Неточные совпадения
Вгляделся барин в пахаря:
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей земле;
И сам на землю-матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А
волосы — песок.
Удары градом сыпались:
— Убью! пиши к родителям! —
«Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал
рукой, как обручем,
Другой вцепился в
волосыИ гнул со словом «кланяйся»
Купца к своим ногам.
Парамошу нельзя было узнать; он расчесал себе
волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл
руки мылом добела и в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира сего.
Но вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она не примет никакого решения, вспомнив этот страшный для нее и в воспоминании жест, когда она взялась обеими
руками за
волосы, она простилась и уехала.
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными
волосами и обнаженными по локоть худыми
руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня, чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
Пока он поворачивал его, чувствуя свою шею обнятою огромной исхудалой
рукой, Кити быстро, неслышно перевернула подушку, подбила ее и поправила голову больного и редкие его
волоса, опять прилипшие на виске.
— Я знал, я знал! — повторял он свою любимую фразу и, схватив ее
руку, которая ласкала его
волосы, стал прижимать ее ладонью к своему рту и целовать ее.
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо его лицо, как коротки его
волосы! Как длинны
руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие
руки с короткими, обросшими белыми
волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял
руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Невыносимо нагло и вызывающе подействовал на Алексея Александровича вид отлично сделанного художником черного кружева на голове, черных
волос и белой прекрасной
руки с безыменным пальцем, покрытым перстнями.
Красавец обер-кельнер с начинавшимся от шеи пробором в густых напомаженных
волосах, во фраке и с широкою белою батистовою грудью рубашки, со связкой брелок над округленным брюшком, заложив
руки в карманы, презрительно прищурившись, строго отвечал что-то остановившемуся господину.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные
руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся
волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и
рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна
рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой
руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие
волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Старичок-священник, в камилавке, с блестящими серебром седыми прядями
волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие
руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине ризы, перебирал что-то у аналоя.
И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные
руки, как ни красив весь ее полный стан, ее разгоряченное лицо из-за этих черных
волос, он найдет еще лучше, как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый муж».
И она не могла не ответить улыбкой — не словам, а влюбленным глазам его. Она взяла его
руку и гладила ею себя по похолодевшим щекам и обстриженным
волосам.
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала его и ни с чем не соглашалась. Он нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся
руку. Он поцеловал ее
руку, поцеловал
волосы, опять поцеловал
руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими
руками за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
Он, сняв китель, подставив обросшую
волосами красную шею под струю умывальника, растирал ее и голову
руками.
Это была не картина, а живая прелестная женщина с черными вьющимися
волосами, обнаженными плечами и
руками и задумчивою полуулыбкой на покрытых нежным пушком губах, победительно и нежно смотревшая на него смущавшими его глазами.
На правой стороне теплой церкви, в толпе фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа,
волос, цветов, обнаженных плеч и
рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся в высоком куполе.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И
руки и широкие кости казались еще огромнее.
Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Алексей Александрович погладил
рукой по
волосам сына, ответил на вопрос гувернантки о здоровье жены и спросил о том, что сказал доктор о baby [ребенке.].
Можно было поправить рисунок сообразно с требованиями этой фигуры, можно и должно даже было иначе расставить ноги, совсем переменить положение левой
руки, откинуть
волосы.
На сцене певица, блестя обнаженными плечами и бриллиантами, нагибаясь и улыбаясь, собирала с помощью тенора, державшего ее за
руку, неловко перелетавшие через рампу букеты и подходила к господину с рядом по середине блестевших помадой
волос, тянувшемуся длинными
руками через рампу с какою-то вещью, — и вся публика в партере, как и в ложах, суетилась, тянулась вперед, кричала и хлопала.
«Ах, что я делаю!» сказала она себе, почувствовав вдруг боль в обеих сторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что держит обеими
руками свои
волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Курчавый старик, повязанный по
волосам лычком, с темною от пота горбатою спиной, ускорив шаг, подошел к коляске и взялся загорелою
рукой за крыло коляски.
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки; ее
волосы касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной
рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в волны.
Через несколько минут он был уже возле нас; он едва мог дышать; пот градом катился с лица его; мокрые клочки седых
волос, вырвавшись из-под шапки, приклеились ко лбу его; колени его дрожали… он хотел кинуться на шею Печорину, но тот довольно холодно, хотя с приветливой улыбкой, протянул ему
руку.
Мери сидела на своей постели, скрестив на коленях
руки; ее густые
волосы были собраны под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики, ее маленькие ножки прятались в пестрых персидских туфлях.
А иногда же, все позабывши, перо чертило само собой, без ведома хозяина, маленькую головку с тонкими, острыми чертами, с приподнятой легкой прядью
волос, упадавшей из-под гребня длинными тонкими кудрями, молодыми обнаженными
руками, как бы летевшую, — и в изумленье видел хозяин, как выходил портрет той, с которой портрета не мог бы написать никакой живописец.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в одно и то же время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив
рукой свои черные густые
волосы.
Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, упал на стул, и оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от себя, и, запустивши обе
руки себе в
волосы, об укрепленье которых прежде старался, безжалостно рвал их, услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем не угасимую боль сердца.
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли,
руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо,
волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
Он выбежал проворно, с салфеткой в
руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул
волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой.
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил
волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.
Голос его был строг и не имел уже того выражения доброты, которое тронуло меня до слез. В классной Карл Иваныч был совсем другой человек: он был наставник. Я живо оделся, умылся и, еще с щеткой в
руке, приглаживая мокрые
волосы, явился на его зов.
Княгиня была женщина лет сорока пяти, маленькая, тщедушная, сухая и желчная, с серо-зелеными неприятными глазками, выражение которых явно противоречило неестественно-умильно сложенному ротику. Из-под бархатной шляпки с страусовым пером виднелись светло-рыжеватые
волосы; брови и ресницы казались еще светлее и рыжеватее на нездоровом цвете ее лица. Несмотря на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным
рукам и особенной сухости во всех чертах общий вид ее имел что-то благородное и энергическое.
Грудь, шея и плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте;
волосы, которые прежде разносились легкими кудрями по лицу ее, теперь обратились в густую роскошную косу, часть которой была подобрана, а часть разбросалась по всей длине
руки и тонкими, длинными, прекрасно согнутыми
волосами упадала на грудь.
Так и летели черные
волосы из-под медной его шапки; вился завязанный на
руке дорогой шарф, шитый
руками первой красавицы.
Вновь сверкнули в его памяти прекрасные
руки, очи, смеющиеся уста, густые темно-ореховые
волосы, курчаво распавшиеся по грудям, и все упругие, в согласном сочетанье созданные члены девического стана.
Ее
волосы сдвинулись в беспорядке; у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку; раскинувшаяся юбка обнажала колени; ресницы спали на щеке, в тени нежного, выпуклого виска, полузакрытого темной прядью; мизинец правой
руки, бывшей под головой, пригибался к затылку.
Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне. Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные
волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но считая его не более как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла
руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана.
Но он был в беспокойстве, ерошил
волосы и подпирал иногда, в тоске, обеими
руками голову, положа продранные локти на залитый и липкий стол.
Он налил стаканчик, выпил и задумался. Действительно, на его платье и даже в
волосах кое-где виднелись прилипшие былинки сена. Очень вероятно было, что он пять дней не раздевался и не умывался. Особенно
руки были грязные, жирные, красные, с черными ногтями.
Он был еще очень молод, одет как простолюдин, роста среднего, худощавый, с
волосами, обстриженными в кружок, с тонкими, как бы сухими чертами лица. Неожиданно оттолкнутый им человек первый бросился было за ним в комнату и успел схватить его за плечо: это был конвойный; но Николай дернул
руку и вырвался от него еще раз.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту с извозчика встал и в подворотню входил об
руку с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а тот ему в
волосы вцепился и тоже тузил.
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл
волосы, шею и особенно
руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Все различным образом выражают восторг. Паратов сидит, запустив
руки в
волоса. Ко второму куплету слегка пристает Робинзон.
Ему все мерещилось это чистое, нежное, боязливо приподнятое лицо; он чувствовал под ладонями
рук своих эти мягкие
волосы, видел эти невинные, слегка раскрытые губы, из-за которых влажно блистали на солнце жемчужные зубки.
Василий Иванович его слушал, слушал, сморкался, катал платок в обеих
руках, кашлял, ерошил свои
волосы — и наконец не вытерпел: нагнулся к Аркадию и поцеловал его в плечо.