Неточные совпадения
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит
людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит сына и
разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
«Это безумие и трусость — стрелять из пушек,
разрушать дома, город. Сотни тысяч
людей не ответственны за действия десятков».
Невозможно представить, чтоб миллионы
людей пошли за теми, кто, мечтая о всеобщем счастье, хочет
разрушить все, что уже есть, ради того, что едва ли возможно.
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри страны. Это значит: предать страну,
разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не в
человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Клим Самгин подумал: упади она, и погибнут сотни
людей из Охотного ряда, из Китай-города, с Ордынки и Арбата, замоскворецкие
люди из пьес Островского. Еще большие сотни, в ужасе пред смертью, изувечат, передавят друг друга. Или какой-нибудь иной ужас взорвет это крепко спрессованное тело, и тогда оно, разрушенное,
разрушит все вокруг, все здания, храмы, стены Кремля.
В конце концов Самгин все чаще приближался к выводу, еще недавно органически враждебному для него: жизнь так искажена, что наиболее просты и понятны в ней
люди, решившие изменить все ее основы,
разрушить все скрепы.
Он видел, что какие-то разношерстные
люди строят баррикады, которые, очевидно, никому не мешают, потому что никто не пытается
разрушать их, видел, что обыватель освоился с баррикадами, уже привык ловко обходить их; он знал, что рабочие Москвы вооружаются, слышал, что были случаи столкновений рабочих и солдат, но он не верил в это и солдат на улице не встречал, так же как не встречал полицейских.
В общем было как-то непоколебимо, навсегда скучно, и явилась мысль, что Иноковы, Кутузовы и другие
люди этого типа рискуют свободой и жизнью — бесполезно, не победить им, не
разрушить эту теплую, пыльную скуку.
Но, сбросив маску, она часто зла, груба и даже страшна. Испугать и оскорбить ее нельзя, а она не задумается, для мщения или для забавы,
разрушить семейное счастье, спокойствие
человека, не говоря о фортуне:
разрушать экономическое благосостояние — ее призвание.
С одной стороны, фантазия обольщает, возводит все в идеал:
людей, природу, всю жизнь, все явления, а с другой — холодный анализ
разрушает все — и не дает забываться, жить: оттуда вечное недовольство, холод…
Угадывая законы явления, он думал, что уничтожил и неведомую силу, давшую эти законы, только тем, что отвергал ее, за неимением приемов и свойств ума, чтобы уразуметь ее. Закрывал доступ в вечность и к бессмертию всем религиозным и философским упованиям,
разрушая, младенческими химическими или физическими опытами, и вечность, и бессмертие, думая своей детской тросточкой, как рычагом, шевелить дальние миры и заставляя всю вселенную отвечать отрицательно на религиозные надежды и стремления «отживших»
людей.
Он свои художнические требования переносил в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил в исполнение древнее мудрое правило, «познавал самого себя», с ужасом вглядывался и вслушивался в дикие порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил новые законы,
разрушал в себе «ветхого
человека» и создавал нового.
А
человеку, который приехал с «Антоном Горемыкой»,
разрушать, на основании помещичьего права, святость брака, хотя и своего дворового, было бы очень зазорно перед самим собою, потому что, повторяю, про этого «Антона Горемыку» он еще не далее как несколько месяцев тому назад, то есть двадцать лет спустя, говорил чрезвычайно серьезно.
В чувстве этом было и то, что предложение Симонсона
разрушило исключительность его поступка, уменьшало в глазах своих и чужих
людей цену жертвы, которую он приносил: если
человек, и такой хороший, ничем не связанный с ней, желал соединить с ней судьбу, то его жертва уже не была так значительна.
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним
людям называть учителями других
людей, запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел
разрушить их, и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить
людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над
людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
— Привалов действительно хороший
человек, — соглашалась девушка, — но нам с тобой он принес немало зла. Его появление в Узле
разрушило все планы. Я целую зиму подготовляла отца к тому, чтобы объявить ему… ну, что мы…
На войне
разрушают физическую оболочку
человека, ядро же
человека, душа его может остаться не только не разрушенной, но может даже возродиться.
«Там новые
люди, — решил ты еще прошлою весной, сюда собираясь, — они полагают
разрушить все и начать с антропофагии.
В этом
человеке было много загадочного; казалось, какие-то громадные силы угрюмо покоились в нем, как бы зная, что раз поднявшись, что сорвавшись раз на волю, они должны
разрушить и себя и все, до чего ни коснутся; и я жестоко ошибаюсь, если в жизни этого
человека не случилось уже подобного взрыва, если он, наученный опытом и едва спасшись от гибели, неумолимо не держал теперь самого себя в ежовых рукавицах.
Теперь, я не говорю уже о том, что вы
разрушали благосостояние 50
человек, — что значит 50
человек! — вы вредили делу человечества, изменяли делу прогресса.
Прудон, конечно, виноват, поставив в своих «Противоречиях» эпиграфом: «Destruam et aedificabo»; [«
Разрушу и воздвигну» (лат.).] сила его не в создании, а в критике существующего. Но эту ошибку делали спокон века все, ломавшие старое:
человеку одно разрушение противно; когда он принимается ломать, какой-нибудь идеал будущей постройки невольно бродит в его голове, хотя иной раз это песня каменщика, разбирающего стену.
На этом завязался неприятный разговор, я ему доказывал, что эпитеты «гнусный», «презрительный» — гнусны и презрительны, относясь к
человеку, смело высказавшему свое мнение и пострадавшему за него. Он мне толковал о целости народа, о единстве отечества, о преступлении
разрушать это единство, о святынях, до которых нельзя касаться.
Жаль было
разрушать его мистицизм; эту жалость я прежде испытывал с Витбергом. Мистицизм обоих был художественный; за ним будто не исчезала истина, а пряталась в фантастических очертаниях и монашеских рясах. Беспощадная потребность разбудить
человека является только тогда, когда он облекает свое безумие в полемическую форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает сердце и не дает покоя.
Та же собственность, накопляя и сохраняя которую они жертвуют миллионами порабощенных ими
людей, та же сила, которая дает им власть над нами, возбуждает среди них враждебные трения,
разрушает их физически и морально.
Вы оторвали
человека от жизни и
разрушили его; социализм соединяет разрушенный вами мир во единое великое целое, и это — будет!
Все ближе сдвигались
люди красного знамени и плотная цепь серых
людей, ясно было видно лицо солдат — широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, — в нее были неровно вкраплены разноцветные глаза, а перед нею жестко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди
людей, они, еще не коснувшись их, откалывали одного за другим от толпы,
разрушая ее.
Она была уверена, что и призвание ее не в том, чтобы рожать и воспитывать детей, — она даже с гадливостью и презрением смотрела на такое призвание, — а в том, чтобы
разрушить существующий строй, сковывающий лучшие силы народа, и указать
людям тот новый путь жизни, который ей указывался европейскими новейшими писателями.
Разрушить счастье
человека, забыть, уничтожить все так скоро, легко: лицемерие, неблагодарность, ложь, измена!.. да, измена!.. как могли вы допустить себя до этого?
Но удивляешься всему этому только до тех пор, пока не поймешь, что делается это только потому, что все
люди правящих классов всегда инстинктивно чувствуют, что поддерживает и что
разрушает ту организацию, при которой они могут пользоваться теми преимуществами, которыми они пользуются.
Но что могут они сделать против
людей, которые, не желая ничего ни
разрушать, ни учреждать, желают только для себя, для своей жизни, не делать ничего противного христианскому закону и потому отказываются от исполнения самых общих и потому самых необходимых для правительств обязанностей?
«За малыми исключениями, — продолжает он, — всё христианство от апостольских времен и до наших дней пришло к убеждению, что цель Христа состояла в том, чтобы дать
людям великий принцип, но не в том, чтобы
разрушить основы учреждения всего человеческого общества, которое утверждается на божеском установлении (sanction) и на необходимости.
Большинство, если не все образованные
люди нашего времени бессознательно стараются удержать прежнее общественное жизнепонимание, оправдывающее их положение, и скрыть от себя и
людей несостоятельность его и, главное, необходимость усвоения того христианского жизнепонимания, которое
разрушает весь строй существующей жизни. Они стремятся поддержать порядки, основанные на общественном жизнепонимании, но сами не верят в него, потому что оно отжито и в него нельзя уже верить.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих
людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно
разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных
людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных
людей приводим в доказательство того, что на
людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
Но есть
люди, которые верят в это, занимаются конгрессами мира, читают речи, пишут книжки, и правительства, разумеется, выражают этому сочувствие, делают вид, что поддерживают это, так же, как они делают вид, что они поддерживают общества трезвости, тогда как большею частью живут пьянством народа; так же, как делают вид, что поддерживают образование, тогда как сила их держится только на невежестве; так же, как делают вид, что поддерживают свободу конституции, тогда как их сила держится только на отсутствии свободы; делают вид, что заботятся об улучшении быта рабочих, тогда как на подавленности рабочего основано их существование; делают вид, что поддерживают христианство, тогда как христианство
разрушает всякое правительство.
Полицейские и жандармы допрашивают молодого
человека, но всё, что он говорит, не подходит ни под одно из подлежащих их ведению преступлений, и нет никакой возможности обвинить его ни в революционных поступках, ни в заговорах, так как он объявляет, что он ничего не желает
разрушать, а, напротив, отрицает всякое насилие и ничего не скрывает, а ищет случая говорить и делать то, что он говорит и делает, самым открытым образом.
Он не помышлял о препятствиях: обстоятельства и время могли их
разрушить; его не пугало даже то, что Анастасья была невеста пана Гонсевского; но назвать отцом своим
человека, которого он презирал в душе своей, соединиться узами родства с злодеем, предателем отечества…
Тридцать тысяч войска польского, под предводительством известных своею воинской доблестью и зверским мужеством панов Сапеги и Лисовского, не успели взять приступом монастыря, защищаемого горстью
людей, из которых большая часть в первый раз взялась за оружие; в течение шести недель более шестидесяти осадных орудий, гремя день и ночь, не могли
разрушить простых кирпичных стен монастырских.
Человек одарен разумом и творческою силой, чтобы приумножать то, что ему дано, но до сих пор он не творил, а
разрушал.
Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной
человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться,
разрушает все, не думая о завтрашнем дне…
Соня. Это так не идет к вам! Вы изящны, у вас такой нежный голос… Даже больше, вы, как никто из всех, кого я знаю, — вы прекрасны. Зачем же вы хотите походить на обыкновенных
людей, которые пьют и играют в карты? О, не делайте этого, умоляю вас! Вы говорите всегда, что
люди не творят, а только
разрушают, то, что им дано свыше. Зачем же, зачем вы
разрушаете самого себя? Не надо, не надо, умоляю, заклинаю вас.
Здесь пойдет речь о железном Тимур-ленге, [Тимур-ленг (Тамерлан) — прозвище Тимура (1336–1405).] хромом барсе, о Сахиб-и-Кирани — счастливом завоевателе, о Тамерлане, как назвали его неверные, о
человеке, который хотел
разрушить весь мир.
— Граждане, товарищи, хорошие
люди! Мы требуем справедливости к нам — мы должны быть справедливы друг ко другу, пусть все знают, что мы понимаем высокую цену того, что нам нужно, и что справедливость для нас не пустое слово, как для наших хозяев. Вот
человек, который оклеветал женщину, оскорбил товарища,
разрушил одну семью и внес горе в другую, заставив свою жену страдать от ревности и стыда. Мы должны отнестись к нему строго. Что вы предлагаете?
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он
разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный
человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
Они ознакомились с похождениями «Яшки Смертенского», восхищались «Япанчой, татарским наездником» и всё дальше уходили от неприглядной жизни в область, где
люди всегда
разрушали злые ковы судьбы, всегда достигали счастья.
Граф, к чести его сказать, умел слушать и умел понимать, что интересует
человека. Княгиня находила удовольствие говорить с ним о своих надеждах на Червева, а он не
разрушал этих надежд и даже частью укреплял их. Я уверена, что он в этом случае был совершенно искренен. Как немец, он мог интриговать во всем, что касается обихода, но в деле воспитания он не сказал бы лживого слова.
Вы, как мужчина, может быть, не совсем поймете меня: если б я князя не знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого
человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за то, что расстроил свою семейную жизнь,
разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
Васса. Опять звериное. А я тебе скажу: люди-то хуже зверей! Ху-же! Я это знаю!
Люди такие живут, что против их — неистовства хочется… Дома ихние
разрушать, жечь все, догола раздеть всех, голодом морить, вымораживать, как тараканов… Вот как!
О, где ты, волшебный мир, Шехеразада человеческой жизни, с которым часто так неблагосклонно, грубо обходятся взрослые
люди,
разрушая его очарование насмешками и преждевременными речами! Ты, золотое время детского счастия, память которого так сладко и грустно волнует душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть что вспомнить! У многих проходит оно незаметно или нерадостно, и в зрелом возрасте остается только память холодности и даже жестокости
людей.
Чтобы поставить избранных им
людей на ту степень, которой они были достойны, ему нужно было
разрушить тысячи препятствий.
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в
человеке нисколько не
разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.