Неточные совпадения
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная из стеариновых свеч, изумительной красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного
мыла, отлично дубленные кожи, изделия из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие группы людей и, глядя на грандиозный труд своей
родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное настроение.
В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к мыслям
моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым
моей родины.
— Я думал… я думал, — как-то тихо и сдержанно проговорил он, — что приеду на
родину с ангелом души
моей, невестою
моей, чтобы лелеять его старость, а вижу лишь развратного сладострастника и полнейшего комедианта!
В. с., оцените простоту и откровенность
моего ответа и повергните на высочайшее рассмотрение причины, заставляющие меня остаться в чужих краях, несмотря на
мое искреннее и глубокое желание возвратиться на
родину.
— Я два раза, — говорил он, — писал на
родину в Могилевскую губернию, да ответа не было, видно, из
моих никого больше нет; так оно как-то и жутко на
родину прийти, побудешь-побудешь, да, как окаянный какой, и пойдешь куда глаза глядят, Христа ради просить.
… И вот перед
моими глазами встают наши Лазари, но не с облаком смерти, а моложе, полные сил. Один из них угас, как Станкевич, вдали от
родины — И. П. Галахов.
Есть только одна страна, в которой меня почти не знают, это
моя родина.
Мое критическое отношение ко многому, происходящему в советской России (я хорошо знаю все безобразное в ней), особенно трудно потому, что я чувствую потребность защищать
мою родину перед миром, враждебным ей.
Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для
моей родины, и для всего мира.
Но я все-таки сидел в тюрьме, был в ссылке, имел неприятный судебный процесс, был выслан из
моей родины.
Я нашел тогда свою
родину, и этой
родиной стала прежде всего русская литература {Эта часть истории
моего современника вызвала оживленные возражения в некоторых органах украинской печати.
И потянуло вдруг в Россию, на
родину, к девочке
моей…
Любовь Андреевна. Неужели это я сижу? (Смеется.) Мне хочется прыгать, размахивать руками. (Закрывает лицо руками.) А вдруг я сплю! Видит бог, я люблю
родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала. (Сквозь слезы.) Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо,
мой старичок. Я так рада, что ты еще жив.
Законы
моей страны — не гносеологические законы, в своей стране я не совершаю гносеологических преступлений, потому что такой буржуазной классификации преступлений не существует на
моей родине.
Но знаю: к
родине любовь
Соперница
моя,
И если б нужно было, вновь
Ему простила б я!..
_____
Княгиня кончила…
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезу из глаз
моих!
Покинув
родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв обет в душе
моейИсполнить до конца
Мой долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я гордость, гордость в нем спасу,
Я силы дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье правоты
Опорой верной будет нам.
— Мы, — говорит, — к своей
родине привержены и тятенька
мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я еще в холостом звании.
Но исчезни
родина, и честь, и мундир, и все великие слова, —
мое Я останется неприкосновенным.
Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны
моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в
моем сердце, потому что душа
моя хранит их, как лучшее свое достояние.
В ту же ночь я отправился пешком на
родину, а Андрияшка и доселе в
моем дому хозяйствует.
— Ну да, — положим, что вы уж женаты, — перебил князь, — и тогда где вы будете жить? — продолжал он, конечно, здесь, по вашим средствам… но в таком случае, поздравляю вас, теперь вы только еще, что называется, соскочили с университетской сковородки: у вас прекрасное направление, много мыслей, много сведений, но, много через два — три года, вы все это растеряете, обленитесь, опошлеете в этой глуши,
мой милый юноша — поверьте мне, и потом вздумалось бы вам съездить, например, в Петербург, в Москву, чтоб освежить себя — и того вам сделать будет не на что: все деньжонки уйдут на
родины, крестины, на мамок, на нянек, на то, чтоб ваша жена явилась не хуже другой одетою, чтоб квартирка была хоть сколько-нибудь прилично убрана.
К вам простираю объятия, широкие поля, к вам, благодатные веси и пажити
моей родины: примите меня в свое лоно, да оживу и воскресну душой!»
После
моего доклада в Обществе любителей российской словесности, который впоследствии был напечатан отдельной книгой «На
родине Гоголя», В.А. Гольцев обратился ко мне с просьбой напечатать его в «Русской мысли». Перепечатка из «Русской мысли» обошла все газеты.
— Не шутили! В Америке я лежал три месяца на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в
моем сердце бога и
родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
— Мне говорил это прежде отец
мой, который, вы знаете, какой правдивый и осторожный человек был; потом говорил и муж
мой! — объяснила Екатерина Петровна, все это, неизвестно для чего, выдумав от себя: о месте
родины Тулузова ни он сам, ни Петр Григорьич никогда ей ничего не говорили.
— Вудка буде непременно, — сказал он нам, — може и не така гарна, как в тым месте, где
моя родина есть, но все же буде. Петь вас, може, и не заставят, но мысли, наверное, испытывать будут и для того философический разговор заведут. А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеича дочка есть… от-то слична девица!
Родина ты
моя,
родина! Случалось и мне в позднюю пору проезжать по твоим пустыням! Ровно ступал конь, отдыхая от слепней и дневного жару; теплый ветер разносил запах цветов и свежего сена, и так было мне сладко, и так было мне грустно, и так думалось о прошедшем, и так мечталось о будущем. Хорошо, хорошо ехать вечером по безлюдным местам, то лесом, то нивами, бросить поводья и задуматься, глядя на звезды!
— Нет, ребятушки, — сказал Перстень, — меня не просите. Коли вы и не пойдете с князем, все ж нам дорога не одна. Довольно я погулял здесь, пора на
родину. Да мы же и повздорили немного, а порванную веревку как ни вяжи, все узел будет. Идите с князем, ребятушки, или выберите себе другого атамана, а лучше послушайтесь
моего совета, идите с князем; не верится мне после нашего дела, чтобы царь и его и вас не простил!
— Неси крест свой, Никита Романыч, как я
мой крест несу. Твоя доля легче
моей. Ты можешь отстаивать
родину, а мне остается только молиться за тебя и оплакивать грех
мой!
— Уж об этом не заботься, Борис Федорыч! Я никому не дам про тебя и помыслить худо, не только что говорить.
Мои станичники и теперь уже молятся о твоем здравии, а если вернутся на
родину, то и всем своим ближним закажут. Дай только бог уцелеть тебе!
— Отец
мой, скорей дам отсечь себе голову, чем допущу ее замыслить что-нибудь против
родины! Грешен я в нелюбви к государю, но не грешен в измене!
Все было, как на
родине, в такой степени, что девушке становилось до боли грустно: зачем же она ехала сюда, зачем мечтала, надеялась и ждала, зачем встретилась с этим высоким человеком, задумчивым и странным, который говорил: «
Моя доля будет и твоя доля, малютка».
— Правда состоит, вероятно, в том, что он наклонился… К сожалению, сэр, на
моей родине люди действительно кланяются иногда слишком низко…
— Вы меня не обидели. Но если вы знаете полицейских вашей страны, то я знаю людей
моей родины. И я считаю оскорбительной нелепостью газетные толки о том, что они кусаются. Вполне ли вы уверены, что ваши полицейские не злоупотребляют клобами без причины?
— А! Как мне не плакать… Еду одна на чужую сторону. На
родине умерла мать, на корабле отец, а в Америке где-то есть братья, да где они, — я и не знаю… Подумайте сами, какая
моя доля!
На
моей родине, в Волынской губернии, в той ее части, где холмистые отроги Карпатских гор переходят постепенно в болотистые равнины Полесья, есть небольшое местечко, которое я назову Хлебно.
— Может быть, — сказал он, — вы, Ардальон Борисыч, знаете все вкусные кушанья, которые делают у вас на
родине, но как же вы можете знать все вкусные кушанья, которые делаются у меня на
родине, если вы никогда на
моей родине не были?
— Мне Андрей Петрович много рассказывал о вашей жизни, о вашей молодости. Мне известно одно обстоятельство, одно ужасное обстоятельство… Я знаю, что вы ездили потом к себе на
родину… Не отвечайте мне, ради Бога, если
мой вопрос вам покажется нескромным, но меня мучит одна мысль… Скажите, встретились ли вы с тем человеком…
— Холодно! — возразил с быстрою, но горькою усмешкой Инсаров. — Хорош я буду солдат, коли мне холоду бояться. А приехал я сюда… я тебе скажу зачем. Я гляжу на это море, и мне кажется, что отсюда ближе до
моей родины. Ведь она там, — прибавил он, протянув руку на восток. — Вот и ветер оттуда тянет.
«Ведь это все-таки
мой дом, — думала она, —
моя семья,
моя родина…» — «Нет, это больше не твоя
родина, не твоя семья», — твердил ей другой голос.
— Все кончено, — повторил Инсаров, — я умираю… Прощай,
моя бедная! Прощай,
моя родина!..
— Я прошу только одной милости: снабдить меня достаточной суммой, которая позволила бы мне возвратиться на
родину и обнять
мою дорогую мать!
Но виноват, заговорился я, говоря о
моей прекрасной
родине.
А
моя родина, батюшка, далекая, город Амченск…
— Ты все лучше знаешь. А вот этого убийцу Крупова в дом больше не пускай; вот масон-то, мерзавец! Два раза посылала, — ведь я не последняя персона в городе… Отчего? Оттого, что ты не умеешь себя держать, ты себя держишь хуже заседателя; я послала, а он изволит тешиться надо мной; видишь, у прокурорской кухарки на
родинах;
моя дочь умирает, а он у прокурорской кухарки… Якобинец!
Отец
мой не был изгнанник, но тем не менее север был для него вреден, и он предпочитал
родине чужие края.
[Я оплакиваю несчастья
моей родины — Франц.]
«Господи! что, — думаю, — за несчастье: еще какой такой Филимон угрожает
моей робкой
родине?» Но оказывается, что этот новый злополучный Филимон этого нового, столь прекрасного и либерального времени есть разыскиваемый в зародыше Русский дух, или, на бонтонном языке современного бонтона, «дурная болезнь» нашего времени, для запугивания которого ее соединяют в одну семью со всеми семью язвами Египта.
Но находясь в сем положении за жидов и греков, которых не имел чести познать до этого приятного случая, я утешаюсь хоть тем, что умираю выпоротый все-таки самими
моими соотчичами и тем кончаю с милой
родиной все
мои счеты, между тем как тебя соотечественники еще только предали на суд онемеченных и провонявшихся килькой ревельских чухон за недостаток почтения к исключенному за демонстрации против правительства дерптскому немецкому студенту, предсказывавшему, что наша Россия должна разлететься „wie Rauch“.» [Как дым — Нем.]