Неточные совпадения
Судья тоже, который только что был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать,
хотя он мне
родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
— Если свет не одобряет этого, то мне всё равно, — сказал Вронский, — но если
родные мои
хотят быть в родственных отношениях со мною, то они должны быть в таких же отношениях с моею женой.
Но следующая, размененная на покупку провизии к обеду для
родных, стоившей двадцать восемь рублей,
хотя и вызвала в Левине воспоминание о том, что двадцать восемь рублей — это девять четвертей овса, который, потея и кряхтя, косили, вязали, молотили, веяли, подсевали и насыпали, — эта следующая пошла всё-таки легче.
— А что ж? ведь его на это станет. Вы знаете, он
родного отца
хотел продать или, еще лучше, проиграть в карты.
Чичиков задумался. Что-то странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства, ему необъяснимые, пришли к нему: как будто
хотело в нем что-то пробудиться, что-то подавленное из детства суровым, мертвым поученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью
родного жилища, бессемейным одиночеством, нищетой и бедностью первоначальных впечатлений, суровым взглядом судьбы, взглянувшей на него скучно, сквозь какое-то мутно занесенное зимней вьюгой окно.
Я знаю: дам
хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в
родной?
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в семье своей
роднойКазалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не
хотелаИ часто целый день одна
Сидела молча у окна.
— Мы никогда еще, — продолжал длинный жид, — не снюхивались с неприятелями. А католиков мы и знать не
хотим: пусть им черт приснится! Мы с запорожцами, как братья
родные…
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало
И под пером Карамзина
В
родных преданьях прозвучало...
Родные ваши не
хотят меня в свою семью.
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!! — у них учился наш
родняИ вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не
хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Тогдашние тузы в редких случаях, когда говорили на
родном языке, употребляли одни — эфто,другие — эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим
хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, — а в аристократе эти чувства развиты, — нет никакого прочного основания общественному… bien public…
— Ну, да! А — что же? А чем иным, как не идеализмом очеловечите вы зоологические инстинкты? Вот вы углубляетесь в экономику, отвергаете необходимость политической борьбы, и народ не пойдет за вами, за вульгарным вашим материализмом, потому что он чувствует ценность политической свободы и потому что он
хочет иметь своих вождей,
родных ему и по плоти и по духу, а вы — чужие!
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился,
хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение жизни в
родной деревне, среди крестьян, дворни.
— С французом, с Шарлем укатила! Того вдруг вызвали в Петербург зачем-то. Ну, вот и она… «Меня, говорит, кстати проводит до Москвы monsieur Charles». И как схитрила: «
Хочу, говорит, повидаться с
родными в Москве», и выманила у мужа вид для свободного проживания.
— Ах, Татьяна Марковна, я вам так благодарна, так благодарна! Вы лучше
родной — и Николая моего избаловали до того, что этот поросенок сегодня мне вдруг дорогой слил пулю: «Татьяна Марковна, говорит, любит меня больше
родной матери!»
Хотела я ему уши надрать, да на козлы ушел от меня и так гнал лошадей, что я всю дорогу дрожала от страху.
— Мама,
родная, неужто вам можно оставаться? Пойдемте сейчас, я вас укрою, я буду работать для вас как каторжный, для вас и для Лизы… Бросимте их всех, всех и уйдем. Будем одни. Мама, помните, как вы ко мне к Тушару приходили и как я вас признать не
хотел?
Мысль, что
родная дочь не верит в его ум и даже
хотела объявить его сумасшедшим, обратила бы этого агнца в зверя.
Он
хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из
родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
— Нет, это — плоды вашего дела! — резко возвысила она голос. — В последний раз обращаюсь к вам, Аркадий Макарович, —
хотите ли вы обнаружить адскую интригу против беззащитного старика и пожертвовать «безумными и детскими любовными мечтами вашими», чтоб спасти
родную вашу сестру?
Добрый купец и старушка, мать его, угощали нас как
родных, отдали весь дом в распоряжение, потом ни за что не
хотели брать денег. «Мы рады добрым людям, — говорили они, — ни за что не возьмем: вы нас обидите».
— Верно, перед Богом говорю, барин. Будьте отцом
родным! — Он
хотел кланяться в землю, и Нехлюдов насилу удержал его. — Вызвольте, ни за что пропадаю, — продолжал он.
Когда он был девственником и
хотел остаться таким до женитьбы, то
родные его боялись за его здоровье, и даже мать не огорчилась, а скорее обрадовалась, когда узнала, что он стал настоящим мужчиной и отбил какую-то французскую даму у своего товарища.
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо,
хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к
родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит,
хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
Потрясенная старуха Кате обрадовалась, как
родной дочери, как звезде спасения, накинулась на нее, переделала тотчас завещание в ее пользу, но это в будущем, а пока теперь, прямо в руки, — восемьдесят тысяч, вот тебе, мол, приданое, делай с ним что
хочешь.
Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру
хотя чем бы то ни было; примазаться же к хорошей
родне и взять приданое было очень заманчиво.
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к «
родной почве», так сказать, в материнские объятия
родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей груди расслабленной матери жаждут
хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
Он обсчитывает
родного сына и на его же деньги, на наследство матери его, которые не
хочет отдать ему, отбивает у него, у сына же своего, любовницу.
— Господа, как жаль! Я
хотел к ней на одно лишь мгновение…
хотел возвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь сосала мне сердце, и что я уже не убийца! Господа, ведь она невеста моя! — восторженно и благоговейно проговорил он вдруг, обводя всех глазами. — О, благодарю вас, господа! О, как вы возродили, как вы воскресили меня в одно мгновение!.. Этот старик — ведь он носил меня на руках, господа, мыл меня в корыте, когда меня трехлетнего ребенка все покинули, был отцом
родным!..
Удэгейцы на реке Кусун сами огородничеством не занимаются, а нанимают для этого китайцев. Одеваются они наполовину по-китайски, наполовину по-своему, говорят по-китайски и только в том случае, если
хотят посекретничать между собой, говорят на
родном языке. Женские костюмы отличаются пестротой вышивок, а на груди, подоле и рукавах украшаются еще светлыми пуговицами, мелкими раковинами, бубенчиками и разными медными побрякушками, отчего всякое движение обладательниц их сопровождается шелестящим звоном.
— Вы
хотели сказать: но что ж это, если не любовь? Это пусть будет все равно. Но что это не любовь, вы сами скажете. Кого вы больше всех любите? — я говорю не про эту любовь, — но из
родных, из подруг?
— Кутнем ныне, Марья Алексевна.
Хочу пропить ссору с
родными. Почему не кутнуть, Марья Алексевна? Дело с невестой на лад идет. Тогда не так заживем, — весело заживем, — правда, Марья Алексевна?
— Тихоня-тихоня, а подцепил себе б — ку, и живет да поживает! — говорила матушка, — ни отца, ни
родных, никого знать не
хочет.
— Как же! дам я ему у тетки
родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к обедне, коли
захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
Два раза (об этом дальше) матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но, проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву,
хотя в это время года одиночество его усугублялось тем, что все
родные разъезжались по деревням, и его посещал только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье), да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и один из всех окружающих знал в точности, сколько хранится у него капитала в ломбарде.
Даже из прислуги он ни с кем в разговоры не вступал,
хотя ему почти вся дворня была
родня. Иногда, проходя мимо кого-нибудь, вдруг остановится, словно вспомнить о чем-то
хочет, но не вспомнит, вымолвит: «Здорово, тетка!» — и продолжает путь дальше. Впрочем, это никого не удивляло, потому что и на остальной дворне в громадном большинстве лежала та же печать молчания, обусловившая своего рода общий modus vivendi, которому все бессознательно подчинялись.
Матушка, однако ж, поняла, что попала в ловушку и что ей не ускользнуть от подлых намеков в продолжение всех двух-трех часов, покуда будут кормиться лошади. Поэтому она, еще не входя в комнаты, начала уже торопиться и приказала, чтоб лошадей не откладывали. Но тетенька и слышать не
хотела о скором отъезде дорогих
родных.
Староста церкви говорил, правда, что они на другой же год померли от чумы; но тетка моего деда знать этого не
хотела и всеми силами старалась наделить его
родней,
хотя бедному Петру было в ней столько нужды, сколько нам в прошлогоднем снеге.
Запас сведений об этих других прочих местах оказался самым ограниченным, вернее сказать — запольские купцы ничего не знали, кроме своего
родного Заполья. Молодые купцы были бы и рады устраиваться по-новому, да не умели, а старики артачились и не
хотели ничего знать. Вообще разговоров и пересудов было достаточно, а какая-то невидимая беда надвигалась все ближе и ближе.
— Удивил!.. Ха-ха!.. Флегонт Васильич, отец
родной, удивил! А я-то всего беру сто на сто процентов… Меньше ни-ни! Дело полюбовное:
хочешь — не
хочешь. Кто шубу принесет в заклад, кто телегу, кто снасть какую-нибудь… Деньги деньгами, да еще отработай… И еще благодарят. Понял?
Устенька навсегда сохранила в своей памяти этот решительный зимний день, когда отец отправился с ней к Стабровским. Старуха нянька ревела еще с вечера, оплакивая свою воспитанницу, как покойницу. Она только и повторяла, что Тарас Семеныч рехнулся и
хочет обасурманить
родную дочь. Эти причитания навели на девочку тоску, и она ехала к Стабровским с тяжелым чувством, вперед испытывая предубеждение против долговязой англичанки, рывшейся по комодам.
— Еще бы, из старинного рода Анфуса-то Гавриловна. В свойстве мы с ней,
хотя и небольшая
родня.
Постепенно уходит он от мира, уединяется, окружает себя иным миром любимых книг, произведений искусства, запахов, звуков, создает себе искусственную чувственную обстановку, иллюзию иного мира, мира
родного и близкого. Des Esseintes грозит гибель, доктор требует, чтоб он вернулся к обыкновенной здоровой жизни, но он не
хочет идти ни на какие компромиссы с ненавистной действительностью.
Те, думаю, так не начинают разговора с деревенскими девками, а всегда поцелуем; но я
хотя бы тебя поцеловал, то, конечно бы, так, как сестру мою
родную.
О муже я знать бы
хотела…»
Нахально ко мне повернул он лицо —
Черты были злы и суровы —
И, выпустив изо рту дыму кольцо,
Сказал: «Несомненно здоровы,
Но я их не знаю — и знать не
хочу,
Я мало ли каторжных видел!..»
Как больно мне было,
родные!
— Это винт! — кричал генерал. — Он сверлит мою душу и сердце! Он
хочет, чтоб я атеизму поверил! Знай, молокосос, что еще ты не родился, а я уже был осыпан почестями; а ты только завистливый червь, перерванный надвое, с кашлем… и умирающий от злобы и от неверия… И зачем тебя Гаврила перевел сюда? Все на меня, от чужих до
родного сына!
Он доказал ему невозможность скачков и надменных переделок, не оправданных ни знанием
родной земли, ни действительной верой в идеал,
хотя бы отрицательный; привел в пример свое собственное воспитание, требовал прежде всего признания народной правды и смирения перед нею — того смирения, без которого и смелость противу лжи невозможна; не отклонился, наконец, от заслуженного, по его мнению, упрека в легкомысленной растрате времени и сил.
— Ну что, Андрон Евстратыч? — спрашивал младший Каблуков, с которым в богатое время Кишкин был даже в дружбе и чуть не женился на его
родной сестре, конечно, с тайной целью
хотя этим путем проникнуть в роковой круг. — Каково прыгаешь?
Он прошел на прииск и разыскал Оксю, которая действительно находилась в интересном положении. Она, видимо, обрадовалась отцу, чем и удивила, и тронула его. Грядущее материнство сгладило прежнюю мужиковатость Окси,
хотя красивей она не сделалась. Усадив отца на пустые вымостки, Окся расспрашивала про мать, про
родных, а потом спокойно проговорила...
Мыльников
хотя и хвастался своими благодеяниями
родне, а сам никуда и глаз не показывал. Дома он повертывался гостем, чтобы сунуть жене трешницу.