Неточные совпадения
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она
рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он
в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
— Ну,
рассказывай, — предложил он, присматриваясь к брату. Дмитрий, видимо, только что постригся, побрился, лицо у него простонародное, щетинистые седые усы делают его похожим на солдата, и лицо обветренное, какие бывают у солдат
в конце лета,
в лагерях. Грубоватое это лицо освещают глаза серовато-синего цвета,
в детстве Клим называл их овечьими.
Стала она революционеркой, как она
рассказывала, потому, что с
детства чувствовала отвращение к господской жизни, а любила жизнь простых людей, и ее всегда бранили за то, что она
в девичьей,
в кухне,
в конюшне, а не
в гостиной.
Он и прежде, еще
в Москве, еще
в детстве Lise, любил приходить к ней и
рассказывать то из случившегося с ним сейчас, то из прочитанного, то вспоминать из прожитого им
детства.
Но человек часто думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова
рассказал мне с большими подробностями историю своих детских годов; я записал его рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники», так счастливо обратившей на себя внимание читающей публики, и как рассказы эти представляют довольно полную историю дитяти, жизнь человека
в детстве, детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился напечатать записанные мною рассказы.
Итак, я стану
рассказывать из доисторической, так сказать, эпохи моего
детства только то,
в действительности чего не могу сомневаться.
К счастию, меня озарила внезапная мысль. Я вспомнил, что когда-то
в детстве я читал рассказ под названием:"Происшествие
в Абруццских горах"; сверх того, я вспомнил еще, что когда наши русские Александры Дюма-фисы желают очаровывать дам (дамы — их специальность), то всегда
рассказывают им это самое"Происшествие
в Абруццских горах", и всегда выходит прекрасно.
— Милостивые государыни и милостивые государи! Мне приходится начать свое дело с одной старой басни, которую две тысячи лет тому назад
рассказывал своим согражданам старик Менений Агриппа. Всякий из нас еще
в детстве, конечно, слыхал эту басню, но есть много таких старых истин, которые вечно останутся новыми. Итак, Менений Агриппа
рассказывал, что однажды все члены человеческого тела восстали против желудка…
— Ничего… мне просто хорошо
в вашем присутствии — и только.
В детстве бонна-итальянка часто
рассказывала мне про одну маленькую фею, которая делала всех счастливыми одним своим присутствием, — вот вы именно такая волшебница, с той разницей, что вы не хотите делать людей счастливыми.
Еще
в детстве она слыхала, что одна из ее grandes-tantes, princesse Nina, [тетушек, княжна Нина (франц.).] убежала с каким-то разносчиком; ей
рассказывали об этой истории, comme d’une chose sans nom, [как о неслыханной вещи (франц.).] и даже, из боязни запачкать воображение княжны, не развивали всех подробностей, а выражались общими словами, что родственница ее сделала vilenie. [низость (франц.).]
Они до сих пор слушали рассказы Аносова с тем же восторгом, как и
в их раннем
детстве. Анна даже невольно совсем по-детски расставила локти на столе и уложила подбородок на составленные пятки ладоней. Была какая-то уютная прелесть
в его неторопливом и наивном повествовании. И самые обороты фраз, которыми он передавал свои военные воспоминания, принимали у него невольно странный, неуклюжий, несколько книжный характер. Точно он
рассказывал по какому-то милому древнему стереотипу.
Право, не знаю, о ком бы еще упомянуть, чтобы не забыть кого. Маврикий Николаевич куда-то совсем уехал. Старуха Дроздова впала
в детство… Впрочем, остается
рассказать еще одну очень мрачную историю. Ограничусь лишь фактами.
Андрей Антонович умолял сложа руки, чувствительно
рассказал всю историю Блюма и их дружбы с самого
детства, но Юлия Михайловна считала себя опозоренною навеки и даже пустила
в ход обмороки.
Один наш арестантик, из особого отделения, крещеный калмык, Александр или Александра, как звали его у нас, странный малый, плутоватый, бесстрашный и
в то же время очень добродушный,
рассказывал мне, как он выходил свои четыре тысячи,
рассказывал смеясь и шутя, но тут же клялся пресерьезно, что если б с
детства, с самого нежного, первого своего
детства, он не вырос под плетью, от которой буквально всю жизнь его
в своей орде не сходили рубцы с его спины, то он бы ни за что не вынес этих четырех тысяч.
Маска оказалась хорошенькой двадцатилетней невинной девушкой, дочерью шведки-гувернантки. Девушка эта
рассказала Николаю, как она с
детства еще, по портретам, влюбилась
в него, боготворила его и решила во что бы то ни стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она говорила, ей ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена
в место обычных свиданий Николая с женщинами, и Николай провел с ней более часа.
Я видел его таким
в моем
детстве, что случилось много лет позднее того времени, про которое я
рассказываю, — и впечатление страха до сих пор живо
в моей памяти!
Далее, после нескольких пустых подробностей, та же повествовательница
рассказывала, что «муж ее еще
в детстве слыхал о российском городе Астрахани; что с казаками, ее пленившими, при ней соединилось много татар Золотой орды и русских, что они убивали детей своих и пр.».
О ней Павел
рассказывал, как
в детстве об арестантах, научивших его грамоте. Он весь напрягался и внушительно сообщал, пересыпая речь междометиями...
А разговорился он со мной. Оказывается, почти один из окружающих, он немного владел русским языком. Его заинтересовали некоторые мои цирковые штуки, и хотя он почти не задавал вопросов, но чувствовалось, что это горская гордость не позволяет ему проявлять любопытство. И я
рассказал ему, что я актер, служил
в цирке, охотник с
детства и нехотя оставляю Кавказ, да кстати у меня и паспорта нет. Разоткровенничался.
Я стал
рассказывать ей, как воспитывали меня и сестру и как
в самом деле было мучительно и бестолково наше
детство. Узнав, что еще так недавно меня бил отец, она вздрогнула и прижалась ко мне.
Он, еще
в детстве моем, очень много мне
рассказывал из истории Польши и из частной жизни поляков, об их революциях, их героях
в эти революции.
— Раз я и то промахнулся,
рассказал сдуру одному партийному, а он, партийный-то, оказалось, драмы, брат, писал, да и говорит мне: позвольте, я драму напишу… Др-р-раму, того-этого! Так он и сгинул, превратился
в пар и исчез. Да, голос… Но только с
детства с самого тянуло меня к народу, сказано ведь: из земли вышел и
в землю пойдешь…
Рассказали тут Насте, как этот Степан
в приемышах у гостомльского мужика Лябихова вырос, как его били, колотили, помыкали им
в детстве, а потом женили на хозяйской дочери, которая из себя хоть и ничего баба, а нравная такая, что и боже спаси. Слова с мужем
в согласие не скажет, да все на него жалуется и чужим и домашним. Срамит его да урекает.
По вечерам я минею или пролог читал, а больше про
детство своё
рассказывал, про Лариона и Савёлку, как они богу песни пели, что говорили о нём, про безумного Власия, который
в ту пору скончался уже, про всё говорил, что знал, — оказалось, знал я много о людях, о птицах и о рыбах.
Автор
рассказывает в ней
детство и юность своего героя Александра Михайловича (фамилия его не названа), проведенные
в деревне Тужиловке,
в одной из отдаленных наших губерний, — и
рассказывает просто, живо, тепло и увлекательно.
Давно ль?.. Но
детство Саши протекло.
Я
рассказал, что знать вам было нужно…
Он стал с отцом браниться: не могло
И быть иначе, — нежностью наружной
Обманывать он почитал за зло,
За низость, — но правдивой мести знаки
Он не щадил (хотя б дошло до драки).
И потому родитель, рассчитав,
Что укрощать не стоит этот нрав,
Сынка, рыдая, как мы все умеем,
Послал
в Москву с французом и лакеем.
Толстой этот был дальний родственник Льва Толстого,
в раннем
детстве Льву Николаевичу случилось его видеть. И
в старости, когда так сильна
в Льве Толстом исключительно-моральная оценка жизни, вот как вспоминает он о человеке, только презрение вызывавшем
в Грибоедове и Пушкине: «Много бы хотелось
рассказать про этого необыкновенного, преступного и привлекательного человека»…
Правда, иногда
в разговорах с князем Лимбургом, с князем Радзивилом и другими знатными особами, которым я
рассказывала о странных обстоятельствах моего
детства, они говорили мне, что напрасно я скрываю свое происхождение, что им наверное известно, что я рождена русскою императрицей.
Изба была последняя и стояла так, что сбоку нельзя уже было спуститься вниз: откос шел почти отвесно и грозил «оползнем», о каких
рассказывали Теркину
в детстве.
И какой ужас! Я должна признаться (ведь пред собой нечего лгать), мне как будто сделалось хорошо. Опять-таки
в детстве часто я испытывала это чувство. Когда, бывало, очень вас кто-нибудь разобидит, наплачешься всласть, или нашалишь и боишься, что вот-вот поймают, или расчувствуешься с maman, с няней, с гувернанткой, или просто
рассказывают тебе что-нибудь: сказку, страшную историю.
Старостью уравненный с
детством, князь Вадбольский забавлял своих маленьких собеседников разными шутками или занимал их внимание,
рассказывая о своих походах
в Лифляндию.
— Вы не граф Свянторжецкий… Вы выдали себя мне вашим последним рассказом о ногте Тани… Вы Осип Лысенко, товарищ моего
детства, принятый как родной
в доме моей матери. Я давно уже, встречая вас, вспоминала, где я видела вас. Теперь меня точно осенило. И вот чем вы решили отплатить ей за гостеприимство… Идите, Осип Иванович, и доносите на меня кому угодно… Я повторяю, что сегодня же
расскажу все дяде Сергею, а завтра доложу государыне.
Княгиня писала, что с удовольствием возьмет к себе рекомендуемую Ольгой Петровной особу, что будет обращаться с ней соответственно ее несчастному положению (баронесса не утерпела и,
в общих чертах, не называя, конечно, фамилий,
рассказала в письме Шестовой роман
детства и юности Александрины), и что хотя она относительно довольна своей камеристкой Лизой и прогнать ее не имела бы ни духу, ни причивы, но, к счастью, Марго недовольна своей горничной, а потому Лиза переходит к ней.
— Нет… младшей…
Рассказывают, что это у них давнишний роман, еще с Москвы… Он друг
детства обеих сестер… и без ума влюблен
в младшую, Полину… Та отвечает ему тем же, а дядя Дмитревский покровительствует любящим сердцам… Для устройства их судьбы он и перевел его
в Петербург…
Милый гость говорил приятно и умно,
рассказывал, что он определен
в корпус Шлиппенбаха; шутя, прибавлял, что назначен со своим эскадроном быть защитником гельметского замка и что первою обязанностью почел явиться
в доме,
в котором с
детства был обласкан и провел несколько часов, приятнейших
в его жизни.
И
в случаях далеко этого лучших добрый человек
в подобных делах все-таки неспокоен. Если вам недостаточно общих указаний, я мог бы вам назвать много примеров, много лиц достойных и известных, которые с опыта знают, сколько горькой правды заключается
в том, что я вам
рассказываю; но, боясь оскорбить их скромность и, может быть, повредить тем несчастным, которые проводят свое
детство в любви их, я прошу вас поверить мне на слово.
Она упомянула Зенону сначала о своей родине
в далекой Фракии, откуда она была увезена
в детстве в Антиохию и выросла там при беспрестанных тревогах по поводу быстрых и частых перемен
в положении ее родителей, а потом она
рассказала, как была отдана замуж за старого и очень безнравственного византийского вельможу, который понуждал ее к постыдным для женщины поступкам
в угоду высшего вельможи, от которого зависело его служебное повышение, и как она воспротивилась этому и много за то претерпела, а потом, когда муж ее умер, оставив ей большое богатство, она, по любви к независимости и свободе, не захотела вернуться
в свою эллинскую семью, ибо ей противна подчиненность безгласных
в семье эллинских женщин, а переселилась из Антиохии
в Египет, где женщины не находятся
в таком порабощении, как у эллинов.
И с легкою и наивною откровенностью француза, капитан
рассказал Пьеру историю своих предков, свое
детство, отрочество и возмужалость, все свои родственные, имущественные и семейные отношения. «Ma pauvre mère» [«Моя бедная мать»] играла, разумеется, важную роль
в этом рассказе.