Неточные совпадения
Они нас благословят; мы обвенчаемся… а там, со временем, я уверен, мы умолим отца моего; матушка будет за нас; он меня простит…» — «Нет, Петр Андреич, — отвечала
Маша, — я не выйду за тебя без благословения твоих
родителей.
Маша наконец решилась действовать и написала письмо князю Верейскому; она старалась возбудить в его сердце чувство великодушия, откровенно признавалась, что не имела к нему ни малейшей привязанности, умоляла его отказаться от ее руки и самому защитить ее от власти
родителя.
Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в глазах
родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него
Машу; даром что он гол как сокол».
И вот наступил роковой день!.. Первого декабря нас накормили выше всякой меры. Батенька, благословляя нас, всплакнули порядочно. Они были чадолюбивы, да скрывали свою нежность к нам до сего часа; тут не могли никак удержаться!.. Приказывали нам отныне почитать и уважать пана Кнышевского, как его самого,
родителя, а притом… Тут голос батеньки изменился, и, они,
махнув рукою, сказали: «после», перецеловали нас, обливая слезами своими, и ушли в спальню.
Маша посмотрела с изумлением на
родителя, засмеялась, потом вскочила и поцеловала его в щеку. Супруга слегка улыбнулась… а Сергей Сергеич не солгал.
Гаврила Пантелеич. Да я твоего сердца и знать-то не хочу! Сердце!.. ишь, что выдумал!.. Нешто так
родителям отвечают?.. (Жене.) Говори ты с ним, образумь его… а мне вас и видеть-то противно!.. (
Махнув руками, уходит).
Гаврила Пантелеич. Не напрасно! Погляди на себя хорошенько, то ли ты делаешь-то? Ты, может, думаешь, что родители-то — звери, что они к детям все с сердцем да с грозой; так нет, брат, и тоскуют по вас иногда, бывает, что и до слез… (Утирает глаза и,
махнув рукой, идет к двери).
Замолк Евграф Макарыч, опустил голову, слезы на глазах у него выступили. Но не смел супротив
родителя словечка промолвить. Целу ночь он не спал, горюя о судьбе своей, и на разные лады передумывал, как бы ему устроить, чтоб отец его узнал Залетовых, чтобы
Маша ему понравилась и согласился бы он на их свадьбу. Но ничего придумать не мог. Одолела тоска, хоть руки наложить, так в ту же пору.
Грегуар на это было возразил, что и он, «как отец», тоже имеет свои права и может пробовать, но, получив ответ, что он «не отец, а только
родитель», отступил и,
махнув рукой, оставил жене делать с сыном, что ей угодно.
— Они друг другу совсем не пара.
Маша — дочь состоятельных
родителей, привыкла к богатой жизни, а Витя должен будет жить своим трудом.
Действительно, Дарья Николаевна заявила, что
Маша и Костя будут жизнь у нее в доме… Остальных детей дворовых и крестьян она решила возвратить
родителям. Всем приживалкам назначила срок неделю после похорон, чтобы их духу в доме не пахло.
Она думала найти в его новой семье утеху своей старости, так как окружавшие ее чады и домочадцы, за исключением ее внучатых племянников Кости и
Маши, не могли составлять истинного объекта ее любви, а сердце Глафиры Петровны было любвеобильно, но любовь, его наполнявшая, не нашла себе исхода в замужестве, в которое она вступила по воле
родителей, не справившихся даже о ее желании и нежелании, но руководившихся правилом седой старины: «стерпится-слюбится».
Еще при жизни
родителя Андрей Тихоныч получил регистраторский чин и получал жалованья по девяноста по восьми копеек в месяц, без вычета на госпитали и раненых. Он уж обзавелся тросточкой и важно ею
помахивал, прогуливаясь по дырявым тротуарам Бобылева, обзавелся зелеными замшевыми перчатками и на кровные денежки справил суконную шинель горохового цвета «с семидесятью семью воротниками» — верх щегольства того времени.