Неточные совпадения
Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт для него с Анной; но теперь
в голове его
родились какие-то неясные соображения, что так было только
в старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд общества изменился и что вопрос о том, будут ли они приняты
в общество, еще не решен.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление.
В голове моей
родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям…
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти
в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот,
в чьей
голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на
голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и
родилась в нем сила.
— Чертище, — называл он инженера и рассказывал о нем: Варавка сначала был ямщиком, а потом — конокрадом, оттого и разбогател. Этот рассказ изумил Клима до немоты, он знал, что Варавка сын помещика,
родился в Кишиневе, учился
в Петербурге и Вене, затем приехал сюда
в город и живет здесь уж седьмой год. Когда он возмущенно рассказал это Дронову, тот, тряхнув
головой, пробормотал...
Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем из
головы вон! Вот видите, маменька, какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька, говорил, что я самый несчастный человек
в мире: вот так оно и есть.
В каком я месяце, маменька,
родился?
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не приходило
в голову подвергать анализу свои чувства и отношения к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от отца, деда, братьев, дворни, среди которой он
родился и воспитался, и обратились
в плоть и кровь.
«Что за господин?..какой-то Обломов… что он тут делает… Dieu sait», — все это застучало ему
в голову. — «Какой-то!» Что я тут делаю? Как что? Люблю Ольгу; я ее… Однако ж вот уж
в свете
родился вопрос: что я тут делаю? Заметили… Ах, Боже мой! как же, надо что-нибудь…»
— Да, да, милая Ольга, — говорил он, пожимая ей обе руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я хочу с гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни
в чьей
голове не смело
родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя
голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
Ему рисовалась темная, запыленная мастерская, с завешанным светом, с кусками мрамора, с начатыми картинами, с манекеном, — и сам он,
в изящной блузе, с длинными волосами, с негой и счастьем смотрит на свое произведение: под кистью у него
рождается чья-то
голова.
Через неделю после того он шел с поникшей
головой за гробом Наташи, то читая себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не берег, то утешаясь тем, что он не властен был
в своей любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был с нею нежен, внимателен, что, наконец, не
в нем, а
в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула
в своей любви и уже никогда не выходила из тихого сна, не будила и его, что
в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой
рождается благотворная сила, производительный труд…
Кстати, мысль выдать ее за князя Сергея Петровича действительно
родилась в голове моего старичка, и он даже не раз выражал мне ее, конечно по секрету.
Напротив, при воздержании от мяса, от всякой тяжелой пищи, также от пряностей (нужды нет, что они тоже
родятся в жарких местах), а более всего от вина, легко выносишь жар; грудь,
голова и легкие —
в нормальном состоянии, и зной «допекает» только снаружи.
— Лоскутов? Гм. По-моему, это — человек, который
родился не
в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он и зарылся
в книги с
головой. А между тем
в другом месте и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем…
В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом, за такими людьми идут
в огонь и
в воду.
— Оригинал, оригинал! — подхватил он, с укоризной качая
головой… — Зовут меня оригиналом… На деле-то оказывается, что нет на свете человека менее оригинального, чем ваш покорнейший слуга. Я, должно быть, и родился-то
в подражание другому… Ей-богу! Живу я тоже словно
в подражание разным мною изученным сочинителям,
в поте лица живу; и учился-то я, и влюбился, и женился, наконец, словно не по собственной охоте, словно исполняя какой-то не то долг, не то урок, — кто его разберет!
— Помилуй, пан
голова! — закричали некоторые, кланяясь
в ноги. — Увидел бы ты, какие хари: убей бог нас, и
родились и крестились — не видали таких мерзких рож. Долго ли до греха, пан
голова, перепугают доброго человека так, что после ни одна баба не возьмется вылить переполоху.
Эта чудная, ароматная, превосходная вкусом и целебная для здоровья ягода
родится в некоторых местах
в удивительном изобилии:
в голой, чистоковылистой степи ее мало, но около перелесков, по долинам и залежам, когда они закинуты уже года три или четыре и начинают лужать, клубника
родится сплошная и, когда созреет, точно красным сукном покрывает целые загоны.
— Да, да! Странные мысли приходят мне
в голову… Случайность это или нет, что кровь у нас красная. Видишь ли… когда
в голове твоей
рождается мысль, когда ты видишь свои сны, от которых, проснувшись, дрожишь и плачешь, когда человек весь вспыхивает от страсти, — это значит, что кровь бьет из сердца сильнее и приливает алыми ручьями к мозгу. Ну и она у нас красная…
Придя к себе, Ромашов, как был,
в пальто, не сняв даже шашки, лег на кровать и долго лежал, не двигаясь, тупо и пристально глядя
в потолок. У него болела
голова и ломило спину, а
в душе была такая пустота, точно там никогда не
рождалось ни мыслей, ни вспоминаний, ни чувств; не ощущалось даже ни раздражения, ни скуки, а просто лежало что-то большое, темное и равнодушное.
Странно было, с какими тонкими подробностями рассказывал он мне всю эту нелепость, которая, разумеется, вся целиком
родилась в расстроенной, бедной
голове его.
И с этим Препотенский поднялся с своего места и торопливо вышел. Гостю и
в голову не приходило, какие смелые мысли
родились и зрели
в эту минуту
в отчаянной
голове Варнавы; а благосклонный читатель узнает об этом из следующей главы.
Матвей Дышло говорил всегда мало, но часто думал про себя такое, что никак не мог бы рассказать словами. И никогда еще
в его
голове не было столько мыслей, смутных и неясных, как эти облака и эти волны, — и таких же глубоких и непонятных, как это море. Мысли эти
рождались и падали
в его
голове, и он не мог бы, да и не старался их вспомнить, но чувствовал ясно, что от этих мыслей что-то колышется и волнуется
в самой глубине его души, и он не мог бы сказать, что это такое…
Закружились у наших лозищан
головы, забились сердца, глаза так и впились вперед, чтобы как-нибудь не отстать от других, чтобы как-нибудь их не оставили
в этой старой Европе, где они
родились и прожили полжизни…
— Пиши:
родился в Цельмесе, аул небольшой, с ослиную
голову, как у нас говорят
в горах, — начал он.
— Зачем? — страстно заговорила Людмила. — Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы
в древних Афинах
родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды,
голое тело. Говорят, есть душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю. Я тело люблю, сильное, ловкое,
голое, которое может наслаждаться.
Мысль эта
родилась, может быть,
в голове старика при воспоминании о старших непокорных сыновьях.
Когда ребенок
родился, она стала прятать его от людей, не выходила с ним на улицу, на солнце, чтобы похвастаться сыном, как это делают все матери, держала его
в темном углу своей хижины, кутая
в тряпки, и долгое время никто из соседей не видел, как сложен новорожденный, — видели только его большую
голову и огромные неподвижные глаза на желтом лице.
— Я
родился голым и глупым, как ты и все люди;
в юности я мечтал о богатой жене,
в солдатах — учился, чтобы сдать экзамен на офицерский чин, мне было двадцать три года, когда я почувствовал, что не всё на свете хорошо и жить дураком — стыдно!
Но тут
в голове его
родилась хорошая, светлая мысль. Он шагнул к девушке и, как мог вежливо, заговорил...
Тогда он снова сел и, как Павел, тоже низко наклонил
голову. Он не мог видеть красное лицо Петрухи, теперь важно надутое, точно обиженное чем-то, а
в неизменно ласковом Громове за благодушием судьи он чувствовал, что этот весёлый человек привык судить людей, как столяр привыкает деревяшки строгать. И
в душе Ильи
родилась теперь жуткая, тревожная мысль...
Одна за другой
в голове девушки
рождались унылые думы, смущали и мучили ее. Охваченная нервным настроением, близкая к отчаянию и едва сдерживая слезы, она все-таки, хотя и полусознательно, но точно исполнила все указания отца: убрала стол старинным серебром, надела шелковое платье цвета стали и, сидя перед зеркалом, стала вдевать
в уши огромные изумруды — фамильную драгоценность князей Грузинских, оставшуюся у Маякина
в закладе вместе со множеством других редких вещей.
В душной комнате вдруг
родился тяжёлый шум, точно вздохнула и захрипела чья-то огромная, больная грудь. Часть сыщиков молча и угрюмо уходила, опустив
головы, кто-то раздражённо ворчал.
Вдали
родился воющий шум и гул, запели, зазвенели рельсы;
в сумраке, моргая красными очами, бежал поезд; сумрак быстро плыл за ним, становясь всё гуще и темнее. Евсей торопливо, как только мог, взошёл на путь, опустился на колени, потом улёгся поперёк пути на бок, спиною к поезду, положил шею на рельс и крепко закутал
голову полою пальто.
И вот Ольга Федотовна, забрав это
в голову, слетала
в казенное село к знакомому мужичку, у которого
родился ребенок; дала там денег на крестины и назвалась
в кумы, с тем чтобы кума не звали, так как она привезет своего кума.
— Как нам не клянчить!
В нужде
рождаемся,
в нужде
в возраст приходим,
в нужде же и смертный час встретить должны! — ответил
голова, понуривая
голову, как бы под бременем благочестивых размышлений, на которые навело его упоминовение смертного часа.
Рудин превосходно развивал любую мысль, спорил мастерски; но мысли его
рождались не
в его
голове: он брал их у других, особенно у Покорского.
Сколько ни переменялось директоров и всяких начальников, его видели всё на одном и том же месте,
в том же положении,
в той же самой должности, тем же чиновником для письма, так что потом уверились, что он, видно, так и
родился на свет уже совершенно готовым,
в вицмундире и с лысиной на
голове.
Однакож у меня было ее поручение — выиграть на рулетке во что бы ни стало. Мне некогда было раздумывать: для чего и как скоро надо выиграть и какие новые соображения
родились в этой вечно рассчитывающей
голове? К тому же
в эти две недели, очевидно, прибавилась бездна новых фактов, об которых я еще не имел понятия. Все это надо было угадать, во все проникнуть, и как можно скорее. Но покамест теперь некогда: надо было отправляться на рулетку.
В конце июня мальчик у нас
родился, и снова одурел я на время. Роды были трудные, Ольга кричит, а у меня со страху сердце рвётся. Титов потемнел весь, дрожит, прислонился на дворе у крыльца, руки спрятал,
голову опустил и бормочет...
Кстати еще одно замечание об этом восхитительном напитке — чае. Ведь надобно же
родиться такому уму, какой гнездился
в необыкновенно большой
голове брата Павлуся! Все мы пили чай: и батенька, и маменька, и мы, и сестры, и домине Галушкинский; но никому не пришло такой счастливой догадки и богатой мысли. Он, выпивши свою чашку и подумавши немного, сказал:"Напиток хорош, но сам по себе пресен очень, — рюмку водки сюда, и все бы исправило".
На этом верные рабы и порешили, хотя предложение Мишки и засело
в голове Савелия железным клином. Мирон Никитич давно хотел прибрать к своим рукам казенный караван — очень уж выгодное дело, ну, да опять, видно, сорвалось. Истинно, что везде одно счастье: не
родись ни умен, ни красив, а счастлив. Откуда злобинские миллионы — тоже счастье, а без счастья и Тарасу Ермилычу цена расколотый грош.
— А так по мне говорили: худ ли, хорош ли я, а все
в доме, коли не половинник, так третевик был; а на миру присудили: хлеба мне — ржи только на ежу, и то до спасова дня, слышь; а ярового и совсем ничего, худо тем годом
родилось; из скотины — телушку недойную, бычка-годовика да овцу паршивую; на житье отвели почесть без углов баню — разживайся, как хошь, словно после пожара вышел; из одежи-то,
голова, что ни есть, и того как следует не отдали: сибирочка тоже синяя была у меня и кушак при ней астраханский, на свои,
голова, денежки до копейки и заводил все перед свадьбой, и про ту старик, по мачехину наущенью, закрестился, забожился, что от него шло — так и оттягал.
И я давно уже заметил это;
Но не хотел лишь беспокоить вас…
Повеса он большой, и пылкий малый,
С мечтательной и буйной
головой.
Такие люди не служить
родились,
Но всем другим приказывать.
Не то, что мы: которые должны
Склоняться ежедневно
в прахе,
Чтоб чувствовать ничтожество свое.
Стараясь добрыми делами
Купить себе прощенье за грехи.
А что он сделал, должно ли мне знать?
Быть может, против церкви или короля —
Так мне не худо знать…
В голове его
родились странные мысли.
— Вон! — кричит Анна Фридриховна страшным голосом, и Ромка поспешно исчезает. Однако он успевает схватить с полу ранец:
в голове у него мгновенно
родилась мысль — пойти продать свои учебники на толкучке.
В дверях он сталкивается со старшей сестрой Алечкой и, пользуясь случаем, щиплет ее больно за руку. Алечка входит, громко жалуясь...
Вспомни, как после крепкого сна просыпаешься поутру, как сначала не узнаешь места, где ты, не понимаешь, кто стоит подле тебя, кто будит тебя, и тебе не хочется вставать, кажется, что сил нет. Но вот понемногу опоминаешься, начинаешь понимать, кто ты и где ты, разгуливаешься, начинают
в голове ходить мысли, встаешь и берешься за дела. То же самое или совсем похожее на это бывает с человеком, когда он
рождается и понемногу вступает
в жизнь, входит
в силу и разум и начинает работать.
На лист глядели с любопытством, но
в каждой почти
голове царило недоуменье и сомнение. Манифест давал уже так много, что невольно
рождался в душе вопрос: да уж точно ли правда все это? — хотя, быть может, каждый не прочь бы был воспользоваться его широкими посулами. Перспектива казалась заманчивою.
И все это оправдывалось, и всему этому следовали с завистью, с алчбой, лишь бы только удалось… Но такие фокусы нельзя часто повторять, и
в этом их неудобство. Требуются постоянные усовершенствования, а изобретательные
головы родятся не часто, и вот дело опять очутилось
в заминке: браки попритихли.
Елена Андреевна (одна).
Голова болит… Каждую ночь я вижу нехорошие сны и предчувствую что-то ужасное… Какая, однако, мерзость! Молодежь
родилась и воспиталась вместе, друг с другом на «ты», всегда целуются; жить бы им
в мире и
в согласии, но, кажется, скоро все съедят друг друга… Леса спасает Леший, а людей некому спасать. (Идет к левой двери, но, увидев идущих навстречу Желтухина и Юлю, уходит
в среднюю.)
„Так, так! — думал он словами и слышал их
в голове. — Мать-природа ведет все твари, каждую к своему пределу… где схватка за жизнь, где влюбление, а исход один… Все во всем исчезает, и опять из невидимых семян ползет злак, и
родится человек, и душа трепещет перед чудом вселенной!..“