Неточные совпадения
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще
раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней
работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
— Нуте-с, не будем терять время зря. Человек я как
раз коммерческий, стало быть — прямой. Явился с предложением, взаимно выгодным. Можете хорошо
заработать, оказав помощь мне в серьезном деле. И не только мне, а и клиентке вашей, сердечного моего приятеля почтенной вдове…
И вдруг она опять стала покойна, ровна, проста, иногда даже холодна. Сидит,
работает и молча слушает его, поднимает по временам голову, бросает на него такие любопытные, вопросительные, прямо идущие к делу взгляды, так что он не
раз с досадой бросал книгу или прерывал какое-нибудь объяснение, вскакивал и уходил. Оборотится — она провожает его удивленным взглядом: ему совестно станет, он воротится и что-нибудь выдумает в оправдание.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько
раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины,
работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть
разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
«Нужно
работать и
работать», — думал Привалов, разбирая свои бумаги; даже эти мертвые белые листы казались ему совсем другими, точно он их видел в первый
раз.
Я направился к одной фанзе. Тут на огороде
работал глубокий старик. Он полол грядки и каждый
раз, нагибаясь, стонал. Видно было, что ему трудно
работать, но он не хотел жить праздно и быть другим в тягость. Рядом с ним
работал другой старик — помоложе. Он старался придать овощам красивый вид, оправлял их листья и подрезал те, которые слишком разрослись.
Паначев
работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще
раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
Она была новоторжская мещанка и добровольно закрепостилась. Живописец Павел (мой первый учитель грамоте), скитаясь по оброку, между прочим,
работал в Торжке, где и заприметил Маврушку. Они полюбили друг друга, и матушка, почти никогда не допускавшая браков между дворовыми, на этот
раз охотно дала разрешение, потому что Павел приводил в дом лишнюю рабу.
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел,
работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку на одном месте
поработаешь, меня в это время кормят и на дорогу хлебца дадут, а иной
раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и на охоту схожу, дичинки добуду.
— А разве черт ее за рога тянул за крепостного выходить! Нет, нет, нет! По-моему, ежели за крепостного замуж пошла, так должна понимать, что и сама крепостною сделалась. И хоть бы
раз она догадалась! хоть бы
раз пришла: позвольте, мол, барыня, мне господскую работу
поработать! У меня тоже ведь разум есть; понимаю, какую ей можно работу дать, а какую нельзя. Молотить бы не заставила!
На этот
раз на столе стоит чашка с толокном, и деревянные ложки усиленно
работают.
Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не
работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним
разом почти по целому ведру; впрочем, было где и поместиться, потому что Пацюк, несмотря на небольшой рост, в ширину был довольно увесист.
Работая в «Русских ведомостях», я часто встречался с Глебом Ивановичем. Не
раз просиживали мы с ним подолгу и в компании и вдвоем, обедывали и вечера вместе проводили. Как-то Глеб Иванович обедал у меня, и за стаканом вина разговор пошел о трущобах.
Поэтому он не
раз приходил к капитану, прося купить его в нераздельное владение и обещая
работать за троих.
Только
работал за более дешевую плату, и капитан ругал его иной
раз «байстрюком» и неблагодарным.
Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра,
работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной
раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…
В старом руднике, где они
работают, пласт не выше аршина, место разработки находится в 230 саж. от выхода, верхний слой пласта дает сильную течь, отчего
работать приходится в постоянной сырости; живут они на собственном продовольствии, в помещении, которое во много
раз хуже тюрьмы.
Это каторжный, старик, который с первого же дня приезда своего на Сахалин отказался
работать, и перед его непобедимым, чисто звериным упрямством спасовали все принудительные меры; его сажали в темную, несколько
раз секли, но он стоически выдерживал наказание и после каждой экзекуции восклицал: «А все-таки я не буду
работать!» Повозились с ним и в конце концов бросили.
Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил
работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному
разу в день, а иным давал из милости месячину.
На этот
раз я заметил, что они
работали не только лапами, но и клювами.
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько
раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и
работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось.
Все
разом загалдели. Особенно волновались бабы, успевшие высчитать, что на три артели придется получить из конторы меньше двух рублей, — это на двадцать-то душ!.. По гривеннику не
заработали.
Они вместе опустились в последний
раз в шахту, обошли работы, и Карачунский похвалил штольни, прибавив: «Жаль только, что я не увижу, как она будет
работать».
А пока Кишкину приходилось
работать наравне со всеми остальными рабочими, причем ему это доставалось в десять
раз тяжелее и по непривычке к ручному труду, и просто по старческому бессилию.
На Рублихе пока сделана была передышка.
Работала одна паровая машина, да неотступно оставался на своем месте Родион Потапыч. Он, добившись цели, вдруг сделался грустным и задумчивым, точно что потерял. С ним теперь часто дежурил Матюшка, повадившийся на шахту неизвестно зачем.
Раз они сидели вдвоем в конторке и молчали. Матюшка совершенно неожиданно рухнул своим громадным телом в ноги старику, так что тот даже отскочил.
— Ломаный я человек, родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой
раз и жисти своей не рад…
Поработаю — спина отымается, руки заболят, ноги точно чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
На этот
раз солдат действительно «обыскал работу». В Мурмосе он был у Груздева и нанялся сушить пшеницу из разбитых весной коломенок. Работа началась, как только спала вода, а к страде народ и разбежался. Да и много ли народу в глухих деревушках по Каменке?
Работали больше самосадчане, а к страде и те ушли.
— При первой мысли об устройстве этой общины, в обсуждении которого мне позволено было участвовать, я имел честь много
раз заявлять, что община эта будет иметь значение тогда, если в ней станут трудиться все, не считаясь, кто может сколько
заработать, и соединять заработок, чтобы из него производить расход на всех.
— Хорошо, молюсь да
работаю, что ж мне. Конечно, иной
раз…
— Кажется, мадам Барсукова, мы с вами не в первый
раз имеем дело. Обманывать я вас не буду и сейчас же ее привезу сюда. Только прошу вас не забыть, что вы моя тетка, и в этом направлении, пожалуйста,
работайте. Я не пробуду здесь, в городе, более чем три дня.
Я даже уверен, что он никаких своих убеждений не имеет, но зато,
раз усвоив что-нибудь чужое, он уже будет
работать, как вол, и ни перед чем не остановится.
Вспомни, что она, сумасшедшая, говорила Нелли уже на смертном одре: не ходи к ним,
работай, погибни, но не ходи к ним, кто бы ни звал тебя(то есть она и тут мечтала еще, что ее позовут,а следственно, будет случай отмстить еще
раз, подавить презрением зовущего, — одним словом, кормила себя вместо хлеба злобной мечтой).
— Шляетесь здесь, лабарданцы! Благодари еще бога, что по шее, старый хрен, не
заработал. А в другой
раз придешь, так и знай, стесняться с тобой не стану, намну загривок и стащу к господину вряднику. Шантрапа!
Целый вечер и следующее утро я провел в каком-то унылом онемении. Помнится, я попытался
работать и взялся за Кайданова — но напрасно мелькали передо мною разгонистые строчки и страницы знаменитого учебника. Десять
раз сряду прочел я слова: «Юлий Цезарь отличался воинской отвагой» — не понял ничего и бросил книгу. Перед обедом я опять напомадился и опять надел сюртучок и галстук.
Началось с того, что Прозоров для первого
раза «разошелся» с университетским начальством из-за самого ничтожного повода: он за глаза сострил над профессором, под руководством которого
работал.
Я тут верстах в семи у барыни одной
работаю, по столярному делу, — хорошая женщина, надо сказать, книжки дает разные, — иной
раз прочитаешь — так и осенит!
— На то и перепел, чтобы в сети попасть! — отозвался хохол. Он все больше нравился матери. Когда он называл ее «ненько», это слово точно гладило ее щеки мягкой, детской рукой. По воскресеньям, если Павлу было некогда, он колол дрова, однажды пришел с доской на плече и, взяв топор, быстро и ловко переменил сгнившую ступень на крыльце, другой
раз так же незаметно починил завалившийся забор.
Работая, он свистел, и свист у него был красиво печальный.
Работал раз у Марии Семеновны хромой, безногий портной деревенский. Перешивал он поддевку старику и покрывал сукном полушубок для Марии Семеновны — зимой на базар ходить.
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются:
работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за дело бранят, а перенести на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех за одним
разом зарубил, да и на себя, пожалуй, руку наложить, так в ту же пору.
Семен Александрыч в первый
раз увидел Надежду Владимировну в конторе, где она
работала и куда он заходил за справкой.
С получением штатного места пришлось несколько видоизменить modus vivendi. [образ жизни (лат.)] Люберцев продолжал принимать у себя
раз в неделю, но товарищей посещал уже реже, потому что приходилось и по вечерам
работать дома. Дружеский кружок редел; между членами его мало-помалу образовался раскол. Некоторые члены заразились фантазиями, оказались чересчур рьяными и отделились.
Как они принялись
работать, как стали привскакивать на своих местах! куда девалась усталость? откуда взялась сила? Весла так и затрепетали по воде. Лодка — что скользнет, то саженей трех как не бывало. Махнули
раз десяток — корма уже описала дугу, лодка грациозно подъехала и наклонилась у самого берега. Александр и Наденька издали улыбались и не сводили друг с друга глаз. Адуев ступил одной ногой в воду вместо берега. Наденька засмеялась.
Александров сначала опасался, что почти шестимесячная отвычка от «патинажа» даст себя знать тяжестью, неловкостью и неумелостью движений. Но когда он быстрым полубегом-полускоком обогнул четыре
раза гладкую поверхность катка и поплыл большими круглыми, перемежающимися размахами, то сразу радостно почувствовал, что ноги его по-прежнему
работают ловко, послушно и весело и отлично помнят конькобежный темп.
Года через три, в 1885 году, во время первого большого бунта у Морозовых, — я в это время
работал в «Русских ведомостях», — в редакцию прислали описание бунта, в котором не
раз упоминалось о сгоревших рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.
Часу в десятом вечера, окончив писать, я вышел в коридор, чтобы поразмяться, и, к великому своему удивлению, увидал, что как
раз против моего номера отпирал дверь только что вернувшийся домой старик-коневод Василий Степанович, у которого когда-то, в дни скитаний и приключений моей молодости, я
работал в зимовнике, заявив ему, что перед этим я служил в цирке при лошадях.
— Напротив, я знаю, что ты женщина богатая, так как занимаешься ростовщичеством, — возразил камергер. — Но я любовь всегда понимал не по-вашему, по-ростовщически, а полагал, что
раз мужчина с женщиной сошлись, у них все должно быть общее: думы, чувства, состояние… Вы говорите, что живете своим трудом (уж изменил камергер ты на вы), прекрасно-с; тогда расскажите мне ваши средства, ваши дела, все ваши намерения, и я буду
работать вместе с вами.
— В первый
раз слышу об этом! — призналась Сусанна. — Но что же они обыкновенно
работали? — прибавила она.
Он, несмотря на распутицу, по нескольку
раз в день выезжал кататься по полям; велел разгрести и усыпать песком в саду главную дорожку, причем даже сам
работал: очень уж Егор Егорыч сильно надышался в Москве всякого рода ядовитыми миазмами, нравственными и физическими!
Думаю себе
раз: что ж? я ведь больше других
работаю, а корысть идет мне со всеми ровная!
И как я сам буду в первый
раз в жизни
работать?