Неточные совпадения
Он ударил своей умелой рукой по клавишам, подражая праздничному колокольному трезвону. Иллюзия была полная. Аккорд из нескольких невысоких
тонов составлял как бы фон поглубже, а на нем выделялись, прыгая и колеблясь, высшие ноты, более подвижные и яркие. В общем это был именно тот высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет собою праздничный воздух.
Розанов даже до сцены с собою не допустил Ольгу Александровну. Ровно и тепло сдержал он
радостные восторги встретившей его прислуги; спокойно повидался с женою, которая сидела за чаем и находилась в
тонах; ответил спокойным поклоном на холодный поклон сидевшей здесь Рогнеды Романовны и, осведомясь у девушки о здоровье ребенка, прошел в свою комнату.
Но именно только на одно мгновение, потому что тотчас же вслед за этим он очень нежно отнял от глаз ручки жены, поцеловал их и
тоном радостного изумления сказал...
Весь следующий день мать провела в хлопотах, устраивая похороны, а вечером, когда она, Николай и Софья пили чай, явилась Сашенька, странно шумная и оживленная. На щеках у нее горел румянец, глаза весело блестели, и вся она, казалось матери, была наполнена какой-то
радостной надеждой. Ее настроение резко и бурно вторглось в печальный
тон воспоминаний об умершем и, не сливаясь с ним, смутило всех и ослепило, точно огонь, неожиданно вспыхнувший во тьме. Николай, задумчиво постукивая пальцем по столу, сказал...
Зачем он говорил назидательным
тоном о чистой,
радостной жизни?
— Не довольствуется вами, на суше пребывающими, но и здесь, на Нептунусову державу дерзнул, и едва не все суда, в Кончукорье лежащие, к ярмонке с товары все пожег; обаче чрез наши труды весьма разорен…» Шутливый
тон письма показывает, что, под влиянием
радостного впечатления от спуска корабля, Петр вовсе не принял к сердцу известия о московских пожарах.
Нравственное усилие, которое он сделал, чтобы, преодолев стыд, сказать Василью Николаевичу, успокоило Евгения. Ему казалось, что теперь всё кончено. И Лиза тотчас же заметила, что он совсем спокоен и даже
радостнее обыкновенного. «Верно, его огорчала эта пикировка между мамашами. В самом деле, тяжело, в особенности ему с его чувствительностью и благородством, слышать всегда эти недружелюбные и дурного
тона намеки на что-то», думала Лиза.
Как изображу я вам, наконец, этих блестящих чиновных кавалеров, веселых и солидных, юношей и степенных,
радостных и прилично туманных, курящих в антрактах между танцами в маленькой отдаленной зеленой комнате трубку и не курящих в антрактах трубки, — кавалеров, имевших на себе, от первого до последнего, приличный чин и фамилию, — кавалеров, глубоко проникнутых чувством изящного и чувством собственного достоинства; кавалеров, говорящих большею частию на французском языке с дамами, а если на русском, то выражениями самого высокого
тона, комплиментами и глубокими фразами, — кавалеров, разве только в трубочной позволявших себе некоторые любезные отступления от языка высшего
тона, некоторые фразы дружеской и любезной короткости, вроде таких, например: «что, дескать, ты, такой-сякой, Петька, славно польку откалывал», или: «что, дескать, ты, такой-сякой, Вася, пришпандорил-таки свою дамочку, как хотел».
Ну, потом таким же манером и все прочее, как икатенью вести и как надо певчим в
тон подводить, потом
радостное многолетие и «о спасении»; потом заунывное — «вечный покой». Сухой никитский дьякон завойкою так всем понравился, что и дядя, и Павел Мироныч начали плакать и его целовать и еще упрашивать, нельзя ли развести от всего своего естества еще поужаснее.
Он все расширялся и рос, и скоро все тихие звуки ночи
утонули в его властном и
радостном призыве.
— Душечка моя! Гуль-Гуль, красавица! — в
тон ей отвечаю я, мы целуемся и смотрим друг на друга счастливыми,
радостными глазами.
Перед нами раскрывается край, где в
радостных аккордах замирает всякий диссонанс,
тонет страшная картина мира и оправдывается существование даже нашего «худшего из миров».
Перед ним открывается край, где в
радостных аккордах дивно замирает диссонанс, и
тонет страшная картина мира».
— Москва?.. — спросил кто-то из повозки таким же
радостным, но дрожащим голосом, и вслед за тем вынырнула из беседки голова, покрытая меховым беретом, и выглянуло приятное, разрумяненное морозом лицо молодого человека. — Москва? — повторил он, спустя несколькими
тонами ниже: — Да где же она?..
В
радостном волнении не могла она сомкнуть глаз, лежа в своей роскошной постели,
утопая в волнах тончайшего батиста. Лишь под утро заснула она тревожным сном. В двенадцать часов она уже была одета и стала ждать. До назначенного княгиней часа оставалось два часа. Время казалось ей вечностью. Она сидела в приемной, у одного из окон которой, ближайших к подъезду была система зеркал, позволявшая видеть подъезжавшие экипажи.
Она медленно начала свой рассказ. Подробно останавливалась она на своих мечтах, разбившихся мечтах… воспроизвела свое свидание с Минкиной, вероломство Бахметьевой и письмо Настасьи, полученное ею вчера… Она ни одним словом, ни намеком не дала понять ему о своей прошлой, не только настоящей любви к нему, но он понял это душою в
тоне ее исповеди и какое-то почти светлое,
радостное чувство охватило все его существо.
Радостный князь не заметил его
тона; ему было не до того, он спешил в Москву, порадовать своих домашних, трепетавших за исход его беседы с царем.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не
радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.