Иные говорят только о всемогуществе царя, о правительственном произволе, о
рабском духе подданных; другие утверждают, напротив, что петербургский империализм не народен, что народ, раздавленный двойным деспотизмом правительства и помещиков, несет ярмо, но не мирится с ним, что он не уничтожен, а только несчастен, и в то же время говорят, что этот самый народ придает единство и силу колоссальному царству, которое давит его.
Неточные совпадения
—
Я одаль воссылал желанья
Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил господь нечистый этот
духПустого,
рабского, слепого подражанья...
Но это — трусливый и маловерный национализм, это — неверие в силу русского
духа, в несокрушимость национальной силы, это — материализм, ставящий наше духовное бытие в
рабскую зависимость от внешних материальных условий жизни.
Славянофилы, так дорожившие примитивным и отсталым русским материальным бытом и с ним связывавшие высоту нашего
духа, в сущности, держали
дух в
рабской зависимости от материи.
За этими стихами следовали ругательства на Рагдель и на тех, кто ею восхищался, обнаруживая тем
дух рабского, слепого подражанъя. Пусть она и талант, пусть гений, — восклицал автор стихотворения, — «но нам не ко двору пришло ее искусство!» Нам, говорит, нужна правда, не в пример другим. И при сей верной оказии стихотворный критик ругал Европу и Америку и хвалил Русь в следующих поэтических выражениях...
Она бесцеремонно тыкала на них указательным пальцем, поясняя, что «это, мол, дураки-постепеновцы, а этот — порядочный господин, потому что „из наших“, а тот — подлец и шпион, потому что пишет в газете, которая „ругает наших“, а кто наших ругает, те все подлецы, мерзавцы и шпионы; а вот эти двое — дрянные пошляки и тупоумные глупцы, потому что они оба поэты, стишонки сочиняют; а этот профессор тоже дрянной пошляк, затем что держится политико-экономических принципов; а тот совсем подлец и негодяй, так как он читает что-то такое о полицейских и уголовных законах, в
духе вменяемости, тогда как вообще вся идея вменяемости есть подлость, и самый принцип права, в сущности, нелепость, да и вся-то юриспруденция вообще самая
рабская наука и потому вовсе не наука, и дураки те, кто ею занимаются!»
Дух в своей борьбе создает научное знание о природе, создает технику и экстериоризируется, объективируется, попадая в
рабскую зависимость от собственной экстериоризации и объективации.
В
рабских теологических учениях всегда есть экстериоризация
духа.
Должна совершиться жертва пассивной, интеллектуальной, отвлеченной «истиной» и жертвой купиться победа над
рабской угнетенностью
духа.
Наука есть специфическая реакция человеческого
духа на мир, и из анализа природы науки и научного отношения к миру должно стать ясно, что навязывание научности другим отношениям человека к миру есть
рабская зависимость
духа.
Но это —
рабское сознание, в нем нет свободы
духа, нет сознания собственного духовного достоинства.
То, что есть, что дано и навязано интеллекту, то совсем еще не есть истина и то не обязательно, ибо, быть может, это есть, это дано и навязано лишь по
рабской угнетенности
духа и исчезнет как мираж по его освобождении.