Неточные совпадения
Вот так! мы не грабители,
Мы
мужики смиренные,
Из временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из
разных деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож.
Кроме того,
мужики эти всё откладывали под
разными предлогами условленную с ними постройку на этой земле скотного двора и риги и оттянули до зимы.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в
разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы
мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
— Народ у нас смиренный, он сам бунтовать не любит, — внушительно сказал Козлов. — Это
разные господа, вроде инородца Щапова или казачьего потомка Данилы Мордовцева, облыжно приписывают русскому
мужику пристрастие к «политическим движениям» и враждебность к государыне Москве. Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил.
Бегал длинноногий учитель реального училища, безумно размахивая сачком для ловли бабочек, качался над землей хромой
мужик, и казалось, что он обладает невероятной способностью показывать себя одновременно в
разных местах.
Этого он не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек был с ними. Потом память воскресила и поставила рядом с Кутузовым молодого человека с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще множество
разных людей. Кутузов не терялся в их толпе, не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных
мужиков, которые растащили хлеб из магазина.
Три года вдовеет Агафья Матвеевна: в это время все изменилось на прежний лад. Братец занимались подрядами, но разорились и поступили кое-как,
разными хитростями и поклонами, на прежнее место секретаря в канцелярии, «где записывают
мужиков», и опять ходят пешком в должность и приносят четвертаки, полтинники и двугривенные, наполняя ими далеко спрятанный сундучок. Хозяйство пошло такое же грубое, простое, но жирное и обильное, как в прежнее время, до Обломова.
Но
мужики пошли и сажен за пятьдесят до места стали окликать чудовище
разными голосами: ответа не было; они остановились; потом опять двинулись.
Что касается оброка, то Затертый писал, что денег этих собрать нельзя, что
мужики частью разорились, частью ушли по
разным местам и где находятся — неизвестно, и что он собирает на месте деятельные справки.
Все
мужики и бабы одеты чисто, и запахов
разных меньше по улицам, нежели в Гонконге, исключая, однако ж, рынков.
—
Мужики бывают
разные, — заметил Коля Смурову после некоторого молчания. — Почем же я знал, что нарвусь на умника. Я всегда готов признать ум в народе.
— Да так-таки нечего. Хозяйство порасстроилось,
мужиков поразорил, признаться; подошли годы плохие: неурожаи,
разные, знаете, несчастия… Да, впрочем, — прибавил он, уныло глянув в сторону, — какой я хозяин!
Несчастный
мужик вечно находился под воздействием двух сил, тянувших в
разные стороны.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская была барыня добрая. У
мужиков земли было довольно, а по зимам почти все работники расходились на
разные работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
Баушка Лукерья угнетенно молчала. В лице Родиона Потапыча перед ней встал позабытый старый мир, где все было так строго, ясно и просто и где баба чувствовала себя только бабой. Сказалась старая «расейка», несшая на своих бабьих плечах всяческую тяготу. Разве можно применить нонешнюю бабу, особенно промысловую? Их точно ветром дует в
разные стороны. Настоящая беспастушная скотина… Не стало, главное, строгости никакой, а
мужик измалодушествовался. Правильно говорит Родион-то Потапыч.
Мужики продавали избы и покосы, а бабы зорили
разный домашний скарб и продавали скотину.
Усидели на местах только груздевские приказчики — Илюшка, торговавший красным товаром, бывший казачок Тишка и старший сын Основы, степенный и молчаливый
мужик Степан, промышлявший
разным харчем, мукой и солью.
Обойденная со всех сторон отчаянною нуждой, Наташка часто думала о том, что вот есть же богатые семьи, где робят одни
мужики, а бабы остаются только для
разной домашности.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым
мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских
мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож
разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
— Ну, уж этого я не разумею, извините!.. Вот хоть бы тоже и промеж нас,
мужиков, сказки эти
разные ходят; все это в них рассказываются глупости одни только, как я понимаю; какие-то там Иван-царевичи, Жар-птицы, Царь-девицы — все это пустяки, никогда ничего того не было.
Так вот и у
мужика с барином
разные природы.
— Вот, Степан, гляди! Варвара Николаевна барыня добрая, верно! А говорит насчет всего этого — пустяки, бредни! Мальчишки будто и
разные там студенты по глупости народ мутят. Однако мы с тобой видим — давеча солидного, как следует быть,
мужика заарестовали, теперь вот — они, женщина пожилая и, как видать, не господских кровей. Не обижайтесь — вы каких родов будете?
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже свои действия, и не угодно ли будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы увидите просьб от казенных
мужиков на
разного рода злоупотребления ихнего начальства, и в то же время ничего невозможно сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю, как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и, как я уже слышал, третий день совершенно поселился в доме господина управляющего и изволит там с его супругой, что ли, заниматься музыкой.
Бабы продают булки, русские
мужики с самоварами кричат сбитень горячий, и тут же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки
разных калибров.
Дама сия, после долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом
разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей на глаза коже, по грубым морщинам на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам с гвоздями, в которые обуты были ее ноги, она скорей походила на
мужика, чем на благородную девицу, тем более, что говорила, или, точнее сказать, токовала густым басом и все в один тон: «То-то-то!..
— Не с одним вашим Петькой, — отозвался пристав, — мало ли тут у нее было; а поселившись теперь в деревне, вдосталь принялась откалывать
разные штуки: сначала связалась с тамошним инвалидным поручиком, расстроила было совершенно его семейную жизнь, а теперь, говорят, пьет напропалую и кутит с
мужиками своими.
— Ну, подумай, — укоризненно говорил он, — как ты будешь жить с
мужиками разными после нас? Плотники, маляры… Эх ты! Это называется — из дьяконов в пономари…
— Я, брат, был
мужик — распахни-душа, доверчивый, только обозлили меня
разные жулики!
А вон и первые избушки бурнашевских
мужиков, вон и светленькие, с иголочки новенькие деревянные домики
разных приспешников Жареного, вон и каменный дом самого Мосея Мосеича.
Замечая, что Давыдка не понимает его, Нехлюдов
разными вопросами старался вывести
мужика из его покорно терпеливого молчания.
Чёрненький молча передёрнул плечами. Илья рассматривал этих людей и вслушивался в их разговор. Он видел, что это — «шалыганы», «стрелки», — люди, которые живут тёмными делами, обманывают
мужиков, составляя им прошения и
разные бумаги, или ходят по домам с письмами, в которых просят о помощи.
Высший свет бранят всегда, чтобы противупоставить его тому свету, где живут купцы, попы, мещане и
мужики,
разные там Сидоры и Никиты.
Я скакал в город и привозил Маше книги, газеты, конфекты, цветы, я вместе со Степаном ловил рыбу, по целым часам бродя по шею в холодной воде под дождем, чтобы поймать налима и разнообразить наш стол; я униженно просил
мужиков не шуметь, поил их водкой, подкупал, давал им
разные обещания. И сколько я еще делал глупостей!
Жевакин. Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то есть
разных ихних офицерах; но возьмите нарочно простого тамошнего
мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», — не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino!» [Дайте хлеба… принесите вина! (ит.)] — поймет, и побежит, и точно принесет.
— Три и есть. Обедать время пришло. Ну, посадили меня, доброго молодця, честь честью. Опять старики с дочкой вместе, нам с молодым хозяином на особицю, да еще, слышь, обоим чашки-те
разные. Тут уж мне за беду стало. «Ах вы, говорю, такие не эдакие. Вы не то што меня бракуете, вы и своего-то
мужика бракуете». — «А потому, — старуха баит, — и бракуем, што он по Русе ходит, с вашим братом, со всяким поганым народом, нахлебается…» Вот и поди ты, как они об нас понимают!
Из пребывания своего у Жегулева он вынес опыт, что без
мужика долго не проживешь, а пожалуй, и страх перед
мужиком, и для доброго имени совершил несколько нехитрых фокусов: в одном дружественном селе, на праздник, притворяясь пьяным, с
разными чувствительными словами, щеголяя, выбросил толстый бумажник на драку; и по примеру воткинского Андрона добыл-таки волостного старшину и среди бела дня, под хохот
мужиков, выдрал его розгами.
К дьячихе так к дьячихе, Арефа не спорил. Только когда он проходил по улице Служней слободы, то чуть не был убит картечиной. Ватага пьяных
мужиков бросилась с
разным дрекольем к монастырским воротам и была встречена картечью. Человек пять оказалось убитых, а в том числе чуть не пострадал и Арефа. Все видели, что стрелял инок Гермоген, и озлобление против него росло с каждым часом.
В Усторожье игумен прежде останавливался всегда у воеводы, потому что на своем подворье и бедно и неприборно, а теперь велел ехать прямо в Набежную улицу. Прежде-то подворье ломилось от монастырских припасов,
разных кладей и рухляди, а теперь один Спиридон управлялся, да и тому делать было нечего. У ворот подворья сидел какой-то оборванный
мужик. Он поднялся, завидев тяжелую игуменскую колымагу, снял шапку и, как показалось игумену, улыбнулся.
Если б дворник имел друзей, ходил куда-нибудь, — можно было бы думать, что он сектант; за последние года появилось много
разных сектантов. Но приятелей у Тихона, кроме Серафима-плотника, не было, он охотно посещал церковь, молился истово, но всегда почему-то некрасиво открыв рот, точно готовясь закричать. Порою, взглянув в мерцающие глаза дворника, Артамонов хмурился, ему казалось, что в этих жидких глазах затаена угроза, он ощущал желание схватить
мужика за ворот, встряхнуть его...
Толпа, состоящая преимущественно из барышников, придвинулась, и кто молча, кто с
разными замечаниями окружили всадника-мужика.
Было еще много
разных характеров мирян: были мрачные, приличные, равнодушные, загнанные; были и бабы позади
мужиков, с палочками; но про всех их, Бог даст, я расскажу в другой раз.
«Мне все равно». А как они стали
разные глупости говорить, я и ушел в третий класс к
мужикам.
— Как ты это читаешь! — шепотом заговорил он. — На
разные голоса… Как живые все они… Апроська! Пила… дураки какие! Смешно мне было слушать… А дальше что? Куда они поедут? Господи боже! Ведь это всё правда. Ведь это как есть настоящие люди… всамделишные
мужики… И совсем как живые и голоса и рожи… Слушай, Максим! Посадим печь — читай дальше!
— Купи книжек… Себе купи, которые по вкусу там, и мне купи — хоть две. Мне — которые про
мужиков. Вот вроде Пилы и Сысойки… И чтобы, знаешь, с жалостью было написано, а не смеха ради… Есть иные — чепуха совсем! Панфилка и Филатка — даже с картинкой на первом месте — дурость. Пошехонцы, сказки
разные. Не люблю я это. Я не знал, что есть этакие, вот как у тебя.
Во всеобщем оживлении участвовало все до конец земли; из деревень на тракты сгоняли баб и
мужиков, которые по месяцам кочевали, чиня дорожные топи, гати и мосты; на станциях замедляли даже оглашенные курьеры и
разные поручики, спешно едущие по бесчисленным казенным надобностям.
Жмигулина. А ты переломи себя. Принеси ему покорность:
мужики это любят. Притворись перед ним, что ты влюблена в него, нагороди ему турусы на колесах, он уши-то и развесит. Приласкайся к нему хорошенько
разными ласками — это ему в диковинку.
Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и лошади под дугой, трясущихся перед глазами, и вспоминалось о Никите, лежащем под ним; потом стали примешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике и опять о Никите, лежащем под этим ящиком; потом стали представляться
мужики, продающие и покупающие, и белые стены, и дома, крытые железом, под которыми лежал Никита; потом всё это смешалось, одно вошло в другое, и, как цвета радуги, соединяющиеся в один белый свет, все
разные впечатления сошлись в одно ничто, и он заснул.
В комнату вошел мой ямщик, и у него с хозяином пошли переговоры и советы. Оба еще раз обратились ко мне, прося остаться. Но я настаивал.
Мужики о чем-то шептались, перебирали
разные имена, возражали друг другу, спорили.
Опять почему-то, как в прошлую бессонную ночь, он вспомнил слова про верблюда и затем полезли в голову
разные воспоминания то о
мужике, который продавал краденую лошадь, то о пьянице, то о бабах, которые приносили ему в заклад самовары.
Но поймите же, дорогой Егор Иваныч, что у нас с
мужиком разные измерения: он с трудом постигает третье, а мы уже начинаем предчувствовать четвертое.