Неточные совпадения
Равнодушный ко всему на
свете, кроме красоты,
Райский покорялся ей до рабства, был холоден ко всему, где не находил ее, и груб, даже жесток, ко всякому безобразию.
Вот и
Райский мечтал быть артистом, и все «носит еще огонь в груди», все производит начатки, отрывки, мотивы, эскизы и широкие замыслы, а имя его еще не громко, произведения не радуют
света.
Но
Райский в сенат не поступил, в академии с бюстов не рисовал, между тем много читал, много писал стихов и прозы, танцевал, ездил в
свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста, в другой студии писали с торса…
Пробыв неделю у Тушина в «Дымке», видя его у него, дома, в поле, в лесу, в артели, на заводе, беседуя с ним по ночам до
света у камина, в его кабинете, —
Райский понял вполне Тушина, многому дивился в нем, а еще более дивился глазу и чувству Веры, угадавшей эту простую, цельную фигуру и давшей ему в своих симпатиях место рядом с бабушкой и с сестрой.
Райский нижним берегом выбралсл на гору и дошел до домика Козлова. Завидя
свет в окне, он пошел было к калитке, как вдруг заметил, что кто-то перелезает через забор, с переулка в садик.
— Чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало, — заметила она и почти верно определила этой пословицей значение писанья
Райского. У него уходило время, сила фантазии разрешалась естественным путем, и он не замечал жизни, не знал скуки, никуда и ничего не хотел. — Зачем только ты пишешь все по ночам? — сказала она. — Смерть — боюсь… Ну, как заснешь над своей драмой? И шутка ли, до
света? ведь ты изведешь себя. Посмотри, ты иногда желт, как переспелый огурец…
— Что мне за дело? — с нетерпением сказал
Райский, отталкивая книги… — Ты точно бабушка: та лезет с какими-то счетами, этот с книгами! Разве я за тем приехал, чтобы вы меня со
света гнали?
— Самый неприятный мужчина в целом
свете! — с крепкой досадой шепнула Ульяна Андреевна
Райскому про Марка.
Райский, кружась в
свете петербургской «золотой молодежи», бывши молодым офицером, потом молодым бюрократом, заплатил обильную дань поклонения этой красоте и, уходя, унес глубокую грусть надолго и много опытов, без которых мог обойтись.
— Известно что… поздно было: какая академия после чада петербургской жизни! — с досадой говорил
Райский, ходя из угла в угол, — у меня, видите, есть имение, есть родство,
свет… Надо бы было все это отдать нищим, взять крест и идти… как говорит один художник, мой приятель. Меня отняли от искусства, как дитя от груди… — Он вздохнул. — Но я ворочусь и дойду! — сказал он решительно. — Время не ушло, я еще не стар…
«Что это за нежное, неуловимое создание! — думал
Райский, — какая противоположность с сестрой: та луч, тепло и
свет; эта вся — мерцание и тайна, как ночь — полная мглы и искр, прелести и чудес!..»
Она взглянула на него, сделала какое-то движение, и в одно время с этим быстрым взглядом блеснул какой-то, будто внезапный
свет от ее лица, от этой улыбки, от этого живого движения.
Райский остановился на минуту, но блеск пропал, и она неподвижно слушала.
— Что с тобой, Вера? в тебе какая-то перемена! — прошептал
Райский подозрительно, не разделяя ее бурной веселости и стараясь подвести ее к
свету.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой
свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да
Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
А ничего этого не было. Вера явилась тут еще в новом
свете. В каждом ее взгляде и слове, обращенном к Тушину,
Райский заметил прежде всего простоту, доверие, ласку, теплоту, какой он не заметил у ней в обращении ни с кем, даже с бабушкой и Марфенькой.
— Счастливый человек! — с завистью сказал
Райский. — Если б не было на
свете скуки! Может ли быть лютее бича?
Со страхом и замиранием в груди вошел
Райский в прихожую и боязливо заглянул в следующую комнату: это была зала с колоннами, в два
света, но до того с затянутыми пылью и плесенью окнами, что в ней было, вместо двух светов, двое сумерек.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни
райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом
свете.
Об одном только и тосковала душа его, чтобы те претесные евангельские врата сыскать, чрез которые могла бы прейти от мрачныя и прегорькия темницы в присносущий и неумирающий
свет райского жития…
Усумнилася странница свет-Пахомовна:"Разгони ты, младый юнош, мое неразумьице, отчего наша дорога торна-широка, а в Писании про
райский путь так не сказано?
Здесь наше существо вводится в
райскую сущность, которая открывается, как божественная теплота, за каковою следует небесная сладость, ощущение коей не сопровождается никаким страстным томлением и никакими движениями в теле; последнюю же степень составляет видение небесного
света и божественных образов.
Райский луч просиял полным
светом, и заложенное в естестве человеческом семя спасения произрастило новое древо жизни.
— Бились со мной, бились на всех кораблях и присудили меня послать к Фофану на усмирение. Одного имени Фофана все, и офицеры и матросы, боялись. Он и вокруг
света сколько раз хаживал, и в Ледовитом океане за китом плавал. Такого зверя, как Фофан, отродясь на
свете не бывало: драл собственноручно, меньше семи зубов с маху не вышибал, да еще
райские сады на своем корабле устраивал.
Академический швейцар подал мне письмо, которое я тотчас же наскоро вскрыл… Это был ответ товарища, которому я писал о своих впечатлениях… Что такое я там писал?.. Да!.. Как глупо!.. Он сгорает от зависти, что ему приходится жить в темной трущобе, тогда как на
свете есть такие
райские места, такие интересные ситуации, такие замечательные люди…
«Адам был мужчиною, равно как и женщиной, но и не тем, и не другим, а девою, исполненною целомудрия, чистоты и непорочности, как образ Божий; он имел в себе и тинктуру огня и тинктуру
света, в слиянии которых покоилась любовь к себе как некий девственный центр, как прекрасный
райский розарий, сад услад, в котором он сам себя любил; чему и мы уподобимся по воскресении мертвых, ибо, по слову Христа, там не женятся и не выходят замуж, а живут подобно ангелам Божиим» [T. V. «Mysterium magnum», с. 94.].
Сладко
райское пение, вкруг церкви благоухание,
свет лучезарный окрест сияет…
И не только в Жигулях и на горе Кирилловой процветают крины
райские, во иных во многих пустынях невидимых просияли
светом невечерним светила богоизбранныя…