Неточные совпадения
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному
из своих товарищей передать деньги, несколько десятков тысяч, в Уфу, не то — серым, не то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А у парня — сапоги развалились, он взял
из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы
расстреляли. Дико? Правильно! Отличные ребята. Понимали, что революция — дело честное.
Это обстоятельство подало кафрам первый и главный повод к открытой вражде с европейцами, которая усилилась еще более, когда, вскоре после того, англичане
расстреляли одного
из значительных вождей, дядю Гаики, по имени Секо, оказавшего сопротивление при отнятии европейцами у его племени украденного скота.
Это последнее обстоятельство объяснялось тем, что в народе прошел зловещий слух: паны взяли верх у царя, и никакой опять свободы не будет. Мужиков сгоняют в город и будут
расстреливать из пушек… В панских кругах, наоборот, говорили, что неосторожно в такое время собирать в город такую массу народа. Толковали об этом накануне торжества и у нас. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!»
Sous-lieutenant достал
из кармана четвертушку бумаги и прочел приговор, по которому пастор Губерт Райнер за возмутительное неповиновение был осужден на расстреляние, — «а в пример прочим, — добавил sous-lieutenant своим французско-страсбургским наречием, — с этим горным козлом мы
расстреляем и его козленка. Капрал! привяжите их к столбу».
Все это не объяснялось, не разошлось вследствие формального разлада, а так, бросило то, что еще так недавно считало своим главным делом, и сидело по своим норам. Некоторые, впрочем, сидели и не в своих норах, но
из наших знакомых эта доля выпала только Персиянцеву, который был взят тотчас по возвращении домой, в тот день, когда Арапов
расстрелял своего барсука, а Бычков увлекся впервые родительскою нежностью к отрасли своего естественного брака.
— Один молодец
из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан (этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума сошел и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно скорее велели «
расстрелять или в солдаты отдать, а за неспособностью повесить».
Пардон-пардон. Так что
из этого? Если меня
расстреляли в Баку, я, значит, уж и в Москву не могу приехать? Хорошенькое дело. Меня по ошибке
расстреляли совершенно невинно.
Да и впоследствии я никогда не мерял охоту количеством убитой птицы, как завзятые специалисты-охотники, а разных садок, где
расстреливают выпускаемых
из клеток голубей, не могу видеть и до сих пор.
— При чем тут Персиков, — отвечали
из гущи, — этого сукина сына в совхозе — вот кого
расстрелять.
В виде развлечения захваченных пленных истязали,
расстреливали из луков и предавали самой мучительной смерти.
Вчерашние либералы вдруг заговорили о том, что надо вешать и
расстреливать, что надо пытать хоть двух или трех
из пойманных поджигателей; вчерашние ярые прогрессисты сегодня вдруг превратились в ярых ретроградов, и сами не подозревали при этом, сколько комизма было во вчерашнем их радикальном либеральничанье и в сегодняшней внезапной метаморфозе, и сколько гнусного в этом требовании казней и пыток.
Ведь узнай кто-либо
из оставшихся там, в сарае, его однополчан об его поступке, разумеется ему несдобровать: сочли бы за изменника и предали бы полевому суду, то есть
расстреляли бы без сожаленья.
— И то правда:
расстрелять его мы всегда успеем, a сейчас, ей Богу же, чертовски хочется спать. Свяжите мальчишку и пусть ждет своей участи до рассвета. Но что хотите, a не к каким лейтенантам фон Шульцам, по-моему, не стоит его тащить, управимся и своими силами, право, нечего из-за такой мелюзги беспокоить господина лейтенанта.
— Вот, — произнес он на хорошо понятном Милице немецком языке, которым говорят и швабы, — вот выловил нынче
из погреба пана Разеловича, что
расстреляли нынче за чрезмерную приверженность к русским. Пана-то
расстреляли, a погреба его да и всю усадьбу отдали нам в добычу. Что касается меня, то я там немало поживился и тем и другим… A уж насчет этого коньяка не погневитесь, коллеги, остатки..
— Нет, это правда. И вот, Митя… Те матросы, — они били, но знали, что и их будут бить и
расстреливать. У них есть злоба, какая нужна для такой войны. Они убеждены, что вы — «наемники буржуазии» и сражаетесь за то, чтобы оставались генералы и господа. А ты, Митя, — скажи мне по-настоящему: из-за чего ты идешь на все эти ужасы и жестокости? Неужели только потому, что они такие дикие?
— Да, они меня заставили сделаться шпионкой. В Харькове мой муж, подполковник, был арестован, сидел у них в чека полгода, меня не допускали. Сказали, что его
расстреляют, и предложили пойти к ним на службу. Трое детей, есть нечего было, все реквизировали,
из квартиры выгнали… Боже мой, скажите, что мне было делать!
— А лица такие неприятные, глаза бегают… Но что было делать? Откажешь, а их
расстреляют! Всю жизнь потом никуда не денешься от совести… Провела я их в комнату, — вдруг в дом комендант, матрос этот, Сычев, с ним еще матросы. «Офицеров прятать?» Обругал, избил по щекам, арестовали. Вторую неделю сижу. И недавно, когда на допрос водили, заметила я на дворе одного
из тех двух. Ходит на свободе, как будто свой здесь человек.
Катя узнала от товарок по заключению, что их камера, Б, «сомнительная».
Из нее переводят либо в камеру А — к выпуску, либо в камеру В — для расстрела. На днях
расстреляли двух девушек-учительниц за саботаж и контрреволюционную пропаганду. Катя жадно расспрашивала про них днем, а ночью бледные их тени реяли пред нею в темноте.
— И это говорит коммунист! Положительно, таких людей надо бы выбрасывать
из партии и
расстреливать!
—
Расстреляли всех заложников и политических арестованных. Вывели
из тюрьмы и
расстреляли за свалками.
— Да, правда! И вот мне за это казнь. Вы знаете… Мне все-таки с тех пор ни разу не дали свидания с ним, и все время высылают с разными поручениями
из Харькова. И я боюсь даже подумать… Душу мою они сделали грязной тряпкой, а его — все-таки
расстреляли!.. О, если это зерно, я им тогда покажу!
— Да, бывают, я это хорошо знаю. Но только, — уж извините, не
из рабочих. В Курске, пред нашим отъездом сюда, Михаил хотел освободить одного арестованного, — никаких данных против него. А чекист, потрясая руками: «они всю жизнь нас давили,
расстреливали нашего брата-рабочего. И его
расстрелять!» Михаилу он показался подозрительным. Велел навести справки. Оказалось, — бывший жандармский офицер.
Расстреляли.
Я до сих пор не могу без глубокого негодования вспомнить, как он, когда вел партию пленных коммунаров
из Парижа в Версаль, приказал остановить ее и тут же на месте
расстрелять несколько сот без всякого разбирательства.
Предшественник никогда ни на шаг не отлучался
из города под опасением, что его
расстреляют, если он нарушит это правило; а преемник почти никогда не бывал в городе.