Неточные совпадения
Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий
день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» — отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в
медицину?» Так проходили
дни.
Практики он не имел и говорил, что бросил практическую
медицину; но в гошпитале бывал очень подолгу: выпадали
дни, что он там и обедал, а иной раз и ночевал.
Итак, Вера Павловна занялась
медициною; и в этом, новом у нас
деле, она была одною из первых женщин, которых я знал. После этого она, действительно, стала чувствовать себя другим человеком. У ней была мысль: «Через несколько лет я уж буду в самом
деле стоять на своих ногах». Это великая мысль. Полного счастья нет без полной независимости. Бедные женщины, немногие из вас имеют это счастие!
На каждый округ полагается по одному врачу, а во главе всего
дела стоит заведующий медицинскою частью, доктор
медицины.
— К воскресным школам! Нет, нам надо
дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной
медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Это еще есть; но я говорю про большинство или, лучше сказать, про тот дух, про то направление, которое осуществляется теперь, в наши
дни, в
медицине.
— Я, — начал посетитель с убийственною медленностью, — инспектор врачебной управы NN, доктор
медицины Крупов, и пришел к вам вот по какому
делу…
Да ведь известное
дело: от худого к хорошему никогда не идешь через лучшее, а всегда через худшее, — и яд в
медицине бывает полезен.
Доктор Михаил Львович прежде бывал у нас очень редко, раз в месяц, упросить его было трудно, а теперь он ездит сюда каждый
день, бросил и свои леса, и
медицину.
Не в лесе и не в
медицине дело…
Как бы не смея верить своему благополучию, они сочли нужным предварительно пуститься в рассуждения, убедить людей в пользе
медицины, наставить их относительно значения диеты, и привыкши видеть себя забытыми, загнанными, отвыкши от практической
медицины, отставшие врачи не могли удержаться, чтобы не вознаградить себя за бездействие разглагольствиями и чтобы вместе с тем не излить желчи на дурных врачей, которые отстранили от
дел их, хороших докторов.
Он был врачом, но года три назад взял на заводе пай и стал одним из хозяев и теперь не считал
медицину своим главным
делом, хотя и занимался практикой.
И вот, как результат такого положения
дел, — полная зависимость людей от
медицины, без которой они не будут в состоянии сделать ни шагу.
Если это действительно так, то мы имеем здесь
дело с громадным переворотом в самых основах
медицины: вместо того чтобы спешить выгнать из него уже внедрившуюся болезнь,
медицина будет делать из человека борца, который сам сумеет справляться с грозящими ему опасностями.
То и
дело мне теперь приходилось узнавать вещи, которые все больше колебали во мне уважение и доверие к
медицине.
Медицина есть наука о лечении людей. Так оно выходило по книгам, так выходило и по тому, что мы видели в университетских клиниках. Но в жизни оказывалось, что
медицина есть наука о лечении одних лишь богатых и свободных людей. По отношению ко всем остальным она являлась лишь теоретическою наукою о том, как можно было бы вылечить их, если бы они были богаты и свободны; а то, что за отсутствием последнего приходилось им предлагать на
деле, было не чем иным, как самым бесстыдным поруганием
медицины.
Все яснее и неопровержимее для меня становилось одно:
медицина не может делать ничего иного, как только указывать на те условия, при которых единственно возможно здоровье и излечение людей; но врач, — если он врач, а не чиновник врачебного
дела, — должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною; он должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, он должен не только указывать, он должен бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь.
Я ограничусь при этом одною лишь областью венерических болезней; несмотря на щекотливость предмета, мне приходится остановиться именно на этой области, потому что она особенно богата такого рода фактами:
дело в том, что венерические болезни составляют специальный удел людей и ни одна из них не прививается животным; поэтому многие вопросы, которые в других отраслях
медицины решаются животными прививками, в венерологии могут быть решены только прививкою людям.
Какой из этого возможен выход, я решительно не знаю; я знаю только, что
медицина необходима, и иначе учиться нельзя, но я знаю также, что если бы нужда заставила мою жену или сестру очутиться в положении той больной у сифилидолога, то я сказал бы, что мне нет
дела до медицинской школы и что нельзя так топтать личность человека только потому, что он беден.
Многое из того, что мною рассказано в предыдущих главах, может у людей, слепо верующих в
медицину, вызвать недоверие к ней. Я и сам пережил это недоверие. Но вот теперь, зная все, я все-таки с искренним чувством говорю: я верю в
медицину, — верю, хотя она во многом бессильна, во многом опасна, многого не знает. И могу ли я не верить, когда то и
дело вижу, как она дает мне возможность спасать людей, как губят сами себя те, кто отрицает ее?
«Я не верю в вашу
медицину», — говорит дама. Во что же, собственно, она не верит? В то, что возможно в два
дня «перервать» коклюш, или в то, что при некоторых глазных болезнях своевременным применением атропина можно спасти человека от слепоты? Ни в два
дня, ни в три недели невозможно перервать коклюш, но несколькими каплями атропина можно сохранить человеку зрение, и тот, кто не «верит» в это, подобен скептику, не верящему, чтоб где-нибудь на свете мужики говорили по-французски.
А между тем
дело идет ни больше ни меньше как о погубленной человеческой жизни, о чем-то безмерно страшном, где неизбежно должен стать вопрос: смеет ли подобный оператор продолжать заниматься
медициной?
Каждый
день приносил с собой такую массу новых, совершенно разнородных, но одинаково необходимых знаний, что голова шла кругом; заняты мы были с утра до вечера, не было времени читать не только что-либо постороннее, но даже по той же
медицине.
Все это так далеко от того простого исполнения предписаний
медицины, в котором, как я раньше думал, и заключается все наше
дело!
В настоящее время
медицина, имея
дело с женщиною, должна чутко ведаться с ее душою.
И вот является
медицина и все силы кладет на то, чтобы помешать этому
делу жизни.
Но этою мыслью о жизненной непригодности теперешней науки я старался скрыть и затемнить от себя другую, слишком страшную для меня мысль: я начинал все больше убеждаться, что сам я лично совершенно негоден к выбранному мною
делу и что, решая отдаться
медицине, я не имел самого отдаленного представления о тех требованиях, которым должен удовлетворять врач.
К счастью
медицины и больных, времена эти миновали безвозвратно, и жалеть об этом преступно; нигде отсутствие практической подготовки не может принести столько вреда, как во врачебном
деле.
Древнеиндийская
медицина была в этом отношении пряма и жестоко искренна: она имела
дело только с излечимыми больными, неизлечимый не имел права лечиться; родственники отводили его на берег Ганга, забивали ему нос и рот священным илом и бросали в реку…
Врач Эриксимах говорит об Эросе: «На основании
медицины, нашего искусства, думается мне, можно видеть, что Эрос имеет власть не только над душами людей, силою красоты, но силою многого другого и над прочим, как над телами всех животных, так и над произрастающим из земли, словом сказать, над всем существующим (εν πασι τοις ού'σι), что бог этот велик и дивен и имеет влияние над всем (επί παν τείνει) в
делах, как божеских, так и человеческих» (186 а) [Ср.
Хрущов. Я сейчас потихоньку уеду. (Войницкому.) Егор Петрович, убедительно прошу вас, не будем никогда говорить ни о лесах, ни о
медицине. Не знаю почему, но когда вы заводите об этом речь, то у меня после этого весь
день бывает такое чувство, как будто я пообедал из нелуженой посуды. Честь имею кланяться. (Уходит.)
Серебряков. Позвольте, однако, ведь
медицина ваша профессия,
дело, так сказать…
— Я, — говорит, — могу разговаривать с равным себе по науке, а это не твоего
дело ума, чтобы я с тобою стал разговаривать. Ты управитель, и довольно с тебя — имением и управляй, а не в свое
дело не суйся. Людей лечить это не то что навоз запахивать.
Медицине учатся. А тебе сказано, что я в нижнем строю все могу вылечить, а до верха моим спасительным лекарством дотронуться нельзя.
Генерал Трепов был главным начальником всей санитарной части армии. Какими он обладал данными для заведования этою ответственною частью, навряд ли мог бы сказать хоть кто-нибудь. В начальники санитарной части он попал не то из сенаторов, не то из губернаторов, отличался разве только своею поразительною нераспорядительностью, в
деле же
медицины был круглый невежда. Тем не менее генерал вмешивался в чисто медицинские вопросы и щедро рассыпал выговоры врачам за то, в чем был совершенно некомпетентен.
Мне много еще придется говорить о нем, теперь же отмечу только: главное руководство всем санитарным
делом в нашей огромной армии принадлежало бывшему губернатору, — человеку, совершенно невежественному в
медицине и на редкость нераспорядительному; инспектором госпиталей был бывший полицмейстер, — и что удивительного, если врачебные учреждения он инспектировал так же, как, вероятно, раньше «инспектировал» улицы и трактиры города Иркутска?
Главный врач в недоумении развел руками, объяснил корпусному врачу, в чем
дело, и сказал, что не считает генерала Трепова компетентным делать врачам выговоры в области
медицины; не телеграфировал он о полученном выговоре из чувства деликатности, не желая в официальной бумаге ставить начальника санитарной части в смешное положение. Корпусному врачу только и осталось, что перевести разговор на другое.
Дьявол
медицины объяснил, что их
дело состоит в том, чтобы внушать людям, что самое нужное для них
дело — это забота о своем теле. А так как забота о своем теле не имеет конца, то люди, заботящиеся с помощью
медицины о своем теле, не только забывают о жизни других людей, но и о своей собственной.
На другой же
день он подал рапорт по начальству об отпуске для экзаменов на степень доктора
медицины и защиты диссертации.
Дьявол культуры объяснил, что внушает людям то, что пользование всеми теми
делами, которыми заведуют дьяволы технических усовершенствований, разделения труда, путей сообщения, книгопечатания, искусства,
медицины, есть нечто вроде добродетели и что человек, пользующийся всем этим, может быть вполне доволен собой и не стараться быть лучше.