Неточные совпадения
Я предупреждал вас о последствиях в
религиозном, гражданском и семейном
отношениях.
— Видел, — отвечал Голенищев. — Разумеется, он не лишен дарования, но совершенно фальшивое направление. Всё то же Ивановско-Штраусовско-Ренановское
отношение к Христу и
религиозной живописи.
Он все более определенно чувствовал в жизни Марины нечто таинственное или, по меньшей мере, странное. Странное отмечалось не только в противоречии ее политических и
религиозных мнений с ее деловой жизнью, — это противоречие не смущало Самгина, утверждая его скептическое
отношение к «системам фраз». Но и в делах ее были какие-то темные места.
Возникало опасение какой-то утраты. Он поспешно начал просматривать свое
отношение к Марине. Все, что он знал о ней, совершенно не совпадало с его представлением о человеке
религиозном, хотя он не мог бы сказать, что имеет вполне точное представление о таком человеке; во всяком случае это — человек, ограниченный мистикой, метафизикой.
И мы всего более нуждаемся в развитии в себе мужественного
религиозного начала во всех
отношениях.
Религиозное, христианское
отношение к жизни должно жертвенно принять смерть старой России, старой ее плоти во имя воскресения России к новой жизни.
Этот аскетизм в
отношении к мысли и к идейному творчеству одинаково утверждался у нас и с точки зрения
религиозной и с точки зрения материалистической.
Тоталитаризм есть
религиозная трагедия, и в нем обнаруживается
религиозный инстинкт человека, его потребность в целостном
отношении к жизни.
В этом
отношении в русском
религиозном сознании есть коренной дуализм.
И русский народ в своей
религиозной жизни возлагается на святых, на старцев, на мужей, в
отношении к которым подобает лишь преклонение, как перед иконой.
Даже Бюхнер, третьестепенный популяризатор поверхностных идей, превратился в катехизис, внушающий
религиозное к себе
отношение.
В подобном
отношении к
религиозному вопросу стоят все, оставившие христианскую точку зрения.
Моя
религиозная драма прежде всего в том, что я очень мучительно переживаю обычные, ставшие ортодоксальными понятия о Боге и об
отношении Бога и человека.
Его
отношение к русской мысли было трогательно, он раздирался между К. Бартом и русской
религиозной философией.
Но мне чуждо было внесение женственного и эротического начала в
религиозную жизнь, в
отношение к Богу.
Я был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница), начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в
отношении религиозной жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в философии и в политике.
Тема о власти. Анархизм. Русское
отношение к власти. Русская вольница. Раскол. Сектантство.
Отношение интеллигенции к власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению есть творческая страсть. Кропоткин.
Религиозный анархизм:
религиозный анархизм Л. Толстого. Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Проблема столкновения личности и мировой гармонии.
Отношение к действительности. Значение Гегеля в истории русской мысли. Бунт Белинского. Предвосхищение Достоевского. Проблема теодицеи. Подпольный человек. Гоголь и Белинский. Индивидуалистический социализм Белинского.
Религиозная драма Гоголя. Письмо Белинского Гоголю. Мессианство русской поэзии: Тютчев, Лермонтов.
Для революционной интеллигенции революция была
религиозной, она была тоталитарна, и
отношение к ней было тоталитарное.
[Нельзя отрицать заслуг теософии и оккультизма в постановке проблемы
отношения религии к познанию, в утверждении важности
религиозного посвящения для мудрого знания.
По классическому и вечному определению веры, одинаково ценному и в
религиозном, и в научном
отношении, вера есть обличение вещей невидимых.
Я приведу основной пример из
религиозной жизни, из которого ясна будет и сущность чудесного, и сущность веры в ее
отношении к знанию.
Не в
отношении христианства к плоти и земле мука нового и все же христианского
религиозного сознания, а в
отношении христианства к творчеству, к творческому вдохновению, к теургии.
В
отношении религиозном и политическом я замечал здесь полнейшее равнодушие.
Самое большое, чем он мог быть в этом
отношении, это — пантеистом, но возвращение его в деревню, постоянное присутствие при том, как старик отец по целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут к приходу помолиться, — все это, если не раскрыло в нем
религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить с ним и помолиться там посреди этого простого народа.
У тех был хоть внешний
религиозный закон, из-за исполнения которого они могли не видеть своих обязанностей по
отношению своих близких, да и обязанности-то эти были тогда еще неясно указаны; в наше же время, во-первых, нет такого
религиозного закона, который освобождал бы людей от их обязанностей к близким, всем без различия (я не считаю тех грубых и глупых людей, которые думают еще и теперь, что таинства или разрешение папы могут разрешать их грехи); напротив, тот евангельский закон, который в том или другом виде мы все исповедуем, прямо указывает на эти обязанности, и кроме того эти самые обязанности, которые тогда в туманных выражениях были высказаны только некоторыми пророками, теперь уже так ясно высказаны, что стали такими труизмами, что их повторяют гимназисты и фельетонисты.
Скажите этим людям, что вопрос только в личном
отношении каждого человека к поставленному перед каждым теперь нравственному
религиозному вопросу законности или незаконности участия в общей воинской повинности, и эти ученые только пожмут плечами и даже не удостоят вас ответа или внимания.
Таким образом, например, философия Сократа и комедии Аристофана в
отношении к
религиозному учению греков служат выражением одной и той же общей идеи — разрушения древних верований; но вовсе нет надобности думать, что Аристофан задавал себе именно эту цель для своих комедий: она достигается у него просто картиною греческих нравов того времени.
Архимандрит вышел из терпения и опять не за себя, а за нас, потому что Демидов с своим пустосвятством разрушал его работу, портив наше
религиозное настроение и доводив нас до шалостей, в которых обнаруживалась обыкновенная противоположность ханжества, легкомысленное
отношение к священным предметам.
Насколько это чувство можно было анализировать в Мане, оно имело что-то очень много общего с
отношениями некоторых молодых
религиозных и несчастных в семье русских женщин к их духовным отцам; но, с другой стороны, это было что-то не то.
При недолжном, неправом к ним
отношении силы души мира становятся чарами природы, орудием для колдовства, отсюда при магическом
отношении к природе получается уклон в сторону
религиозных извращений.].
Барская брезгливость в
отношении к хозяйству ничего общего не имеет с той от него свободой, о которой учит Евангелие: оно хочет не пренебрежения, но духовного преодоления, выхода за пределы мира сего с его необходимостью [Ср. в моем сборнике «Два града»: «Христианство и социальный вопрос», «Хозяйство и
религиозная личность» и др.
Двоякою природой
религиозной веры — с одной стороны, ее интимно-индивидуальным характером, в силу которого она может быть пережита лишь в глубочайших недрах личного опыта, и, с другой стороны, пламенным ее стремлением к сверхличной кафоличности — установляется двойственное
отношение и к
религиозной эмпирии, к исторически-конкретным формам религиозности.
Однако и здесь, поскольку мы имеем дело с
отношением религиозным, оно связано именно с устремлением за эмпирическую данность к некоему трансцендентному ноумену [Ноумен — умопостигаемая сущность, в отличие от «феномена» — объекта чувственного содержания.
Отношение между верой и гнозисом вообще принадлежит к тончайшим вопросам
религиозной гносеологии.
Однако язычество здесь, как и в других
отношениях, обладало
религиозным ясновидением, способностью различать естественные иконы Божества в природе и человеке.
Если понимать язычество как некоторый положительный
религиозный процесс, то неизбежно возникает вопрос: в каком же
отношении находится это его «откровение» к Ветхому, а затем и Новому Завету?
Его непримиримость по
отношению к римскому государству вытекала не из общественно-политических, а исключительно из
религиозных мотивов.
Троица, — не только Сын, но и соприсущий Ему Отец, а также и Дух Св., — отпечатлела Свой образ в софийности мира, и язычество в этом
отношении есть предварение
религиозной полноты, грядущей и еще не наступившей.
Доказательства бытия Божия вообще уже самым появлением своим свидетельствуют о наступлении кризиса в
религиозном сознании, когда по тем либо иным причинам иссякают или затягиваются песком источники
религиозного вдохновения, непосредственно сознающего себя и откровением, но та вера, которая призывается сказать горе: «двинься в море» [«Иисус же сказал им в ответ:…если будете иметь веру и не усомнитесь… то… если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет» (Мф. 21:21).], не имеет, кажется, ровно никакого
отношения к доказательствам.
Поэтому и
отношение Ветхого Завета к язычеству, отмеченное нетерпимостью и исключительностью, определялось в значительной степени мотивами
религиозной педагогии.
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и
религиозной философией: «
Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов
религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки
религиозного сознания из
отношения, заложенного в
религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Пример подобного
отношения являет тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные направления и исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы
религиозного суждения», между тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
Герои веры,
религиозные подвижники и святые, обладали различными познавательными способностями, иногда же и со всем не были одарены в этом
отношении, и, однако, это не мешало их чистому сердцу зреть Бога, ибо путь веры,
религиозного ведения, лежит поверх пути знания [Вот какими чертами описывается
религиозное ведение у одного из светильников веры.
Мы можем определить поэтому
религиозную функцию как
отношение человека к богу.
Согласно основной мысли Ричля, к области религии принадлежат только «ценности», установляемые «суждениями о ценности», причем этот
религиозный прагматизм соединяется с весьма скептическим
отношением к догмату, почитая его «метафизикой», воспрещенной Кантом.
Невольно возникает вопрос: быть может, именно здесь, в природе
отношений, существовавших между культом и искусством, и разрешалась
религиозная проблема искусства, и искусство, будучи храмовым, тем самым было и теургическим?
В родстве с гегельянским имманентизмом в рассматриваемом
отношении несомненно находится и
религиозная философия оккультизма.
Поэтому речь идет здесь о формальной или, так сказать, «трансцендентальной» природе религии, а не о том либо ином содержании
религиозных представлений; далее, не о психологической стороне религии, но об условиях объективной значимости ее содержания, по
отношению к которому психология представляет собой только среду, обстановку, фактическую наличность.
«Ревностное и доставляющее наслаждение занятие христианским искусством не только не говорит о положительном
отношении к
религиозному его содержанию, напротив, свидетельствует о таком отчуждении и отдалении от его живого
религиозного содержания, что уже исчезла склонность к оппозиции против связанного с ним искусства и уступила место объективному историко-эстетическому
отношению» (41). «Поэтому эстетическое
религиозное чувство не есть подлинное и серьезное
религиозное чувство» (39), хотя, конечно, этим не отрицается вспомогательная роль искусства для религии.