Неточные совпадения
Потом на проспект выдвинулась похоронная процессия, хоронили героя, медные трубы выпевали мелодию похоронного марша, медленно шагали черные
лошади и солдаты, зеленоватые, точно болотные лягушки, размахивал кистями и бахромой катафалк, держась за него рукою, деревянно шагала высокая женщина, вся в черной кисее, кисея летала над нею, вокруг ее, ветер как будто
разрывал женщину на куски или хотел подбросить ее к облакам.
Дубровский видел, что теперь пользовались они происшедшим
разрывом, и решился, вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями, коими запаслись они в его же роще, а
лошадей отдать в работу, приписав к барскому скоту.
Она не упала, но,
разорвав треногу, треща по кустам, бросилась к другим
лошадям и, прижавшись к ним, поливала кровью молодую траву.
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели
разорвать его
лошадьми — и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго...
Сжав побелевшие губы, Гордей Евстратыч, как разъяренный бык, кинулся на Головинского с кулаками, но тот подставил ему стул и, отделенный этим барьером, даже не пробовал защищаться, а только показал своему врагу маленький револьвер. Брагин завизжал от бессильного гнева, как
лошадь, которую дерет медведь; он готов был в клочья
разорвать своего спокойного компаньона, если бы не его страшная «оборонка».
Съехались извозчики, усадили пьяных и повезли; впереди, стоя, ехал друг человеческий и что-то кричал в кулак, как в рупор. Дождь прекратился, но небо было грозно чёрное, каким никогда не бывает наяву; над огромным корпусом караван-сарая сверкали молнии,
разрывая во тьме огненные щели, и стало очень страшно, когда копыта
лошадей гулко застучали по деревянному мосту через канал Бетанкура, — Артамонов ждал, что мост провалится и все погибнут в неподвижно застывшей, чёрной, как смола, воде.
Верховой, прыгая на
лошади, не может остановить её, она мечется из стороны в сторону, угрожая опрокинуть нас, и ломает,
разрывает речь человека.
— Совсем было поели и
лошадей и нас всех, — сказал Патап Максимыч. — Сродясь столь великой стаи не видывал. Лесом ехали, и набралось этого зверья видимо-невидимо, не одна сотня, поди, набежала. Мы на месте стали… Вперед ехать страшно —
разорвут… А волки кругом так и рыщут, так и прядают, да сядут перед нами и, глядя на нас, зубами так и щелкают… Думалось, совсем конец пришел…
— А разве не о нем я говорил? Разве история этого куска мыла не есть история вашего человека, которого можно бить, жечь, рубить, бросать под ноги
лошадей, отдавать собакам,
разрывать на части, не вызывая в нем ни ярости, ни разрушающего гнева? Но кольните его чем-то — и его взрыв будет ужасен… как вам это известно, мой милый Вандергуд!
В
разрывы черных облаков тускло мигали редкие звезды. На земле было очень тихо. Из густого мрака выплывали черные силуэты кустов и деревьев, дорога чуть серела впереди, но привычною
лошадью не нужно было править.
От
разрыва, свиста и разлета осколков и пуль горыгорецкие победители кинулись врассыпную; испуганные
лошади одни побросали своих седоков и разбежались, другие в телегах кинулись в сторону с дороги и завязли в грязи.
Из их показаний выяснилось, что сержант Флоке ругался неприличными словами и схватил так грубо правую
лошадь под уздцы, что
разорвал ей губу до крови.