Мне в первый раз захотелось физически выразить эту злобу. Я вскочил и двинулся к ней; но в ту же минуту, как я вскочил, я помню, что я сознал свою злобу и спросил себя, хорошо ли отдаться этому чувству, и тотчас же ответил себе, что это хорошо, что это испугает ее, и тотчас же, вместо того чтобы противиться этой злобе, я еще стал разжигать ее в себе и радоваться тому, что она больше и больше
разгорается во мне.
Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче
разгорался во мне свет сознания, при котором я не мог не видеть всего того, что я делал.
Неточные совпадения
Этот стон с такою болью вырвался из ее сердца, что вся душа моя заныла в тоске.
Я понял, что Наташа потеряла уже всякую власть над собой. Только слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее до такого сумасбродного решения. Но
во мне самом
разгорелась ревность и прорвалась из сердца.
Я не выдержал: гадкое чувство увлекло
меня.
Сижу — молчу. И всё
во мне молчит, как свинцом облито, тяжёл
я, подобно камню, и холоден, словно лёд. Сжал зубы, будто этим хотел мысли свои сдержать, а мысли
разгораются, как угли, жгут
меня. Кусаться рад бы, да некого кусать. Схватился руками за волосы свои, качаю себя, как язык колокола, и внутренно кричу, реву, беснуюсь.
Через порог передней Селиван перешагнуть не решался ни в каком виде, как
мне казалось, потому, что он кое-что знал о моем кинжале. И
мне это было и лестно и досадно, потому что, собственно говоря,
мне уже стали утомительны одни толки и слухи и
во мне разгоралось страстное желание встретиться с Селиваном лицом к лицу.
Досекин рассказал
мне всё, что известно о нём: служил он в Москве, и когда
разгорелось там восстание, видимо, оно ударило солдата. Весной после переворота явился он в деревню и тогда был совсем не в себе: трезвый прячется ото всех, ходит согнув шею и уставя глаза в землю, а напьётся — встанет середь улицы на коленки и, земно кланяясь
во все стороны, просит у людей прощения, за что — не говорит. Тогда мужики ещё не сократились, злоба против солдат жива была, и они издевались над пьяным.
Злоба
во мне разгоралась…
Но
я продолжал смеяться,
во мне уже начала
разгораться дикая — вероятно, человеческая — насмешливая злоба...
В беседах с ним
я бывал обвеян неувядаемыми красотами древнего и нового творчества, и
во мне все
разгоралась потребность расширить, насколько возможно, мое словесное образование, прочесть многое если не в подлинниках, то в переводах.
Но
во мне все больше и больше
разгоралась злобная словоохотливость.