Неточные совпадения
Но в том-то именно и заключалась доброкачественность наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то
время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили себе пособолезновать и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Он прочел руководящую статью, в которой объяснялось, что в наше
время совершенно напрасно поднимается вопль о том, будто бы радикализм угрожает поглотить все консервативные элементы и будто бы правительство обязано принять меры для подавления
революционной гидры, что, напротив, «по нашему мнению, опасность лежит не в мнимой
революционной гидре, а в упорстве традиционности, тормозящей прогресс», и т. д.
У нас все в голове
времена вечеров барона Гольбаха и первого представления «Фигаро», когда вся аристократия Парижа стояла дни целые, делая хвост, и модные дамы без обеда ели сухие бриошки, чтоб добиться места и увидать
революционную пьесу, которую через месяц будут давать в Версале (граф Прованский, то есть будущий Людовик XVIII, в роли Фигаро, Мария-Антуанетта — в роли Сусанны!).
Славное было
время, события неслись быстро. Едва худощавая фигура Карла Х успела скрыться за туманами Голируда, Бельгия вспыхнула, трон короля-гражданина качался, какое-то горячее,
революционное дуновение началось в прениях, в литературе. Романы, драмы, поэмы — все снова сделалось пропагандой, борьбой.
Атмосфера была напряженная, как и вообще в
революционной советской России того
времени.
В мое
время еще недалеко зашел конструктивный коммунистический период, еще была
революционная стихия и тоталитаризм советского государства еще не окончательно захватил всю жизнь, он распространялся главным образом на политическую и экономическую сферы.
Марксизм раскрывал возможность победы революции, в то
время как старые
революционные направления потерпели поражение.
Киев был одним из главных центров социал-демократического движения того
времени, там была подпольная типография, издавалась
революционная литература, были сношения с эмиграцией, с группой Плеханова, Аксельрода и В. Засулич.
Много в этом было наивного, и
революционные планы даже серьезных людей того
времени кажутся теперь совершенно ребяческими.
Во
время революционного восстания в Дрездене он предлагает выставить впереди борцов-революционеров Мадонну Рафаэля, в уверенности, что войска не решатся в нее стрелять.
Это был настолько сильный человек, что во
время своего пребывания в Алексеевском равелине он спропагандировал стражу тюрьмы и через нее передавал директивы
революционному движению.
Издателю надоело доплачивать убытки. И в это
время поэт Скиталец прислал свое известное
революционное стихотворение «Гусляр».
Она же воображала его в связях со всем, что есть в России
революционного, но в то же
время ей преданным до обожания.
Вознамерившись подкузьмить Ивана Тимофеича, с тем чтобы потом самому сесть на его место, он тайно послал в московский Охотный ряд корреспонденцию, в которой доказывал, что ядовитые свойства проектированного в квартале «Устава» происходят-де оттого, что во
время его составления господин начальник квартала находился-де под влиянием вожаков
революционной партии, свившей-де гнездо на Литейной.
— Я?.. — начал Жуквич и приостановился на несколько
времени. — Я ж висельник сорок восьмого года и теперь существую под другою фамилией. В сорок восьмом году [В сорок восьмом году. — Имеется в виду буржуазное
революционное движение во Франции, Германии и Австрии.] я был повешен!..
Смущало и то, что Колесников, человек, видимо, с большим
революционным прошлым, не только не любил говорить о революции, но явно избегал всякого о ней напоминания. В то же
время, по случайно оброненным словам, заметно было, что Колесников не только деятель, но и историк всех
революционных движений — кажется, не было самого ничтожного факта, самого маленького имени, которые не были бы доподлинно, чуть ли не из первых рук ему известны. И раз только Колесников всех поразил.
Русская литература в то
время Бенни нимало не интересовала, а его
революционные идеи в Москве не встречали никакой поддержки.
Бенни познакомился с покойным Александром Ивановичем Герценом (Искандером), с Бакуниным, с Огаревым, с возвратившимся после на родину и писавшим свои покаяния эмигрантом Василием Ивановичем Кельсиевым и со многими другими
революционными людьми, группировавшимися в то
время в Лондоне вокруг Герцена.
Поляки Артура Бенни никогда шпионом русским не считали, и если в истории Бенни некоторое
время было что-нибудь способное вводить в заблуждение насчет его личности, то это у более основательных людей было подозрение, не следует ли видеть в самом Бенни — сыне томашовского пастора из Царства Польского — подосланного в Россию эмиссара польского
революционного комитета?
В городе получаются в складчину несколько газет: «Новое
время», «Свет», «Петербургская газета» и одни «Биржевые ведомости», или, как здесь их зовут, «Биржевик». Раньше и «Биржевик» выписывался в двух экземплярах, но однажды начальник городского училища очень резко заявил учителю географии и историку Кипайтулову, что «одно из двух — либо служить во вверенном мне училище, либо предаваться чтению
революционных газет где-нибудь в другом месте»…
Впоследствии в арестованном на вокзале молодом человеке жандарм признал этого последнего всадника, а дальнейшие розыски доказали, что этот молодой человек, «именующий себя Фоминым», — один из деятельных участников
революционных кружков, что его самого пытались освободить в Одессе, во
время процесса Ковальского, и что после этого он все-таки бежал из киевской тюрьмы.
Предположив, что славянский мир может надеяться в будущем на более полное развитие, нельзя не спросить, который из элементов, выразившихся в его зародышном состоянии, дает ему право на такую надежду? Если славяне считают, что их
время пришло, то этот элемент должен соответствовать
революционной идее в Европе.
Вы сколько уж
времени, — тридцать, сорок лет гарцуете с вашею полнотою
революционных идеалов?..
Не в виде оправдания, а как фактическую справку — приведу то, что из людей 40-х, 50-х и 60-х годов, сделавших себе имя в либеральном и даже радикально-революционном мире, один только Огарев еще в николаевское
время отпустил своих крепостных на волю, хотя и не совсем даром.
Как я сейчас сказал, в это
время меня не было в России. И в Париже (откуда я уехал после смерти Герцена в январе 1870 года) я не мог еще видеть Лаврова. Дальнейшее наше знакомство относится к тем годам Третьей республики, когда Лавров уже занял в Париже как вожак одной из
революционных групп видное место после того, как он издавал журналы и сделал всем характером своей пропаганды окончательно невозможным возвращение на родину.
Я в это
время вращался в
революционной среде, часто виделся с Ив.
Но учится и работает не в том смысле, как в то
время это понималось в
революционной среде, а в специально чеховском смысле: учится вообще наукам и вообще работает, как, например, работали у Чехова дядя Ваня и Соня в пьесе «Дядя Ваня».
Теперь это был совсем другой человек: видимо,
революционное электричество, которым в то
время был перезаряжен воздух, встряхнуло и душу Чехова.
Сыграв в свое
время очень большую общественно-революционную роль, они под конец совершенно выдохнулись, стали серыми и скучными.
Первый портрет — 1877 года, когда ей было двадцать пять лет. Девически-чистое лицо, очень толстая и длинная коса сбегает по правому плечу вниз. Вышитая мордовская рубашка под черной бархатной безрукавкой. На прекрасном лице — грусть, но грусть светлая, решимость и глубокое удовлетворение. Она нашла дорогу и вся живет
революционной работой, в которую ушла целиком. «Девушка строгого, почти монашеского типа». Так определил ее Глеб. Успенский, как раз в то
время познакомившийся с нею.
Самым любимым нашим публицистом в то
время был Михайловский. Чувствовалось, — путей не было и у него. Но он дорог был
революционной части молодежи за ярую борьбу с толстовством и с проповедью „малых дел“, за упорные призывы не забывать широких общественных задач.
В то
время как на Западе просвещение и культура создавали какой-то порядок, подчиненный нормам — хотя и относительный, конечно, порядок, — в России просвещение и культура низвергали нормы, уничтожали перегородки, вскрывали
революционную динамику.
По Белинскому можно изучать внутренние мотивы, породившие миросозерцание русской
революционной интеллигенции, которое будет долгое
время господствовать и в конце концов породит русский коммунизм, но уже в иной исторической обстановке.
Никакой
революционной деятельностью петрашевцы не занимались, — в те
времена революционной деятельности в России не было и не могло быть, — все происходило в сфере мысли.
В этой книге Ленин начертал план организации революции и организации
революционной власти, план, рассчитанный на долгое
время.
Третий великий русский поэт, Тютчев, имел скорее консервативное миросозерцание, чем
революционное. Но он все
время чувствовал, что на мир надвигается страшная революция. В странном контрасте со своим консервативно-славянофильским миросозерцанием Тютчев остро чувствовал в мире хаотическую, иррациональную, темную, ночную стихию. Наброшенный на мир покров гармонии и порядка в аполлонических формах представлялся ему непрочным и тонким.
В это
время иллюзии
революционного народничества были изжиты, миф о народе-крестьянстве пал.
Старая
революционная интеллигенция просто не думала о том, какой она будет, когда получит власть, она привыкла воспринимать себя безвластной и угнетенной, и властностъ и угнетательство показалось ей порождением совершенно другого, чуждого ей типа, в то
время как то было и их порождением.
Радищев имел для своего
времени довольно смелые и радикальные взгляды и был одним из предшественников
революционной интеллигенции и русского социализма.
Это нашло себе выражение в нашумевшем в свое
время сборнике «Вехи», в котором были подвергнуты резкой критике материализм, позитивизм, утилитаризм
революционной интеллигенции, ее равнодушие к высшим ценностям духовной жизни.
Но
время для этого еще не наступило, и идеи Ткачева не имели особенной популярности в русской
революционной среде.
Кирилл делал прежние поездки свои к барыньке без всяких приключений. Он ехал верхом и ныне спокойный, довольный, что скоро переедет со своим паном к Яскулке, где не будут их пугать
революционные затеи и заживут они, как у «Иезуса на плечике». По
временам в религиозном настроении затягивал он духовные гимны. При спуске с сторожевой горы на окраине леса и в нескольких саженях от дороги показалась фигура Волка и с ним несколько всадников. При виде их Кирилл побледнел и вздрогнул.
Ныне он уведомил меня, что в костеле, во
время обедни, будут говорить
революционную проповедь, петь
революционные гимны.
— Скажи, товарищ Броннер. Тут на заводе работал одно
время в закройной передов твой родной брат Арон Броннер. Он со своими родителями-торговцами не порвал, как ты, жил на их иждивении. Ты его рекомендовала в комсомол. И сама же ты мне тогда говорила, что этот твой брат — пятно на твоей
революционной совести, что он — совершенно чуждый элемент. Ты его помимо биржи устроила на завод, пыталась протащить в комсомол, — и все это только с тою целью, чтоб ему попасть в вуз.
Член тайного
революционного общества, основанного в Италии в начале XIX в.], сказали бы в наше
время, — не подставил ей еще левой ланиты и вырвал из рук ее башмак!
Точно долгое
время накоплялась
революционная духовная энергия, почва делалась все более и более вулканической, а на поверхности, в плоскостном существовании душа оставалась статически устойчивой, введенной в границы, подчиненной нормам.
В то
время, как другие большие русские писатели оказались писателями дореволюционной эпохи, Достоевский должен быть признан писателем
революционной эпохи.
Это было подробное донесение об обширном
революционном заговоре, с давнего
времени готовившегося против императорского правительства. Тайные общества имели сильное разветвление в армии, не только в Петербурге и Москве, но и в разных местах.
Старику Иозё Мигурский был приятен тем, что напоминал ему друга, его отца, в то
время, как они оба были молоды, и еще тем, что с жаром и самыми розовыми надеждами рассказывал о
революционном брожении не только в Польше, но и за границей, откуда он только что приехал.
Меженецкий одно
время работал свою
революционную работу среди народа и знал всю, как он выражался, «инертность» русского крестьянина; сходился и с солдатами на службе и отставными и знал их тупую веру в присягу, в необходимость повиновения и невозможность рассуждением подействовать на них. Он знал все это, но никогда не делал из этого знания того вывода, который неизбежно вытекал из него. Разговор с новыми революционерами расстроил, раздражил его.