Неточные совпадения
— А вы изволили слышать о Прячникове? — сказал Туровцын, оживленный выпитым шампанским и давно ждавший случая прервать тяготившее его молчание. — Вася Прячников, — сказал он с своею доброю улыбкой влажных и румяных губ, обращаясь преимущественно к
главному гостю, Алексею Александровичу, — мне нынче
рассказывали, он дрался на дуэли в Твери с Квытским и убил его.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не
рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за то, что чай был слаб,
главное же, за то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич? Я не знаю, лучше ли мои обстоятельства. Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми я должен был расплатиться с частью моих долгов, — и у меня вновь ровно ничего. А
главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества! Я вам сейчас
расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
Она снова, торопясь и бессвязно, продолжала
рассказывать о каком-то веселом товарище слесаря, о революционере, который увез куда-то раненого слесаря, — Самгин слушал насторожась, ожидая нового взрыва; было совершенно ясно, что она, говоря все быстрей, торопится дойти до чего-то
главного, что хочет сказать. От напряжения у Самгина даже пот выступил на висках.
Бальзаминов. До того ли мне, маменька, помилуйте! Вот Красавина придет,
расскажет. (Задумывается.) У меня теперь в голове, маменька, лошади, экипажи, а
главное — одежда чтобы к лицу.
Он
рассказал ей, как досталось ему пальто. Она слегка выслушала. Потом они молча обошли
главные дорожки сада: она — глядя в землю, он — по сторонам. Но у него, против воли, обнаруживалось нетерпение. Ему все хотелось высказаться.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до
главного пункта, то есть до встречи с нею и всего прочего, а
главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его после письма; а это-то и было
главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно было
рассказать,
рассказал прекрасно.
— Ты прекрасно
рассказал и все мне так живо напомнил, — отчеканил Версилов, — но,
главное, поражает меня в рассказе твоем богатство некоторых странных подробностей, о долгах моих например. Не говоря уже о некоторой неприличности этих подробностей, не понимаю, как даже ты их мог достать?
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его!
Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и
главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою новую историю, то есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
Но что мучило меня до боли (мимоходом, разумеется, сбоку, мимо
главного мучения) — это было одно неотвязчивое, ядовитое впечатление — неотвязчивое, как ядовитая, осенняя муха, о которой не думаешь, но которая вертится около вас, мешает вам и вдруг пребольно укусит. Это было лишь воспоминание, одно происшествие, о котором я еще никому на свете не сказывал. Вот в чем дело, ибо надобно же и это где-нибудь
рассказать.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно
рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и,
главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
— Тоже мерзавки эти девчонки, — сказал приказчик и в подтверждение мнения о том, что
главная виновница Маслова,
рассказал, как одна такая украла на бульваре часы у его товарища.
Привалов раскланялся, Алла ограничилась легким кивком головы и заняла место около мамаши. Агриппина Филипьевна заставила Аллу
рассказать о нынешней рыбной ловле, что последняя и выполнила с большим искусством, то есть слегка картавым выговором передала несколько смешных сцен, где
главным действующим лицом был дядюшка.
— Об моих словах потом, — прервал опять Иван, но уже не крича, как прежде, твердо выговаривая слова и как бы совсем овладев собою. —
Расскажи только в подробности, как ты это сделал. Все по порядку. Ничего не забудь. Подробности,
главное подробности. Прошу.
С наслаждением
рассказывали, например, потом, как он всех прокурорских свидетелей сумел вовремя «подвести» и, по возможности, сбить, а
главное, подмарать их нравственную репутацию, а стало быть, само собой подмарать и их показания.
— Он, он выдумал, он настаивает! Он ко мне все не ходил и вдруг пришел неделю назад и прямо с этого начал. Страшно настаивает. Не просит, а велит. В послушании не сомневается, хотя я ему все мое сердце, как тебе, вывернул и про гимн говорил. Он мне
рассказал, как и устроит, все сведения собрал, но это потом. До истерики хочет.
Главное деньги: десять тысяч, говорит, тебе на побег, а двадцать тысяч на Америку, а на десять тысяч, говорит, мы великолепный побег устроим.
Я сейчас вам все
расскажу, но теперь другое и уже самое
главное, — ах, ведь я даже и забыла, что это самое
главное: скажите, почему с Lise истерика?
Он
рассказал, но мы уже приводить рассказа не будем.
Рассказывал сухо, бегло. О восторгах любви своей не говорил вовсе.
Рассказал, однако, как решимость застрелиться в нем прошла, «ввиду новых фактов». Он
рассказывал, не мотивируя, не вдаваясь в подробности. Да и следователи не очень его на этот раз беспокоили: ясно было, что и для них не в том состоит теперь
главный пункт.
Он
рассказывал минут десять, нельзя сказать, чтобы плавно и складно, но, кажется, передал ясно, схватывая самые
главные слова, самые
главные движения и ярко передавая, часто одною чертой, собственные чувства.
Галактион любил тещу, как родную мать, и
рассказал ей все. Анфуса Гавриловна расплакалась, а потом обрадовалась, что зять будет жить вместе с ними.
Главное — внучата будут тут же.
Начались удивления, ахи и вскрикивания, так что он принужден был
рассказать почти и всё остальное, в
главных чертах, разумеется.
Но если Ганя и в самом деле ждал целого рода нетерпеливых вопросов, невольных сообщений, дружеских излияний, то он, конечно, очень ошибся. Во все двадцать минут его посещения князь был даже очень задумчив, почти рассеян. Ожидаемых вопросов, или, лучше сказать, одного
главного вопроса, которого ждал Ганя, быть не могло. Тогда и Ганя решился говорить с большою выдержкой. Он, не умолкая,
рассказывал все двадцать минут, смеялся, вел самую легкую, милую и быструю болтовню, но до
главного не коснулся.
— Нас однажды компания собралась, ну, и подпили это, правда, и вдруг кто-то сделал предложение, чтобы каждый из нас, не вставая из-за стола,
рассказал что-нибудь про себя вслух, но такое, что сам он, по искренней совести, считает самым дурным из всех своих дурных поступков в продолжение всей своей жизни; но с тем, чтоб искренно,
главное, чтоб было искренно, не лгать!
— И увезу, а ты мне сруководствуй деляночку на Краюхином увале, — просил в свою очередь Мыльников. — Кедровскую-то дачу бросил я, Фенюшка… Ну ее к черту! И конпания у нас была: пришей хвост кобыле. Все врозь, а
главный заводчик Петр Васильич. Такая кривая ерахта!.. С Ястребовым снюхался и золото для него скупает… Да ведь ты знаешь, чего я тебе-то
рассказываю. А ты деляночку-то приспособь… В некоторое время пригожусь, Фенюшка. Без меня, как без поганого ведра, не обойдешься…
— Точно из бани вырвался, —
рассказывал Петр Елисеич, не слушая хозяина. — Так и напирает… Еще этот Мосей навязался.
Главное, что обидно: не верят ни одному моему слову, точно я их продал кому. Не верят и в то же время выпытывают. Одна мука.
Конечно,
главным образом Таисья
рассказывала о своем Кержацком конце, Самосадке и скитах.
Она вызвала к себе дворецкого Николая и даже
главного управителя Михайлушку, живших в особенном флигеле,
рассказала им обо всем и побожилась, что при первом подобном случае она доложит об этом тетушке.
Опасаясь, чтоб не вышло каких-нибудь неприятных историй, сходных с историей Параши, а
главное, опасаясь, что мать будет бранить меня, я не все
рассказывал ей, оправдывая себя тем, что она сама позволила мне не сказывать тетушке Татьяне Степановне о моем посещении ее заповедного амбара.
С одной стороны, он с слишком живым чувством и методическою последовательностью, составляющими
главные признаки правдоподобности,
рассказывал свою историю, чтобы можно было не верить ей; с другой стороны, слишком много было поэтических красот в его истории; так что именно красоты эти вызывали сомнения.
— Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому что я сама бедна.
Главное, вот что — вы ведь знаете мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит, что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха
рассказала ему все: зачем же его обманывать!
Вы мне все это разъясните, потому что в самом-то
главном пункте я сужу по догадкам, из того, что мне
рассказывал Алеша.
— Ступай, Мавра, ступай, — отвечал он, махая на нее руками и торопясь прогнать ее. — Я буду
рассказывать все, что было, все, что есть, и все, что будет, потому что я все это знаю. Вижу, друзья мои, вы хотите знать, где я был эти пять дней, — это-то я и хочу
рассказать; а вы мне не даете. Ну, и, во-первых, я тебя все время обманывал, Наташа, все это время, давным-давно уж обманывал, и это-то и есть самое
главное.
— Не может быть,
главного, наверно, не
рассказал. Может быть, вы оба угадали что-нибудь, это уж ваше дело, а я не
рассказывал. Я скрыл и ужасно страдал.
— Нет, нет, я не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег не было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а
главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все вам
рассказал тогда же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы не знаете, а ведь в письме
главное тон. Про это я и говорю.
— Какое! Что ты! Это только начало… и потому
рассказал про княгиню, что, понимаешь, я через нее отца в руки возьму, а
главная моя история еще и не начиналась.
Присутствие женщин связывало общество, потому, что самые лучшие анекдоты приходилось
рассказывать вполголоса и,
главное, постоянно быть настороже, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, а теперь все сняли с себя верхнее платье и остались в одних рубашках.
— Да ты попробуй прежде, есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару выпил… после уж Кшецынский мне это
рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у меня
главное, чтоб был человек благонравен и предан… Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не то ведь язык обожжешь!
И начнет, и начнет. И почти всегда битье составляло
главную тему его россказней. Таким образом, помаленьку, урывками,
рассказал он мне свое горевое житье с самых младенческих лет.
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что — жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит.
Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою
расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
И
рассказал он мне в подробностях до мелочей всю кражу у Бордевиля: как при его
главном участии увезли шкаф, отправили по Рязанской дороге в Егорьевск, оттуда на лошади в Ильинский погост, в Гуслицы, за двенадцать верст от станции по дороге в Запонорье, где еще у разбойника Васьки Чуркина был притон.
Так как он сам начал расспрашивать, то я и
рассказал ему всё в
главных чертах и что у меня есть записка.
Пошли они, разумеется, из великодушного стыда, чтобы не сказали потом, что они не посмели пойти; но все-таки Петр Верховенский должен бы был оценить их благородный подвиг и по крайней мере
рассказать им в награждение какой-нибудь самый
главный анекдот.
— Это черт их дери!.. Революционное или примирительное стремление они имели! — воскликнул Ченцов. — Но
главное, как
рассказывал нам полковой командир, они, канальи, золото умели делать: из неблагородных металлов превращать в благородные… Вы знавали, дядя, таких?
—
Расскажу вам все подробно, — продолжал Углаков, — сначала я не понял, в чем тут
главная пружина состоит; но вижу только, что, когда я с князем заговорил об вас, он благосклонно выслушивал и даже прямо выразился, что немного знает вас и всегда уважал…
Оставшись один, Лорис-Меликов записал в своей книжечке самое
главное из того, что
рассказывал ему Хаджи-Мурат, потом закурил папиросу и стал ходить взад и вперед по комнате. Подойдя к двери, противоположной спальне, Лорис-Меликов услыхал оживленные голоса по-татарски быстро говоривших о чем-то людей. Он догадался, что это были мюриды Хаджи-Мурата, и, отворив дверь, вошел к ним.
Я тебе самую
главную статью хотел
рассказать, а ты меня перебил!
— Потом придет время, и гривенники гнуть будешь. Пока еще силы мало, а там будешь. А
главное, силой не хвастайся, зная про себя, на всяк случай, и никому не
рассказывай, как что делаешь, а как проболтаешься, и силушке твоей конец, такое заклятие я на тебя кладу…
— Вы мне все
рассказали, — промолвила она, — а
главное утаили.
— Ну, а как вы любили на законном основании? Долинский
рассказал ей в
главных чертах и всю свою женатую жизнь.
Какой достойный человек! Я теперь только узнала его хорошенько; право, нельзя не полюбить: и скромный, и рассудительным. Да, приятель его давича справедливо сказал; жаль только, что он так скоро ушел, а я бы еще хотела его послушать. Как приятно с ним говорить! И ведь,
главное, то хорошо, что совсем не пустословит. Я было хотела ему тоже словца два сказать, да, признаюсь, оробела, сердце так стало биться… Какой превосходный человек! Пойду
расскажу тетушке. (Уходит.)