Неточные совпадения
— Видишь, — отвечал Вронский, хмурясь, отирая
рот и не
глядя на него.
Учитель очень внимательно
глядел на разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту же минуту открывал
рот и смеялся с усердием.
Он представлял смешную фигуру, раскрывши
рот и
глядя неподвижно в ее ослепительные очи.
Она взяла хлеб и поднесла его ко
рту. С неизъяснимым наслаждением
глядел Андрий, как она ломала его блистающими пальцами своими и ела; и вдруг вспомнил о бесновавшемся от голода, который испустил дух в глазах его, проглотивши кусок хлеба. Он побледнел и, схватив ее за руку, закричал...
И Базаров и Аркадий ответили ей безмолвным поклоном, сели в экипаж и, уже нигде не останавливаясь, отправились домой, в Марьино, куда и прибыли благополучно на следующий день вечером. В продолжение всей дороги ни тот, ни другой не упомянул даже имени Одинцовой; Базаров в особенности почти не раскрывал
рта и все
глядел в сторону, прочь от дороги, с каким-то ожесточенным напряжением.
— Лечат? Кого? — заговорил он громко, как в столовой дяди Хрисанфа, и уже в две-три минуты его окружило человек шесть темных людей. Они стояли молча и механически однообразно повертывали головы то туда, где огненные вихри заставляли трактиры подпрыгивать и падать, появляться и исчезать, то
глядя в
рот Маракуева.
Так, молча, он и ушел к себе, а там, чувствуя горькую сухость во
рту и бессвязный шум злых слов в голове, встал у окна,
глядя, как ветер обрывает листья с деревьев.
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал на краешке сидения экипажа, одной рукой упирался в колено, а другую механически поднимал к фуражке, равномерно кивал головой направо, налево и улыбался,
глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые
рты, в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
В стороне, туго натянутый, стоял Туробоев, упорно
глядя в шишковатый, выпуклый затылок Лютова, и, медленно передвигая папиросу из угла в угол
рта, как бы беззвучно шептал что-то.
Литератор откинулся пред ним на спинку стула, его красивое лицо нахмурилось, покрылось серой тенью, глаза как будто углубились, он закусил губу, и это сделало
рот его кривым; он взял из коробки на столе папиросу, женщина у самовара вполголоса напомнила ему: «Ты бросил курить!», тогда он, швырнув папиросу на мокрый медный поднос, взял другую и закурил, исподлобья и сквозь дым
глядя на оратора.
— Как страшно, — пробормотала она,
глядя в лицо Самгина, влажные глаза ее широко открыты и
рот полуоткрыт, но лицо выражало не страх, а скорее растерянность, удивление. — Я все время слышу его слова.
Впереди толпы шагали, подняв в небо счастливо сияющие лица, знакомые фигуры депутатов Думы, люди в мундирах, расшитых золотом, красноногие генералы, длинноволосые попы, студенты в белых кителях с золочеными пуговицами, студенты в мундирах, нарядные женщины, подпрыгивали, точно резиновые, какие-то толстяки и, рядом с ними, бедно одетые, качались старые люди с палочками в руках, женщины в пестрых платочках, многие из них крестились и большинство шагало открыв
рты,
глядя куда-то через головы передних, наполняя воздух воплями и воем.
Бердников сунул голову вперед, звучно шлепнул губами, точно закрыв во
рту какое-то неудобное и преждевременное слово,
глядя на Самгина с удивлением, он помолчал несколько секунд, а затем голосок его визгливо взвился...
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее,
глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь
рот.
Он
глядит, разиня
рот от удивления, на падающие вещи, а не на те, которые остаются на руках, и оттого держит поднос косо, а вещи продолжают падать, — и так иногда он принесет на другой конец комнаты одну рюмку или тарелку, а иногда с бранью и проклятиями бросит сам и последнее, что осталось в руках.
Долго он
глядел ей вслед большими глазами, с разинутым
ртом, долго поводил взглядом по кустам…
Но было уже поздно. Тычков вскинул изумленные очи на Татьяну Марковну, дамы
глядели на нее с состраданием, мужчины разинули
рты, девицы прижались друг к другу.
Позовет ли его опекун посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер смотреть оттуда в лес или шел на реку, в кусты, в чащу, смотрел, как возятся насекомые, остро
глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится с ним; с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который живет в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук, казней и смотрит прямо ему в
рот без зубов и в глубокие впадины потухающих глаз.
Не раз многие закрывали
рот рукавом,
глядя, как недоверчиво и пытливо мы вглядываемся в кушанья и как сначала осторожно пробуем их.
— Ничего не требует, кроме того, чтобы мы делали, что должно, — сказал Нехлюдов,
глядя в ее красивое еще, хотя и покрытое около глаз и
рта мелкими морщинками лицо.
А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в
роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему
глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Гляжу: горничная спит,
рот раскрыла и храпит даже, бестия! а больная лицом ко мне лежит и руки разметала, бедняжка!
Жених был так мал ростом, до того
глядел мальчишкой, что никак нельзя было дать ему больше пятнадцати лет. На нем был новенький с иголочки азям серого крестьянского сукна, на ногах — новые лапти. Атмосфера господских хором до того отуманила его, что он, как окаменелый, стоял разинув
рот у входной двери. Даже Акулина, как ни свыклась с сюрпризами, которые всегда были наготове у матушки, ахнула, взглянув на него.
Глянул в лицо — и лицо стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами;
рот в минуту раздался до ушей; зуб выглянул изо
рта, нагнулся на сторону, — и стал перед ним тот самый колдун, который показался на свадьбе у есаула.
Через несколько секунд дело объяснилось: зоркие глаза начальника края успели из-за фартука усмотреть, что ученики, стоявшие в палисаднике, не сняли шапок. Они, конечно, сейчас же исправили свою оплошность, и только один, брат хозяйки, — малыш, кажется, из второго класса, —
глядел, выпучив глаза и разинув
рот, на странного генерала, неизвестно зачем трусившего грузным аллюром через улицу… Безак вбежал в палисадник, схватил гимназиста за ухо и передал подбежавшим полицейским...
В тот год у нас служил кучер Петро, человек уже старый, ходивший в бараньем кожухе лето и зиму. Лицо у него было морщинистое, а тонкие губы под небольшими усами сохраняли выражение какой-то необъяснимой горечи. Он был необыкновенно молчалив, никогда не принимал участия в толках в пересудах дворни и не выпускал изо
рта глиняной «люльки», в которой помешивал иногда горящий табак прямо заскорузлым мизинцем. Мне кажется, что именно он первый сказал,
глядя на сломанную «фигуру...
Он едва держался на ногах, тело его изнемогало, а он и не чувствовал усталости, — зато усталость брала свое: он сидел,
глядел и ничего не понимал; не понимал, что с ним такое случилось, отчего он очутился один, с одеревенелыми членами, с горечью во
рту, с камнем на груди, в пустой незнакомой комнате; он не понимал, что заставило ее, Варю, отдаться этому французу и как могла она, зная себя неверной, быть по-прежнему спокойной, по-прежнему ласковой и доверчивой с ним! «Ничего не понимаю! — шептали его засохшие губы.
—
Глядит таким смиренником, — начала она, снова, — голова вся седая, а что
рот раскроет, то солжет или насплетничает. А еще статский советник! Ну, и то сказать: попович!
Она уже замахнулась, чтобы, по своему обыкновению, жестко и расчетливо ударить Тамару, но вдруг так и остановилась с разинутым
ртом и с широко раскрывшимися глазами. Она точно в первый раз увидела Тамару, которая
глядела на нее твердым, гневным, непереносимо-презрительным взглядом и медленно, медленно подымала снизу и, наконец, подняла в уровень с лицом экономки маленький, блестящий белым металлом предмет.
Она хотела, чтобы повсюду и всегда толпа
глядела бы только на нее, повторяла ее имя, любила ее египетские зеленые глаза, хищный и чувственный
рот, ее изумруды на худых и нервных руках.
Гуляет он и любуется; на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в
рот так и просятся, индо,
глядя на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны воды бьют высокие, индо
глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
— Странный этот мальчик, — сказала она наконец, слегка искривив
рот и как будто стараясь не
глядеть на меня.
— Не беспокойтесь! Все будет в порядке, мамаша! Чемоданчик ваш у меня. Давеча, как он сказал мне про вас, что, дескать, вы тоже с участием в этом и человека того знаете, — я ему говорю —
гляди, Степан! Нельзя
рот разевать в таком строгом случае! Ну, и вы, мамаша, видно, тоже почуяли нас, когда мы около стояли. У честных людей рожи заметные, потому — немного их по улицам ходит, — прямо сказать! Чемоданчик ваш у меня…
Ромашов стоял против нее и, болезненно щурясь сквозь очки,
глядел на ее большой, тонкий, увядший
рот, искривленный от злости. Из окна неслись оглушительные звуки музыки, с упорным постоянством кашлял ненавистный тромбон, а настойчивые удары турецкого барабана раздавались точно в самой голове Ромашова. Он слышал слова Раисы только урывками и не понимал их. Но ему казалось, что и они, как звуки барабана, бьют его прямо в голову и сотрясают ему мозг.
Очередь дошла до левофлангового солдатика Хлебникова, который служил в
роте общим посмешищем. Часто,
глядя на него, Ромашов удивлялся, как могли взять на военную службу этого жалкого, заморенного человека, почти карлика, с грязным безусым лицом в кулачок. И когда подпоручик встречался с его бессмысленными глазами, в которых, как будто раз навсегда с самого дня рождения, застыл тупой, покорный ужас, то в его сердце шевелилось что-то странное, похожее на скуку и на угрызение совести.
Хлебников растерянными глазами
глядит на унтер-офицера. Из его раскрытого
рта вырывается, точно у осипшей вороны, одинокий шипящий звук.
Наслушавшись вдоволь, он выходит на улицу и там встречается с толпой простецов, которые, распахни
рот, бегут куда глаза
глядят. Везде раздается паническое бормотание, слышатся несмысленные речи. Семена ненавистничества глубже и глубже пускают корни и наконец приносят плод. Солидный читатель перестает быть просто солидным и потихоньку да полегоньку переходит в лагерь ненавистников.
— В
роту идем из губерни, — отвечал солдат,
глядя в сторону от арбуза и поправляя мешок за спиной. — Мы вот, почитай что 3-ю неделю при сене ротном находились, а теперь вишь потребовали всех; да неизвестно, в каком месте полк находится в теперешнее время. Сказывали, что на Корабельную заступили наши на прошлой неделе. Вы не слыхали, господа?
Он взглянул на Петра Иваныча и вдруг остановился, видя, что дядя
глядит на него свирепо. Он с разинутым
ртом, в недоумении, поглядел на тетку, потом опять на дядю и замолчал. Лизавета Александровна задумчиво покачала головой.
Она отвернулась от него с выражением будто ненависти, а он медленно начал есть,
глядя исподлобья на Аграфену и прикрывая одною рукою
рот.
— Назад ехать? — повторил один,
глядя на него разинув
рот.
Полозов проглотил вино, выполоскал себе
рот и руки вымыл, старательно вытер их о салфетку, достал и закурил сигару. Санин молча
глядел на него.
Парень
глядел на него с изумлением, переминая свою шапку на желудке, а в соседней комнате Джемма, зажав
рот, помирала со смеху.
— Ах, от души, от всей души желаю вам удачи… — пылко отозвалась Ольга и погладила его руку. — Но только что же это такое? Сделаетесь вы известным автором и загордитесь. Будете вы уже не нашим милым, славным, добрым Алешей или просто юнкером Александровым, а станете называться «господин писатель», а мы станем
глядеть на вас снизу вверх, раскрыв
рты.
Злоба кипела в сердце Малюты, но он еще надеялся убедить Максима и скривил
рот свой в ласковую улыбку. Не личила такая улыбка Малюте, и,
глядя на нее, Максиму сделалось страшно.
Но ни один мускул при этом не дрогнул на его деревянном лице, ни одна нота в его голосе не прозвучала чем-нибудь похожим на призыв блудному сыну. Да, впрочем, никто и не слыхал его слов, потому что в комнате находилась одна Арина Петровна, которая, под влиянием только что испытанного потрясения, как-то разом потеряла всякую жизненную энергию и сидела за самоваром, раскрыв
рот, ничего не слыша и без всякой мысли
глядя вперед.
В неописанном ужасе, раскрыв глаза и
рот, он
глядел в таинственный угол и не кричал, а стонал.
— Н-ну, вот… Теперь
гляди в оба — понимаешь?
Рот разевать нельзя…
Сергей растягивает до ушей свой лягушечий
рот, хмурый Максим молчит,
глядя на них строгими глазами неуловимого цвета.
Лозищане
глядели, разинувши
рты, как он пристал к одному кораблю, как что-то протянулось с него на корабль, точно тонкая жердочка, по которой, как муравьи, поползли люди и вещи. А там и самый корабль дохнул черным дымом, загудел глубоким и гулким голосом, как огромный бугай в стаде коров, — и тихо двинулся по реке, между мелкими судами, стоявшими по сторонам или быстро уступавшими дорогу.