Неточные совпадения
Тут она не тревожила его никакими определенными и неразрешимыми вопросами; тут этот ветер вливался ему прямо в душу, а трава, казалось, шептала ему тихие слова сожаления, и, когда душа юноши, настроившись в лад с окружающею тихою гармонией, размягчалась от теплой ласки природы, он чувствовал, как что-то подымается в
груди, прибывая и
разливаясь по всему его существу.
Звезды исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его
разливался голубым потоком
по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в
грудь.
Это были скучнейшие, но всегда многолюдные вечера с ужинами, на которых, кроме трех-четырех ораторов, гости, большею частию московские педагоги, сидели, уставя в молчании «брады свои» в тарелки, и терпеливо слушали, как
по часу, стоя с бокалами в руках,
разливались В.А. Гольцев на всевозможные модные тогда либеральные темы, Н.Н. Златовратский о «золотых сердцах народа», а сам Д.И. Тихомиров, бия себя кулаками в
грудь и потрясая огромной седой бородищей, вопиял...
Он выхватил ее платок, спрятанный у него на
груди, прижался к нему губами, и тонким ядом
разлились по его жилам знойные воспоминания.
Он так это мило сказал, с опущенными ресницами, что Сане захотелось поцеловать его. Ну, хоть в лоб, даже и при тете. Наливка сладко жгла ее в
груди и
разливалась по всем жилам… Каждая жилка билась.
Что-то жгучее вдруг защемило у ней в
груди и потом сладко
разлилось по всему телу.
Когда вода в Ниле стояла низко в ту пору года, когда ей уже было время
разлиться, тогда
по всей стране египетской от Филэ до Александрии ощущалось повсеместное терзательное беспокойство: все страшились бесхлебья и ходили унылые и раздраженные, многие надевали печальные одежды с неподрубленными краями, передвигали пояса с чресл высоко на
грудь — к месту вздохов, нетерпеливые женщины рвали на себе волосы, а задумчивые мужчины безмолвно смотрели унылыми глазами с повисшими на ресницах слезами.
Сразу же я почувствовал, что я засыпаю, но странно: сон и тоска не боролись друг с другом, а вместе входили в меня, как единое, и от головы медленно
разливались по всему телу, проникали в самую глубину тела, становились моей кровью, моими пальцами, моей
грудью.