Неточные совпадения
Дронов не возразил ему. Клим понимал, что Дронов выдумывает, но он так убедительно спокойно
рассказывал о своих видениях, что Клим чувствовал желание принять ложь как правду. В конце концов Клим не мог понять, как именно относится он к этому
мальчику, который все сильнее и привлекал и отталкивал его.
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала
рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно
о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и
мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко,
мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Отец
рассказывал лучше бабушки и всегда что-то такое, чего
мальчик не замечал за собой, не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал слова и поступки,
о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода своих часов, своим умением играть в карты и многим другим.
Она редко и не очень охотно соглашалась на это и уже не
рассказывала Климу
о боге, кошках,
о подругах, а задумчиво слушала его рассказы
о гимназии, суждения об учителях и
мальчиках,
о прочитанных им книгах. Когда Клим объявил ей новость, что он не верит в бога, она сказала небрежно...
Дело велось точно так же, как и вчерашнее, со всем арсеналом доказательств, улик, свидетелей, присяги их, допросов, экспертов и перекрестных вопросов. Свидетель-городовой на вопросы председателя, обвинителя, защитника безжизненно отрубал: «так точно-с», «не могу знать» и опять «так точно»…, но, несмотря на его солдатское одурение и машинообразность, видно было, что он жалел
мальчика и неохотно
рассказывал о своей поимке.
Он уже успел вполне войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что
о гусе, например,
рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому
мальчику мало-помалу начало уже скрести по сердцу: «Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
Исправник, ожидавший грозного разбойника, был изумлен, увидев 13-летнего
мальчика, довольно слабой наружности. Он с недоумением обратился к Кирилу Петровичу и ждал объяснения. Кирила Петрович стал тут же
рассказывать утреннее происшествие, не упоминая, однакож,
о Марье Кириловне.
Один пустой
мальчик, допрашиваемый своею матерью
о маловской истории под угрозою прута,
рассказал ей кое-что. Нежная мать — аристократка и княгиня — бросилась к ректору и передала донос сына как доказательство его раскаяния. Мы узнали это и мучили его до того, что он не остался до окончания курса.
Акимушка
рассказал мне однажды
о необыкновенном событии, происшедшем с ним, когда он был
мальчиком.
Я
рассказал о трех
мальчиках,
о том, как полковник прогнал меня со двора, — она обняла меня крепко.
Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь.
Рассказываю я ему
о враге моем Клюшникове, бойце из Новой улицы, толстом большеголовом
мальчике, которого ни я не мог одолеть в бою, ни он меня. Хорошее Дело внимательно выслушал горести мои и сказал...
В заключение речи
о тетереве я
расскажу удивительный случай, которого был самовидцем, еще будучи
мальчиком. Сидел я однажды в шалаше с старым охотником, который крыл тетеревов шатром. Тетерева уже подходили, и старик, держа в руке веревку, чтоб уронить шатер, когда подойдет тетеревов побольше, смотрел в отверстие, а я глядел в скважину, которую проковырял пальцами.
Со всех сторон до Хрипача доносились слухи
о подвигах Передонова. Сегодня утром ему
рассказали о вчерашнем происшествии в клубе. Вчера же после уроков к нему явился Володя Бультяков, на-днях наказанный своею хозяйкою по жалобе от Передонова. Опасаясь вторичного посещения его с такими же последствиями,
мальчик пожаловался директору.
Вскоре после того, как пропала мать, отец взял в дом ласковую слободскую старушку Макарьевну, у неё были ловкие и тёплые руки, она певучим голосом
рассказывала мальчику славные жуткие сказки и особенно хорошо длинную историю
о том, как живёт бог на небесах...
А за чаем дружба окрепла:
мальчик воодушевлённо
рассказывал взрослому
о Робинзоне, взрослый, по-детски увлечённый простой и чудесной историей, выслушал её с великим интересом и попросил...
— А в овраге спугнули мы сову, —
рассказывал мальчик. — Вот потеха-то была! Полетела это она, да с разлету
о дерево — трах! даже запищала, жалобно таково… А мы ее опять спугнули, она опять поднялась и все так же — полетит, полетит, да на что-нибудь и наткнется, — так от нее перья и сыплются!.. Уж она трепалась, трепалась по оврагу-то… насилу где-то спряталась… мы и искать не стали, жаль стало, избилась вся… Она, тятя, совсем слепая днем-то?
При жизни мать
рассказала Евсею несколько сказок.
Рассказывала она их зимними ночами, когда метель, толкая избу в стены, бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила сказки тихим сонным голосом, он у неё рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово —
мальчику казалось, что всё,
о чём она говорит, она видит во тьме, только — неясно видит.
— Врёшь, — сказал он брезгливо и не слушая шёпот Никонова. Этот
мальчик, забитый и трусливый, не нравился ему своей вялостью и однообразием скучных рассказов
о фабричных девицах, но Никонов понимал толк в охотничьих голубях, а Илья любил голубей и ценил удовольствие защищать слабосильного
мальчика от фабричных ребятишек. Кроме того, Никонов умел хорошо
рассказывать о том, что он видел, хотя видел он только неприятное и говорил обо всём, точно братишка Яков, — как будто жалуясь на всех людей.
Илья очень кратко и торопливо
рассказал что-то неинтересное
о том, как
мальчики дразнят учителей.
После этого события уже почти не стоит
рассказывать, что в том же году щука схватила пескаря, посаженного вместе с другими рыбками в кружок, [Мешок из сетки особенного устройства,
о котором Я говорил в моих «Записках об уженье рыбы»] шагах в десяти от меня, крепко вцепилась зубами в сетку и подняла такой плеск, что, услыхав его,
мальчик, бывший со мною на уженье, подошел к кружку и, увидев эту проделку, вытащил кружок и щуку на берег.
Думая, что
мальчик рассказывает ему
о каком-то волшебном сне, и не зная, что отвечать ему, — Эдвардс ограничивался тем обыкновенно, что ласково проводил ему ладонью по волосам снизу вверх и добродушно посмеивался.
Только на полу среди мальчиков-низальщиков ясно звучит тонкий, свежий голосок одиннадцатилетнего Яшки Артюхова, человека курносого и шепелявого; все время он, то хмурясь и делая страшное лицо, то смеясь, возбужденно
рассказывает какие-то невероятные истории
о попадье, которая из ревности облила свою дочь-невесту керосином и зажгла ее,
о том, как ловят и бьют конокрадов,
о домовых и колдунах, ведьмах и русалках.
А когда возвращался Пустовалов, она
рассказывала ему вполголоса про ветеринара и его несчастную семейную жизнь, и оба вздыхали и покачивали головами, и говорили
о мальчике, который, вероятно, скучает по отце, потом, по какому-то странному течению мыслей, оба становились перед образами, клали земные поклоны и молились, чтобы бог послал им детей.
Далее принцесса
рассказывает Гамильтону
о Пугачеве (тогда уже привезенном на казнь в Москву), которого однако не называет своим братом, но казаком,
мальчиком, вывезенным в Петербург Разумовским, сделавшимся пажом императрицы Елизаветы, получившим блистательное образование в Берлине и теперь предводительствующим преданною ей партией в России.
А
мальчик как только пригнал вечером в село стадо козлят, так сейчас же
рассказал своей матери, что видел на скале старика, а Пастухова мать пошла на колодец и стала
о том говорить другим женщинам, и так сделалось известно людям
о новом столпнике, и люди из села побежали к Ермию и принесли ему чечевицы и бобов больше, чем он мог съесть. Так и пошло далее.
Последняя, после полученного известия
о свалившемся с неба богатстве Кости, косо поглядывала на эту дружбу, но боясь, как бы
мальчик не пожаловался «особе» в одно из своих к ней посещений, да и вообще не
рассказал бы многое, чему был свидетелем дома, не решалась принять против него резких мер.
Кровь у тебя кипучая; глаза твои разгораются, когда
рассказываю тебе
о похождениях богатырей и могучих витязей; все у тебя стрельцы да стрельцы на разуме;
мальчик крестьянский не стань перед тобою в шапке — сейчас готов ты сорвать ее и с макушкой.
Она плакала и
рассказывала тягучим неловким голосом, каким читают трудную книгу неумелые чтецы,
рассказывала все одно и то же, все одно и то же,
о тихоньком черненьком
мальчике, который жил, смеялся и умер; и в певучих книжных словах ее воскресали глаза его, и улыбка, и старчески-разумная речь.