Неточные совпадения
Затем одинаковое трудолюбие и способности к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинаковые вкусы, один и тот же
род пищи,
одежда — словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разноплеменности этих народов!
Во-вторых, люди эти в этих заведениях подвергались всякого
рода ненужным унижениям — цепям, бритым головам, позорной
одежде, т. е. лишались главного двигателя доброй жизни слабых людей — зaботы о мнении людском, стыда, сознания человеческого достоинства.
Дворянки в зеленых и желтых кофтах, а иные даже в синих кунтушах [Кунтуш —
род верхней мужской
одежды.] с золотыми назади усами, стояли впереди их.
И, узнав о том, царь вошел в ярость великую, приказал Морозову отойти от очей своих и отпустить седые волосы, доколе не сымется с него опала. И удалился от двора боярин; и ходит он теперь в смирной
одежде, с бородою нечесаною, падают седые волосы на крутое чело. Грустно боярину не видать очей государевых, но не опозорил он своего
роду, не сел ниже Годунова!
Я тотчас же узнал уреневцев… Тут были и третьеводнишние скитницы в темных
одеждах, и длинный субъект с мрачным лицом, и рябой нищий, и лохматый «юрод», и еще какие-то личности в том же
роде.
— Эта, что в шушуне [Шушун — старинная женская верхняя
одежда,
род телогрейки.] зеленом ходит, толстая такая?
Они были душа этого огромного тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли в свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья в царские
одежды и кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур в своем
роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
Мне во сто крат более досадна моя ветхая ополченская поддевка, нежели та незримая
одежда пороков, которую так охотно навязывают всем и каждому особого
рода цеховые, именующие себя моралистами.
Всяк отец в дому своем владыка:
Мужи пашут, жены шьют
одежду;
А умрет глава всех домочадцев,
Дети всем добром сообща владеют,
Выбрав старшину себе из
рода,
Чтоб ходил, для пользы их, на сеймы.
Где с ним кметы, лехи и владыки.
Теркин пристально вглядывался в их лица, поступь,
одежду, выражение глаз, и ему через пять минут стало досадно: зачем он сюда пришел. Ничего не говорили ему эти иноки и послушники о том, зачем он приехал в обитель подвижника, удалившегося много веков назад из суетной жизни именитого человека, боярского
рода, в дебри радонежские, куда к нему приходили князья и воители за благословением и вещим советом в годины испытаний.
Третий походил на русского монаха; он окутан был в длинную черную рясу и накрыт каптырем [Каптырь —
род капюшона в монашеской
одежде раскольников.], спускавшимся с головы по самый кушак, а поверх каптыря — круглой шапочкой с красной оторочкой.
По
одежде она, видимо, принадлежала к высшему аристокрактическому кругу. На ней был одет «молдаван» (
род платья, любимого императрицей Екатериной II) из легкой светлой шелковой материи цвета заглушённого вздоха (soupur etcuffe), отделанный блондами, мантилья стального цвета и модная в то время шляпка; миниатюрные ножки были обуты в башмачки с роскошными шелковыми бантами.
И вот бедная чета, волшебным жезлом могучей прихоти перенесенная из глуши России от богов и семейства своего, из хаты или юрты, в Петербург, в круг полутораста пар, из которых нет одной, совершенно похожей на другую
одеждою и едва ли языком; перенесенная в новый мир через разные
роды мытарств, не зная, для чего все это делается, засуеченная, обезумленная, является, наконец, в зале вельможи перед суд его.
Сам царь был тоже высок, строен и широкоплеч, в длинной парчовой
одежде, испещренной узорами и окаймленной вдоль разреза и вокруг подола жемчугом и дорогими каменьями. В это время Иоанну было от
роду тридцать девять лет, но на вид он казался гораздо старше.