сионский вестник» — журнал, издававшийся
русским мистиком А.Ф.Лабзиным в 1806 и 1817—1818 годах.], услыхал вдруг колокольцы, которые все ближе и ближе раздавались, и наконец ясно было, что кто-то подъехал к парадному крыльцу.
— Достоевский полемизирует с
рядом статей в тогдашней
русской печати, авторы которых (В. И. Даль, И. С. Беллюстин) утверждали, что грамотность вредит простонародью, способствуя росту числа уголовных преступлений.]
Хаджи-Мурат сидел
рядом в комнате и, хотя не понимал того, что говорили, понял то, что ему нужно было понять: что они спорили о нем, и что его выход от Шамиля есть дело огромной важности для
русских, и что поэтому, если только его не сошлют и не убьют, ему много можно будет требовать от них.
Книга моя, как я и ожидал, была задержана
русской цензурой, но отчасти вследствие моей репутации как писателя, отчасти потому, что она заинтересовала людей, книга эта распространилась в рукописях и литографиях в России и в переводах за границей и вызвала, с одной стороны, от людей, разделяющих мои мысли,
ряд сведений о сочинениях, писанных об этом же предмете, с другой стороны,
ряд критик на мысли, высказанные в самой книге.
Деятельность
русской церкви, несмотря на весь тот внешний лоск современности, учености, духовности, который ее члены теперь начинают принимать в своих сочинениях, статьях, в духовных журналах и проповедях, состоит только в том, чтобы не только держать народ в том состоянии грубого и дикого идолопоклонства, в котором он находился, но еще усиливать и распространять суеверие и религиозное невежество, вытесняя из народа живущее в нем
рядом с идолопоклонством жизненное понимание христианства.
Рассуждая о моей книге и вообще о евангельском учении, как оно выражено в нагорной проповеди, иностранные критики утверждали, что такое учение не есть собственно христианское (христианское учение, по их мнению, есть католицизм и протестантство) — учение же нагорной проповеди есть только
ряд очень милых непрактических мечтаний du charmant docteur, как говорит Ренан, годных для наивных и полудиких обитателей Галилеи, живущих за 1800 лет назад, и для
русских полудиких мужиков — Сютаева, Бондарева и
русского мистика Толстого, но никак не приложимых к высокой степени европейской культуры.
Выступала другая сторона дела: существует
русская литература, немецкая, французская, итальянская, английская, классическая, целый
ряд восточных, — о чем не было писано, какие вопросы не были затронуты, какие изгибы души и самые сокровенные движения чувства не были трактованы на все лады!
Рядом с «
Русским пиром» был трактир Лондрона, отставного солдата из кантонистов, любителя кулачных боев.
Быстро, почти ощупью, как-то боком пробегал, в сопровождении капельдинера, седовласый С. А. Юрьев и садился
рядом с таким же седовласым М. Н. Ремезовым — оба из «
Русской мысли». Тут же сидел и А. П. Лукин из «
Русских ведомостей», Вл. И. Немирович-Данченко из «
Русского курьера» и Н. О. Ракшанин из «Московского листка».
Вот посреди комнаты, за столом, в объятиях пожилого, плечистого брюнета с коротко остриженными волосами, лежит пьяная девчонка, лет тринадцати, с детским лицом, с опухшими красными глазами, и что-то старается выговорить, но не может… Из маленького, хорошенького ротика вылетают бессвязные звуки.
Рядом с ними сидит щеголь в
русской поддевке — «кот», продающий свою «кредитную» плечистому брюнету…
До Кумыша чусовское население можно назвать горнозаводским, за исключением некоторых деревень, где промышляют звериной или рыбной ловлей; ниже начинается сельская полоса — с полями, нивами и поемными лугами. Несколько сел чисто
русского типа, с
рядом изб и белой церковью в центре, красиво декорируют реку; иногда такое село, поставленное на крутом берегу, виднеется верст за тридцать.