Неточные совпадения
Клим искоса взглянул на мать, сидевшую у окна; хотелось спросить: почему не подают завтрак? Но мать смотрела в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил дяде, что во флигеле живет
писатель, который может
рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
Писатель начал
рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии друзей своих и сокрушенно добавлял...
Писатель был страстным охотником и любил восхищаться природой. Жмурясь, улыбаясь, подчеркивая слова множеством мелких жестов, он
рассказывал о целомудренных березках,
о задумчивой тишине лесных оврагов,
о скромных цветах полей и звонком пении птиц,
рассказывал так, как будто он первый увидал и услышал все это. Двигая в воздухе ладонями, как рыба плавниками, он умилялся...
Выпив водки, старый
писатель любил
рассказывать о прошлом,
о людях, с которыми он начал работать. Молодежь слышала имена литераторов, незнакомых ей, и недоумевала, переглядывалась...
— Ну, а — как дядя Яков? Болен? Хм… Недавно на вечеринке один
писатель, народник, замечательно
рассказывал о нем. Такое, знаешь, житие. Именно — житие, а не жизнь. Ты, конечно, знаешь, что он снова арестован в Саратове?
Достоевский в одном из своих «Дневников
писателя»
рассказывал о впечатлении, какое в юности произвела на него встреча на почтовом тракте с фельдъегерем: фельдъегерь стоял в повозке и, не переставая, колотил ямщика по шее.
Рассказывая мне
о своем коротком знакомстве со многими известными
писателями в Петербурге, майор называл их просто Миша, Ваня и, приглашая меня к себе завтракать и обедать, невзначай раза два сказал мне ты.
— Один великий французский
писатель рассказывает о таком случае.
К небольшой толстенькой фигурке гениального
писателя как-то не шло бы
рассказывать, на мой взгляд,
о своем первом поцелуе…
И через несколько минут, полузакрыв глаза, монотонно и подробно, тем же голосом, каким он докладывал в охранном
о своих наблюдениях, Климков
рассказывал писателю о деревне, Якове, кузнеце.
Повествователи и романисты одного довольно странного литературного направления долго
рассказывали о каких-то непоседливых людях, которые всё будто уезжали из Петербурга в глубь России и делали там какие-то «предприятия»; но, к сожалению, ни один из
писателей этого одностороннего направления не воспроизвел сколько-нибудь осязательного типа упомянутых им предпринимателей, и тайна, в чем именно заключаются так называемые их «предприятия», остается для всех до такой степени тайною, что множество людей даже сомневаются в том, были ли в действительности самые предприниматели?
Заметя, что товарищ очень обрадовался соседству знаменитого
писателя, он уверил его, что он не Гоголь, а Гогелъ, прикинулся смиренным простячком, круглым сиротой и
рассказал о себе преплачевную историю.
Ведь
рассказывала же она мне еще третьего дня, когда разговор зашел
о чтении и
о том, что она в эту зиму прочитала, — ведь
рассказывала же она и смеялась, когда припомнила эту сцену Жиль-Блаза с архиепископом Гренадским […сцену Жиль-Блаза с архиепископом Гренадским — особенно любимый Достоевским комический эпизод из авантюрного романа французского
писателя А. Р. Лесажа «История Жиль-Блаза де Сантильяна» (1715–1735).].
В Америке область художественная понимается еще шире: знаменитый американский
писатель Брет-Гарт [Брет-Гарт Френсис (1839–1902) — американский
писатель. Речь идет
о его рассказе «Разговор в спальном вагоне» (1877).]
рассказывает, что у них чрезвычайно прославился «художник», который «работал над мертвыми». Он придавал лицам почивших различные «утешительные выражения», свидетельствующие
о более или менее счастливом состоянии их отлетевших душ.
Он начал с того, что его, как провинциала (он говорил с заметным акцентом на „
о“), глубоко поражает и возмущает один тот уже факт, что собравшаяся здесь лучшая часть московской интеллигенции могла выслушать, в глубоком молчании такую позорную клевету на врача и
писателя, такие обвинения в шарлатанстве, лжи и т. п. только за то, что человек обнажил перед нами свою душу и
рассказал, через какой ряд сомнений и ужасов он прошел за эти годы.
Об этом Чехов, уже будучи большим
писателем,
рассказывал Суворину, когда оба они разговорились на тему
о параллельности токов и
о любви с первого взгляда.