Неточные совпадения
Надежда Антоновна. Ну, еще бы, конечно, я так и думала. С первого разу видно, что вы человек с состоянием. Вы что-то не в духе сегодня. (Молчание.) Зачем вы спорите с Лидией? Это ее
раздражает, она
девушка с характером.
Татьяна. Какая наивная… смешная ты, Поля! А меня —
раздражает вся эта история! Не было такой
девушки! И усадьбы, и реки, и луны — ничего такого не было! Всё это выдумано. И всегда в книгах описывают жизнь не такой, какая она на самом деле… у нас, у тебя, например…
С этих пор, завидев входящую в контору Александру Михайловну, Семидалов стал уходить. Первое время после ее поступления в мастерскую он покровительствовал ей «в память мужа», перед которым чувствовал себя в душе несколько виноватым. И его
раздражало, что на этом основании она предъявляет требования, каких ни одна
девушка не предъявляла, и что к ней нужно относиться как-то особенно, — не так, как к другим.
Когда он читал пьесу, все это его не то что
раздражало, а смущало. Он не мог сразу выяснить себе: в каком свете автор ставит такое зрелище, как он сам относится к попытке молодого декадента поставить эту странную вещь, где влюбленная
девушка разделяет судьбу убитой — из прихоти — водяной птицы.
«Это черт знает что такое! — сердился он, сидя в санях и приказав кучеру ехать на Миллионную, где жил граф Петр Игнатьевич. — Это с его стороны просто невежливо… Не сделать визита… Плохую дружескую услугу оказывает мне он… Если бы я не был в нем уверен, то мог бы подумать, что это с его стороны удачная тактика…
Раздражая самолюбие
девушки, он заставит ее в себя влюбиться окончательно…»
Она начала искать себе «героя», и выбор ее пал на Семена Павловича Орлицкого, мужская красота которого подходила ко многим романическим описаниям — его угрюмый, серьезный вид не оттолкнул молодой
девушки, а напротив,
раздражал ее страсть, и она в своих мечтах даже установила причину этой угрюмости, этого нелюдимства в семейном несчастьи доктора, окружив его ореолом мученика законного брака.
На самолюбивую
девушку эти «подачки», как она внутренне называла подарки княжны, хотя в глаза с горячностью благодарила ее за них, производили совершенно обратное впечатление тому, на которое рассчитывала княжна Людмила. Они еще более
раздражали и озлобляли Татьяну Савельеву — как звали по отцу Таню Берестову.
Раздражали и озлобляли ее и признания княжны и мечты ее о будущем.
Всё: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос
девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия, всё болезненно
раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновенье открылись перед ними.