Неточные совпадения
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел
из болота. Выйдя на сухое, он сел на кочку, разулся, вылил воду
из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и
руки. Освежившись, он двинулся опять к
тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением
не горячиться.
И, заметив полосу света, пробившуюся с боку одной
из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке,
не вставая, потянулся
рукой к
тому месту, где в спальне у него висел халат.
— Нет, Платон Михайлович, — сказал Хлобуев, вздохнувши и сжавши крепко его
руку, —
не гожусь я теперь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и поясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече. Куды мне! Что разорять казну! И без
того теперь завелось много служащих ради доходных
мест. Храни бог, чтобы из-за меня, из-за доставки мне жалованья прибавлены были подати на бедное сословие: и без
того ему трудно при этом множестве сосущих. Нет, Платон Михайлович, бог с ним.
Ничего подобного этому я
не мог от нее представить и сам вскочил с
места,
не то что в испуге, а с каким-то страданием, с какой-то мучительной раной на сердце, вдруг догадавшись, что случилось что-то тяжелое. Но мама
не долго выдержала: закрыв
руками лицо, она быстро вышла
из комнаты. Лиза, даже
не глянув в мою сторону, вышла вслед за нею. Татьяна Павловна с полминуты смотрела на меня молча.
— Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! — прокричала Татьяна Павловна, а так как Катерина Николаевна хоть и смотрела на меня (я помню все до черточки),
не сводя глаз, но
не двигалась с
места,
то Татьяна Павловна, еще мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно поднял
руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я сам замахиваюсь.
Кроме
того, было прочтено дьячком несколько стихов
из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено
место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую
руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине,
из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что
тот, кто
не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме
того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них
рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд,
то не умрет, а останется здоровым.
Иман еще
не замерз и только по краям имел забереги. На другом берегу, как раз против
того места, где мы стояли, копошились какие-то маленькие люди. Это оказались удэгейские дети. Немного дальше, в тальниках, виднелась юрта и около нее амбар на сваях. Дерсу крикнул ребятишкам, чтобы они подали лодку. Мальчики испуганно посмотрели в нашу сторону и убежали. Вслед за
тем из юрты вышел мужчина с ружьем в
руках. Он перекинулся с Дерсу несколькими словами и затем переехал в лодке на нашу сторону.
А главное в
том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои
руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает
место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо,
из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только на этом условии и взял
место управляющего, «я, говорит,
не могу, куда мне», — да вы только
место занимайте, чтобы сидел на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так,
то можно, возьму
место», но ведь и
не в этом важность, что власть, а в
том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от прежнего
места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Я забыл сказать, что «Вертер» меня занимал почти столько же, как «Свадьба Фигаро»; половины романа я
не понимал и пропускал, торопясь скорее до страшной развязки, тут я плакал как сумасшедший. В 1839 году «Вертер» попался мне случайно под
руки, это было во Владимире; я рассказал моей жене, как я мальчиком плакал, и стал ей читать последние письма… и когда дошел до
того же
места, слезы полились
из глаз, и я должен был остановиться.
Вылезши
из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить все к своему
месту, но мешков
не тронула: «Это Вакула принес, пусть же сам и вынесет!» Черт между
тем, когда еще влетал в трубу, как-то нечаянно оборотившись, увидел Чуба об
руку с кумом, уже далеко от избы.
Дело в
том, что посажено было здесь на участки сразу 30 человек; это было как раз
то время, когда
из Александровска долго
не присылали инструментов, и поселенцы отправились к
месту буквально с голыми
руками.
Я
не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере
того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой
руке ястреба, а левою
рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на
месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
Как только я вынул куклу
из рук лежащей в забытьи девочки, она открыла глаза, посмотрела перед собой мутным взглядом, как будто
не видя меня,
не сознавая, что с ней происходит, и вдруг заплакала тихо-тихо, но вместе с
тем так жалобно, и в исхудалом лице, под покровом бреда, мелькнуло выражение такого глубокого горя, что я тотчас же с испугом положил куклу на прежнее
место.
Когда ей было уже за тридцать, ей предложили
место классной дамы. Разумеется, она приняла с благодарностью и дала себе слово сделаться достойною оказанного ей отличия. Даже старалась быть строгою, как это ей рекомендовали, но никак
не могла. Сама заводила в рекреационные часы игры с девицами, бегала и кружилась с ними, несмотря на
то, что тугой и высокий корсет очень мешал ей. Начальство, видя это, покачивало головой, но наконец махнуло
рукой, убедясь, что никаких беспорядков
из этого
не выходило.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в
руке, на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в глазах это выражение холодной гордости аристократа богатства, которое говорит вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но
не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через
руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за
то только, чтобы быть на моем
месте.
Это он, когда их переводили
из места первой их ссылки в нашу крепость, нес Б-го на
руках в продолжение чуть
не всей дороги, когда
тот, слабый здоровьем и сложением, уставал почти с пол-этапа.
Крики бабы усиливались: видно было, что ее
не пропускали, а, напротив, давали дорогу
тому, кого она старалась удержать. Наконец
из толпы показался маленький, сухопарый пьяненький мужичок с широкою лысиною и вострым носом, светившимся, как фонарь. Он решительно выходил
из себя: болтал без толку худенькими
руками, мигал глазами и топал ногами, которые, мимоходом сказать, и без
того никак
не держались на одном
месте.
Изобрел ли Биндасов на
месте это последнее наименование, перешло ли оно к нему
из других
рук, только оно, по-видимому, очень понравилось двум тут же стоявшим благороднейшим молодым людям, изучавшим естественные науки, ибо несколько дней спустя оно уже появилось в русском периодическом листке, издававшемся в
то время в Гейдельберге под заглавием:"А toyt venant je crache!" — или:"Бог
не выдаст, свинья
не съест".
Я рассказывал ей длинные истории
из своего прошлого и описывал свои в самом деле изумительные похождения. Но о
той перемене, какая произошла во мне, я
не обмолвился ни одним словом. Она с большим вниманием слушала меня всякий раз и в интересных
местах потирала
руки, как будто с досадой, что ей
не удалось еще пережить такие же приключения, страхи и радости, но вдруг задумывалась, уходила в себя, и я уже видел по ее лицу, что она
не слушает меня.
— Главное, — снова продолжала она, — что я мужу всем обязана: он взял меня
из грязи,
из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня
не лишать его пяти миллионов наследства,
тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на
руках женщина, которую он любит… Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем
месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.
Пόд-вечер приехали гости к Палицыну; Наталья Сергевна разрядилась в фижмы и парчевое платье, распудрилась и разрумянилась; стол в гостиной уставили вареньями, ягодами сушеными и свежими; Генадий Василич Горинкин, богатый сосед, сидел на почетном
месте, и хозяйка поминутно подносила ему тарелки с сластями; он брал
из каждой понемножку и важно обтирал себе губы; он был высокого росту, белокур, и вообще довольно ловок для деревенского жителя
того века; и это потому быть может, что он служил в лейб-кампанцах; 25<-и> лет вышед в отставку, он женился и нажил себе двух дочерей и одного сына; — Борис Петрович занимал его разговорами о хозяйстве, о Москве и проч., бранил новое, хвалил старое, как все старики, ибо вообще, если человек сам стал хуже,
то всё ему хуже кажется; — поздно вечером, истощив разговор, они
не знали, что начать; зевали в
руку, вертелись на
местах, смотрели по сторонам; но заботливый хозяин тотчас нашелся...
Лишь один
из них, самый высокий, тощий, с густейшей бородою и
не подобающим ни монаху, ни случаю громким, весёлым голосом,
тот, который шёл впереди всех с большим, чёрным крестом в
руках, как будто
не имел лица: был он лысый, нос его расплылся по щекам, и кроме двух чёрненьких ямок между лысиной и бородой у него на
месте лица ничего
не значилось.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит с ним па открытое
место, всего лучше за околицу деревни, в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он
из кармана или
из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка; в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак
не должно ходить в поле, а в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к
руке охотника: это делается для
того, чтоб задержать полет голубя и чтоб, в случае неудачи, он
не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним
не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом,
не вынимая
из когтей, отвернуть голубю голову.
— Мы
из деревни выедем совсем
не в
ту сторону, куда нужно, — шепотом сообщил мне Флегонт Флегонтович, тревожно потирая
руки. — А вы слышали, что Спирька сегодня ночью чуть
не убежал у нас? Да, да… Ну, я с ним распорядился по-своему и пообещал посадить на цепь, как собаку, если он вздумает еще морочить меня. А все-таки сердце у меня
не на
месте… Всю ночь сегодня грезился проклятый заяц, который нам тогда перебежал дорогу, — так и прыгает, бестия, под самым носом.
Ананий Яковлев. А мне легче твоего?
Не из блажи али
из самодурства, всамотка, куражатся над тобой…
Не успели тебя за вину твою простить, как ты опять за
то же принялась. Камень будь на
месте человека, так и
тот лопнет…
Не будь, кажется, ничего такого, — так
не токмо что
руку свою поднимать, а взглядом своим обидеть вас никогда
не желал бы!
Тот подошел и, вынув перочинный ножик, разрезал веревку в нескольких
местах. Лицо бродяги было бледно; глаза глядели хотя и угрюмо, но совершенно сознательно, так что молодой человек нисколько
не колебался исполнить обращенную к нему просьбу Бесприютного. Последний встал на ноги, кивнул головой и, потупясь, быстро вышел
из камеры. Протягивая перед собой
руки, пошел за ним и Хомяк.
— Говорю тебе, Иуда, ты самый умный
из нас. Зачем только ты такой насмешливый и злой? Учитель
не любит этого. А
то ведь и ты мог бы стать любимым учеником,
не хуже Иоанна. Но только и тебе, — Петр угрожающе поднял
руку, —
не отдам я своего
места возле Иисуса, ни на земле, ни там! Слышишь!
И ни
те, ни другие
не имеют достаточно бодрости и силы, чтобы прямо начать борьбу с этими препятствиями: одни хотят обойти и, таким образом, теряют
из виду цель и попадают в [отвратительное] болото всяческой неправды, а другие остаются на
месте и сидят сложа
руки, с презрением и желчью отзываясь о
тех, которые ударились в сторону, и дожидаясь,
не явится ли какой-нибудь титан да
не отодвинет ли гору, заслонившую им путь.
— Ни единый час
не изнесу ее
из моленной, — тихо, но с твердой решимостью сказала мать Августа. — Больше ста семидесяти годов стоит она на одном
месте. Ни при старых матерях, ни при мне ее
не трогивали, опричь пожарного случая.
Не порушу завета первоначальника шарпанского отца Арсения. Он заповедовал
не износить иконы
из храма ни под каким видом. У нас на
то запись
руки его…
А если кому
из этих ораторов и удавалось на несколько мгновений овладеть вниманием близстоящей кучки,
то вдруг на скамью карабкался другой, перебивал говорящего, требовал слова
не ему, а себе или вступал с предшественником в горячую полемику; слушатели подымали новый крик, новые споры, ораторы снова требовали внимания, снова взывали надседающимся до хрипоты голосом, жестикулировали, убеждали; ораторов
не слушали, и они, махнув
рукой, после всех усилий, покидали импровизованную трибуну, чтоб уступить
место другим или снова появиться самим же через минуту, и увы! — все это было совершенно тщетно.
Вдруг подожженный частный обернулся и поймал школьника на
месте: тотчас же он его цап за
руку и кивнул своему помощнику. Но так как помощник
не замечал начальничьего кивка,
то частный самолично повел мальчугана
из церкви.
Среди плавника попадались и кости кита: огромные челюсти, ребра и массивные позвонки весом по 15–16 килограммов каждый. Чжан-Бао взял один
из обломков в
руку. К нему поспешно подошел Карпушка и стал просить
не трогать костей на песке.
Не понимая, в чем дело, китаец бросил ребро в сторону. Ороч поспешно поднял его и бережно положил на прежнее
место, старательно придав ему
то положение, в котором оно находилось ранее.
Но он
не скоро дождался ответа, и
то, как слушатели отозвались на его вопрос,
не могло показаться ему удовлетворительным. Майор Форов, первый
из выслушавших эту повесть Гордановского обращения, встал с
места и, презрительно плюнув, отошел к окну. Бодростин повторил ему свой вопрос, но получил в ответ одно коротенькое: «наплевать». Потом, сожалительно закачав головой, поднялся и молча направился в сторону Евангел. Бодростин и его спросил, но священник лишь развел
руками и сказал...
Мешая русские слова с немецкими, он высказывал свои опасения за судьбу оставшейся на станции своей сопутницы, но его никто
не понимал и в ответ на все его моления, жалобы и порывы вскочить немецкий кондуктор, с длинным лицом, похожим на гороховую колбасу, присаживал его мощною
рукой на
место и приговаривал: «Seien Sie ruhig», [Успокойтесь (нем.).] и затем продолжал вести вполголоса беседу с
теми из пассажиров, которые проснулись и любопытно наблюдали эту сцену.
Невдалеке он заарестовал бабу, ехавшую в город с возом молодой капусты и, дав этой, ничего
не понимавшей и упиравшейся бабе несколько толчков, насильно привел ее лошадь к
тому месту, где лежал бесчувственный Подозеров. Здесь майор,
не обращая внимания на кулаки и вопли женщины, сбросив половину кочней на землю, а
из остальных устроил нечто вроде постели и, подняв тяжело раненного или убитого на свои
руки, уложил его на воз, дал бабе рубль, и Подозерова повезли.
Снимают лампу и лезут под стол искать копейку. Хватают
руками плевки, ореховую скорлупу, стукаются головами, но копейки
не находят. Начинают искать снова и ищут до
тех пор, пока Вася
не вырывает
из рук Гриши лампу и
не ставит ее на
место. Гриша продолжает искать в потемках.
После каждого блюда, заедаемого по обыкновению лавашами и чади [Чади — густая каша кусками вместо хлеба.] или солоноварным вкусным квели, деда поднимался с
места и с полной чашей в
руке восхвалял
того или другого гостя. Вина как верующий магометанин он
не пил, и каждый раз передавал свой кубок кому-либо
из почетнейших гостей.
— Прекрасно-с, но ничего
не надо делать даром…
Из их похвал
не шубу шить. С
тех пор как изобретены денежные знаки, за всякие услуги надо платить: я
из руки выпускаю услугу, а ты клади об это самое
место денежный знак.
А в столовой, на одном конце княгиня Марфа Петровна с барынями, на другом князь Алексей Юрьич с большими гостями. С правой
руки губернатору
место, с левой — генерал-поручику, за ними прочие, по роду и чинам. И всяк свое
место знай, выше старшего
не смей залезать,
не то шутам велят стул из-под
того выдернуть, аль прикажут лакеям кушаньем его обносить. Кто помельче,
те на галерее едят. Там в именины человек пятьсот либо шестьсот обедывало, а в столовой человек восемьдесят либо сто —
не больше.
— Нет, ей-богу молодцы забастовщики!.. Ни толкотни, ни спешки, ни ругани. У каждого свое
место… А
то, как
из Харбина выезжали: первое, — чуть
руку себе
не сломал, второе, — спал в коридоре, как собака…
«На войне все просто, — сказал один писатель, — но простота эта дается трудно». Что сделал бы Суворов на
месте Салтыкова,
того именно и боялся прусский король. Он писал королеве, чтобы она торопилась выезжать
из Берлина с королевским семейством и приказала бы вывозить архив, так как город может попасть в
руки неприятеля. К счастью Фридриха, он имел перед собой
не Суворова, а Салтыкова.
Все утихло: каждый
из плясунов, подняв в эту минуту одну ногу, как будто прирос на другой к своему
месту;
те из них, которые подпрыгнули вверх, так и остались на воздухе; отворенные рты
не успели сомкнуться, поднятые в пляске
руки и вздернутые вверх плеча и головы
не успели опуститься; грабли жида на цымбалах и смычки чертенят на гудках словно окаменели у струн.
В
то время как он подъезжал,
из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее
место. Широкоплечий, огромный солдат 1-й нумер с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2-й нумер трясущеюся
рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнушись на хобот, выбежал вперед,
не замечая генерала и выглядывая из-под маленькой ручки.